Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

– Мне бы твою веру.

– Нет, – упрямо повторил Хайранг. – Мы их переломим. Или…

– Или твоя молодая жена будет плакать о тебе, если ты не послушаешься, – мягко прервал Хельмо. – Этого я не хочу. У нее и так не самая счастливая судьба.

Хайранг вздрогнул, но ответил без промедления, и тон его был уже иным. Чеканным. Холодным. Далеким от благодарности за милосердие.

– Мне казалось, ты нас достаточно знаешь. Инельхалль, скорее, будет плакать, если я тебя послушаюсь. Она ушла от одного… малодушного мужа, не чтобы найти такого же.

«Малодушного». Вот так он о Янгреде, храбром, добром? Хельмо разозлился на себя за то, как захотел возразить, с каким трудом удержал детское: «Не смей, он давно другой». Да? Всколыхнулась горечь: здесь-то его нет. Вот только и эту горечь Хельмо уже отринул. Сам теперь поражался на нее: какого беса он обманщик, хоть на миг поставил себя выше тех свергенхаймцев, что полегли в Басилии или идут домой ни с чем? Какого беса надеялся на какое-то особое к себе и своей беде отношение? Какого?.. И он сказал что думал.

– Янгред хороший человек, – он и сам слышал свой дрожащий голос, но ничего не мог поделать. – Хороший, слышишь? И мы оба не дети с тобой, прекрасно знаем, почему все так. Вряд ли и ты бы со мной рядом бился, если бы вам не нашлось денег.

Это не было оскорбление, не была попытка поссориться. Благо, Хайранг понял это, не поменялся в лице, даже слабо улыбнулся. Кивнул. И вдруг грустно прошептал:

– Да. Конечно. Это я со злости. Перед ним я уже вряд ли извинюсь, а ты… прости.

Он все улыбался, но глаза горели, особенно ярко горели в кругах теней. Губы тряслись, синие от холода, разбитые. Хельмо вздохнул. Этого он и опасался. Он пересилил себя и, понимая, что не совсем искренен, но нельзя иначе, сказал:

– Помни главное, прошу. Я не держу на тебя зла, ни за что. Ты обучал людей, давал хорошие советы. То, что тебя отправили сюда, не значит, что ты должен платить жизнью за…

Он осекся: Хайранг вдруг засмеялся, качая головой. Поднял руки, так потер лицо, что оцарапал его. Взглянул Хельмо в глаза прямо, спокойно. И точно сковал льдом.

– Отправили? – шепнул он. – Нет. Я сам выбрал, чем и за что платить, Янгред не слишком пытался меня удержать. Не заблуждайся, Хельмо, оба мы… – голос зазвенел, но Хайранг с собой справился, – не подлецы. Во всяком случае, на поле боя.

Хельмо на миг смежил веки. Правда навалилась новым грузом. Что с ней делать?

– Я и не говорил, будто ты… – впустую начал он.

– Тогда не гони меня. – Хайранг отступил. На его золоченый наплечник упала капля дождя. – Я буду рядом. И поверь, прослежу, чтобы тебя не убили. Ты нам нужен, а сейчас советую тоже отдохнуть.

Хельмо собрался и попытался воззвать к его разуму, напомнив:

– Хайранг, то, что я тебе велел, это не дружеское пожелание, это…

Впрочем, Хайранга он уже и правда знал. Не удивился, услышав твердое:

– Нет. Не приказ. Приказать предательство нельзя. Во всяком случае, не мне.

И он нетвердо пошел прочь под усиливающимся дождем. Хельмо опять вздохнул и, поколебавшись, направился в противоположную сторону, к своему шатру. Хайранга он пообещал себе вразумить позже: может, передумает, увидев масштаб риска?

…Ас-Ковант пока стоял. Это вселяло надежду, но Хельмо отступал уже трижды, ни один прорыв успеха не имел, удавалось разве что отвлекать врага, пока в городе починят башни. Между отдельными частями вялые бои продолжались даже сейчас. Хельмо не слышал стрельбы и лязга, но чувствовал их всей кровью. Отчаяние только поэтому еще не захлестнуло с головой: солдаты не сдавались, огненные – тоже. Они правда шли до конца.

Задергивая полог, Хельмо едва поборол грызущее ощущение, что находится не там, где нужен. Может, должен объезжать и напутствовать ряды, может, пробовать какую-нибудь очередную диверсию. Но он не мог. Не осталось сил. Нужно скопить их к вечерней атаке, а вот если и она захлебнется… ох, лучше не думать. Опустившись на ложе, не позволив себе приклонить голову, а только привалившись к щиту, Хельмо обессиленно зажмурился. Перед глазами тут же проступили раскисшая земля, окровавленное оружие, осыпающийся камень.

Из его одиннадцати тысяч осталось восемь. Из двадцати двух – около того – тысяч солдат Самозванки уцелело девятнадцать. Равные потери… но каким страшным это число было для армии Острары и каким смешным для врага. Впрочем, Самозванка не ждала и этого, не ждала, что так заполыхают бои под столицей и что осажденные будут так помогать из-за стен. Тсино. Бывшие друзья Грайно. Его ученики, те, с кем Хельмо рос.

Прежняя тоска – по Янгреду и его офицерам, по вере в победу, по ощущению, что спина прикрыта и так будет всегда – терзала уже меньше. Она обессмыслилась: мертвые не знают печали, а Хельмо до смерти оставалось две-три атаки. Может, лежа в крови на поле боя, он еще раз вспомнит какие-то подвиги и надежды, солнце и дядино благословение, улыбки огня, поцелуи русалок, костры, звезды… А может, не успеет – тем лучше. Жаль, кое-что все же не вышло… Черный Пес. Когда Хельмо погибнет, некому будет исполнить обещание. Удивительно, что, чуя это, пират еще не сбежал, не пробрался в город тайно, не перешел на сторону Самозванки и, более того, лично застрелил двоих из отряда, попытавшихся так поступить. Что-то держало его рядом. Держало всех. Сколько непостижимых верных душ обрел Хельмо за поход – первый, последний. Некоторые души он под конец потерял, свою тоже, но тут – сам виноват.

«Псы… странные они, – зазвучали в голове чьи-то давние слова. – Местами будто люди. Верные до слепоты. Этот вон даже веревку не рвал». Веревку. Не рвал. Что за глупый пес… Это про капитана Вольницы было? Про Бума?

Или…

Незаметно Хельмо увяз в топкой дреме; ноющие от сырости раны не смогли помешать этому. Путались мысли, ускользали звуки. Прошлую ночь он не спал, до этого спал пару часов. Близился настоящий сон, вечный.

Надо было только подождать.

* * *

Придавил плечи груз, трясутся губы, дышать трудно. А знакомый палаш дрожит в руках, играет серебром на стылом уличном свету. За воротами кто-то воет.

– Я думаю, он был бы рад отдать это тебе. – Тяжелый голос, блеклый. – Может, мы не ладили, но он тебя любил, за то я благодарен. Пусть спит с миром, а ты – владей.

Дядя стоит напротив, осунувшийся и хмурый, хотя