Романески - Ален Роб-Грийе

В детстве ему часто рассказывали эту историю. Восходит она к происшествию примерно шестидесятилетней давности. Тогда из морских глубин поднялась огромная придонная волна, чтобы захватить его и унести с собой, причем случилось это в ясную и тихую погоду, на пологом склоне бухточки, зажатой среди скал, неподалеку от Бреста, на самом входе на рейд, в месте, под названием Киска. Сколько мне тогда было лет? Года три или четыре? Мы отправились на прогулку с мамой и ее самой младшей сестрой Марселой в большом черном автомобиле ее мужа, которого звали Антонен. Как о том свидетельствует его имя, напоминающее об эпохе владычества Древнего Рима, мой дядя не бретонец, а провансалец, и он умеет плавать, что оказалось большой удачей, истинным счастьем для меня в тот день.

И вот мы, выйдя из машины, беспечно, маленькими шажками, неторопливо идем вперед по откосу гранитного склона, куда обычно причаливают лодки, чуть-чуть скользковатому, но на вид безопасному, так как только в самом низу с тихим, легким плеском мерно колеблется взад и вперед светлая, прозрачная вода; и в это мгновение откуда-то из морских глубин поднимается неведомо, непонятно откуда взявшаяся масса воды, в мгновение ока преодолевает весь склон и уносит меня. Мой дядюшка Антонен бросается как был, в одежде, в воду, ныряет, выхватывает меня из пучины и очень быстро, без особых усилий, возвращает на твердую землю, целого и невредимого. Похоже, я не успел втянуть в себя смертельную порцию жидкости, а только, как говорится, вдоволь нахлебался водички. Мы возвращаемся все вместе к машине, меня словно драгоценный сверток сжимает в объятиях мама, и мы едем в Керангоф кратчайшей дорогой, чтобы поскорее обсушиться у огня, согреться и рассказать о приключении, положившем конец нашей прогулке.

Этот рассказ, сто раз повторенный в течение того времени, что я подрастал, запечатлелся в моей памяти. Само событие, которое произошло слишком быстро и слишком давно, не оставило в моей памяти никаких следов, ни малейшего проблеска в сознании, хотя потом я часто видел коварную впадину с названием, звучащим как некое предопределение, впадину, откуда внезапно выскочило чудовище. Киска, котенок… маленькая кошечка с мягкой шелковистой шерсткой, то есть существо самое спокойное, самое мирное, самое внушающее доверие воплощение женского пола, внезапно разевает свою красную пасть с острыми зубами, чтобы сожрать меня живьем.

Во второй раз я избежал верной гибели в волнах четверть века спустя, когда нежился во французских владениях на Антильских островах, лениво ведя наблюдение за гниением корневищ на банановых плантациях, где несчастные растения скрытно пожирал опасный жук-долгоносик, чье название по-латыни звучит как «мерзкий космополит». Так вот, случилось это в апреле, в воскресенье, в бухте порта Фор-де-Франс, когда я, не имея абсолютно никакого опыта в парусном спорте, занял место в крохотной яхточке и стал «членом команды» вместе с ее владельцем, преподавателем гимнастики и ярым поклонником морских гонок, только что собственноручно соорудившим свое хрупкое, утлое суденышко, снабженное мачтой, несоразмерно огромной по отношению к более чем «скромному» корпусу, к тому же еще оснащенное излишним количеством парусов. Моя роль ограничивалась тем, что я должен был служить своеобразным балансиром, то есть мне полагалось свешиваться за борт, сильно откинувшись назад, в сторону, противоположную той, куда отклонялась эта гигантская оснастка, порой весьма опасным образом, так что я даже начинал волноваться.

Но мой напарник успокаивает меня и даже приободряет, так как маневрирует он ловко, хотя и дует достаточно сильный и свежий бриз. Мы идем на приличной скорости, подпрыгивая и пританцовывая на волнах, в сторону городка Анс-о-Ламби. И вот на самой середине пути впереди возникает большой неуклюжий креольский баркас, несущийся под всеми своими красными парусами нам наперерез. Неустрашимый и непреклонный преподаватель гимнастики продолжает вести свое суденышко по заданному курсу, полагаясь на свой опыт знатока и потому рассчитывая, что мы пройдем вполне спокойно за кормой тяжелой лодки из потемневшего дерева, и не видя, что за кормой лодки тянется толстый и длинный канат, так как баркас, очевидно, тащит за собой по дну трал или просто сеть, и вот этот-то канат нам и преградит путь. Он увидел его только в самый последний момент и, опасаясь, как бы наша яхточка не потеряла и без того шаткое равновесие, или не желая разорвать пеньковый трос рыбаков, сильно натянутый тяжестью груза и скоростью судна, мой компаньон внезапно резко повернул штурвал и поставил наше суденышко против ветра.

Через несколько секунд мы уже барахтаемся в воде около места кораблекрушения. Яхточка наша перевернулась, и теперь над поверхностью воды едва-едва выступает ее корпус, ибо ее неумолимо влечет на дно слишком тяжелая мачта и промокшие паруса. Я уже говорил, что, будучи достойным внуком моряка-нормандца, я никогда не умел плавать, тем более не мог я плыть в открытом море, на волнах, именуемых моряками даже не волнами, а зыбью, настолько невелика амплитуда колебаний воды. Итак, я жалко барахтаюсь среди крохотных волн, изо всех сил стараясь удержаться на плаву и найти опору в основании киля яхты, который время от времени, с перерывами, появляется на поверхности. Мой напарник кричит, чтобы я не цеплялся ни за киль, ни за какую-либо другую часть яхты, буде она попадется мне под руку, ибо я рискую утопить яхту и сам вместе с ней пойти ко дну. И вместо того, чтобы прийти мне на помощь, он предпринимает попытку оттащить от меня единственный предмет своих забот, то есть яхту, вцепившись в киль одной рукой, а другой делая мощный взмах, и притом с силой оттолкнувшись ногами.

Я уже предвижу свой близкий конец, хотя и нахожу, что умирать в такую прекрасную погоду просто глупо, в особенности если учесть, что мне еще так много следует сделать в жизни, практически все. К счастью, рыбак, владелец баркаса, видимо, издали распознав во мне большого художника, попавшего в крайне затруднительное положение, которого вследствие этого печального происшествия может лишиться мир, наконец-то принимает решение развернуться и помочь нам. После двух безрезультатных заходов он наконец с большим трудом втаскивает меня на палубу, куда я прямо-таки валюсь, совершенно обессилев и изрыгая массу горьковато-соленой воды, которой успел нахлебаться. На спасательных кругах, которыми так и не воспользовались за ненадобностью, я читаю название судна: «Касатка», — и вспоминаю про тех ужасных черных касаток, что фигурируют в легендах о сражениях наших предков со свирепыми морскими чудовищами.

Меня, чудом спасенного от гибели Иону, мой пузатый «кит», сменив несколько галсов, выплевывает на ближайший пляж, где ко