Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому приглашаю я лондонских музыкантов предотвратить ущерб, наносимый мне, их товарищу по искусству, исполнением г. Мельцелем «Битвы при Виттории» и «Триумфальной симфонии», не допускать и воспрепятствовать ему морочить лондонскую публику таким постыдным образом.
Вена, 25 июля 1814 года.
Такое враждебное отношение композитора не мешало ему быть справедливым к заслугам Мельцеля, и в письме к одному из основателей венской консерватории, писателю Мозелю, объяснить значение метронома, как лучшего средства для изгнания неопределенной латинской терминологии темпов; однако теоретические рассуждения Бетховена оказались далекими от практики: он сам, как и все последующие композиторы, остался верен этой терминологии, этим «бессмысленным» названиям, а метрономические указания изменял в своих произведениях сообразно настроению минуты, что бывало также с другими авторами. «Тот не музыкант, – сказал Мендельсон однажды Берлиозу, – кто нуждается в указаниях метронома».
Надворному советнику фон Мозелю.
Ваше высокоблагородие!
Сердечно радует меня взгляд, который вы разделяете со мною относительно дикого приема в музыке указывать характеристику ритма; например, что может быть бессмысленнее Allegro, которое собственно означает весело, тогда как мы далеки от такого понимания этого ритма, и настроение пьесы бывает совершенно обратное. Что касается указаний 4-х главных темпов, то они менее точны и правильны, чем движение 4-х главных ветров, и мы охотно отказываемся от них. Совершенно иначе обстоит дело с указаниями, обозначающими характер пьесы; от этих мы не можем отказаться, здесь такт является собственно основой, здесь он имеет отношение к самой сущности пьесы. Что касается моего мнения, то я давно думаю, что пора оставить эти бессмысленные названия Allegro, Andante, Adagio, Presto. Метроном Мельцеля дает нам лучшую к тому возможность. Даю вам слово, что в последующих моих композициях я не буду более к ним прибегать. Совершенно иной вопрос: достигнем ли мы того, что эта система будет принята всюду, а это необходимо для М. Едва ли! Я не сомневаюсь, что нас назовут тиранами. Если этим можно принести какую-нибудь пользу делу, то пусть лучше нас обвинят в феодализме! При этом я думаю, что было бы лучше, в особенности для наших стран, где музыка стала потребностью народа, и где следовало бы требовать употребление метрон от каждого сельского учителя, чтобы Мельцель организовал подписку на известное число метрономов по более высокой цене, и тогда он мог бы остальные метрономы предоставить для удовлетворения музыкальной потребности народа по удешевленной цене. Таким путем мы можем достичь большего единообразия и распространенности. Само собою разумеется, что для большей успешности дела необходимо, чтобы кто-нибудь стал во главе его. Что касается меня, то я к вашим услугам. С нетерпением жду почты, чтобы получить от вас известие.
Вашего высокоблагородия, с глубочайшим почтением, преданнейший Людвиг ван Бетховен.
Года через два после этой размолвки Мельцель писал композитору, что изготовляет для него слуховые трубы, что письмо его к Мозелю появилось в переводе на французский язык и вызвало сенсацию в музыкальном мире; в этом же любезном письме к своему «лучшему другу» он справляется о готовности его отправиться в концертное турне и о двух симфониях, которые они будут ставить в разных городах. Бетховен, в свою очередь, стал обращаться к Мельцелю по-прежнему дружелюбно, отвечая ему записками вроде следующей:
Благодарю вас. Кажется, эта значительно лучше. Посылаю также слуховую трубу, прошу завтра прислать ее обратно, так как мне кажется, она очень помогает.
Ваш благодарный Бетховен.
Огорчения, причиненные композитору Мельцелем, ничтожны в сравнении с иными, более тяжелыми и более продолжительными: наследники кн. Кинского отказались платить долю пенсиона, обещанного по договору 1809 г., и композитор принужден взяться за перо, чтобы склонить вдову-княгиню к исполнению долга.
К княгине Кинской, в Праге.
Ваша светлость!
Печалью наполняет всех несчастный случай, вырвавший его светлость, князя Кинского, вашего покойного супруга, у родины, у дорогих вам родственников и у тех многих, которые склонны к высокому и прекрасному, и которым он великодушно покровительствовал. Случай этот был для меня особенно чувствительным ударом. Печальная необходимость самосохранения вынуждает меня обратиться к вашей светлости с покорнейшей просьбой, законность которой, как я надеюсь, послужит в то же время и извинением в том, что позволяю себе беспокоить вашу светлость в момент, когда вы заняты столь многими важными делами. Позвольте, ваша светлость, доложить вам это дело.
Вашей светлости, без сомнения, известно, что я в 1809 году получил приглашение в Вестфалию. Его светлость князь Кинский, ваш покойный супруг, вместе с его императорским высочеством эрцгерцогом Рудольфом и его светлостью князем Лобковичем предложили мне пожизненный годовой оклад в четыре тысячи гульденов с тем, чтобы я отказался от этого места и остался в Австрии. Хотя уже тогда сумма эта далеко не соответствовала жалованью, которое мне было гарантировано в Вестфалии, я все-таки, из любви к Австрии, равно как из признательности за это высокое и великодушное предложение, нисколько не задумался принять таковое. Часть жалованья, приходящаяся на долю его светлости князя Кинского, составляет 1800 гульденов, каковые я с 1809 года получал по четвертям из княжеской кассы. Наступившие затем обстоятельства уменьшили немного эту сумму, но я все же охотно соглашался с этим, пока, в прошлом году, не появился указ относительно уменьшения достоинства бумажных денег. Я обратился к его императорскому высочеству эрцгерцогу Рудольфу с просьбой, чтобы он в будущем изволил уплачивать мне свою долю (а именно 1500 гульденов) выкупными свидетельствами. Его императорское высочество немедленно согласился на это и приказал выдать мне в этом письменное удостоверение. На это согласился также и князь Лобкович относительно своей доли в 700 гульденов.
Так как его светлость князь Кинский находился тогда в Праге, то поэтому передал я ему в мае месяце текущего года через г. Варнхагена фон Энзе, офицера полка Фогельзанг, покорнейшую просьбу, причитающееся на его долю жалованье мое в 1800 гульденов уплачивать мне, подобно остальным двум участникам, выкупными свидетельствами. Господин фон Варнхаген сообщил (согласно сохранившемуся его подлинному письму) следующее:
«Вчера имел я с князем Кинским деловой разговор. Расточая похвалы Бетховену, он немедленно согласился на его требование и высказал желание уплатить ему недоимки со времени появления выкупных свидетельств и в будущем уплачивать ему жалованье этой валютой. Кассиру отдано будет надлежащее приказание, и Бетховен может во время своего пребывания здесь получить всю сумму или же, если ему угодно, в Вене, как только князь возвратится туда.
Так как я несколько недель спустя, по пути в Теплиц, проезжал
