Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

Воевода не выдержал долгого боя – упал на колени, и его заслонил другой, с огненными волосами. Оглядел королевну, скрестил клинок с ее клинком. Хотел велеть: «Убирайся со своим пленным, пока отпускаем». Не успел: вокруг уже скалились и лязгали металлом, щелкали затворами, сбивались плечом к плечу. Одна за другой части с обеих сторон приходили в движение. Они видели: все неладно. Кто-то кого-то… обманул?

Это не штурм, но и не оборона занятых рубежей. Это побоище: все бросаются на всех, конные топчут пеших, а канавы все до единой красны от крови. И дрожат в небе ослепительные молнии, и бегут быстрые тучи, и клубится тьма. Падают лошади, люди, птицы. Смотрит на это мальчик в оборонной башне. Смотрит царь, наконец нашедший его и порывающийся увести. И чудятся царю всюду тени, злые, голодные тени.

«То ли еще будет. Все только начинается».

Он не спал сегодня, все молился – молился о прозрении. Тщетно гадал, спасется ли страна. Терзался вопросом, где так ушибся сын, сначала врал ведь, что лошадь скинула, а потом и вовсе понес околесицу. Искал слова для тех, кто еще защищал его, и для тех, кто затянул старую песню: «Откроем ворота, глянем ближе на девчоночку». Не нашел ни для кого, даже для себя. А когда город заполнился пушечным громом и оказалось, что сына в тереме нет, – пошел туда, куда повело сердце.

Мчатся во вспышках молний конники, бежит пехота – а в небе воет буря. Башни все в огнях, но пламени больше нет – потухли штурмовые пожары от ливня. Пушкари стреляют вовсю. И хотя страшно пока надеяться, тем более верить, видится глазу почти невозможное там, внизу. Огнегривых и молочно-белых лошадей больше, чем серых, а в небе почти ни одной твари, похожей на уродливую птицу.

Лунные, кажется, отступают.

Часть 3

Дом тьмы

1. Боярское посольство

Хельмо рассматривал свои сложенные на коленях руки. Голова его понурилась, брови сдвинулись, и вся поза дышала напряжением. Когда Янгред с порога окликнул его, он даже не поднял головы: был где-то в мыслях, и глубоко.

Приезжавшие по «срочному делу» думские только что отбыли. Янгред, столкнувшийся с ними в одном из коридоров терема, долго еще слышал гулкую сердитую поступь. Глянув в раздосадованные лица, он прибавил шагу: почти не сомневался, что разговор не удался. Не потому ли гости не остались на пир? И вообще, какое дело не ждало до послезавтра, когда войско, вернувшееся из похода, торжественно войдет в столицу? И что могло пойти не так? Когда эти важные разодетые мужчины едва приехали, они лучились любезностью; уходя же, кипели, а один – высокий, рыжий, с квадратным породистым лицом – на ходу рвал какую-то бумагу, шипя: «Щенок…» Для Весенней слободы – уютного поселения под столицей – такие настроения были странными. Горожане, гордые честью приютить героев, постоянно находили поводы для улыбки или бодрого тоста. Еще утром все было отлично.

– Скоро пир у городского головы, – снова нарушил тишину Янгред, уверившись, что ответа не будет. – Прощальный. – Он постарался усмехнуться. – Наверное, подарят нам очередные кафтаны, или кольчуги, или…

– Я помню, – отозвался наконец Хельмо. – Но не пойду.

Он произнес это, не поднимаясь с небрежно застланной постели. Да он и одет был не для праздника – белая рубашка и штаны, ноги босые. Под ослабленным воротом поблескивал острыми лучами солнечный знак, который Хельмо вдруг поймал, выпростал и затеребил, точно желая сорвать со шнурком. Янгред нахмурился.

– Раны беспокоят? – спросил наудачу. Переступил порог, пошел навстречу.

Хельмо покачал головой и наконец поднял ее. Смотрел он устало, глаза и вправду горели каким-то нездоровьем. Янгред приблизился и наклонился.

– Врешь ты мне… – говорить он старался мягко, чуя неладное, – не понимаю, где, но врешь.

Хельмо скрипнул зубами и с силой потер лоб – точно пытался проснуться, но не мог. Глаза он отвел, но видно, понял: не отстанут. Снова посмотрел на Янгреда, потом почему-то на свой палаш, висящий в углу, и сказал:

– Я лучше выехал бы в столицу прямо сейчас, Янгред. Устал я от этих пиров, от шума, от плясок. Как ты на это смотришь? Поехали?

Янгред даже не сразу нашелся с ответом: подобных планов у них не было и в помине. К тому же о пире Хельмо говорил с каким-то омерзением, что здорово не вязалось с его нравом и настроем. Все время, что они – «царевич да королевич», победители лунных – возвращались с севера, Хельмо на каждом привале терпеливо таскался по знатным гостям, говорил речи, даже детей благословлял и на свадьбы заглядывал. Не то чтобы Янгред был в восторге от того, как бурно Дом Солнца отмечает победу, но и дурного в том не видел. Намучились люди, натерпелись, набоялись. Тем более, именно сейчас вовсю проявлялась их щедрость. Янгред сомневался, что ему нужно столько шуб, сапог и драгоценных камней, сколько всучили. А вот его люди подобные подарки принимали с радостью.

– Я бы и рад, – озадаченно сказал он. – Но ты обидишь своих соотечественников, да и как-то… глупо это. Что тебе полдня? Завтра же утром выезжаем.

Правый кулак Хельмо сжался, блеснуло золотом гербовое кольцо.

– Я должен скорее увидеть дядю, – коротко ответил он.

Янгред и вовсе растерялся: прозвучало это зло. Хельмо встал – видимо, решил привычно померить комнату шагами, а еще это был хороший способ спрятать взгляд. Определенно, что-то разладилось, но что? Может, дядя прислал какое неласковое письмо? Опять ругает за медлительность? Нет причин, столице ничего не грозит и вообще страна почти очищена – трудами Хельмо же. Наоборот, был наказ со всеми общаться, быть милостивым, чтобы, как обычно, народ воспринимал милость как царскую.

– Скучаешь? Могу понять, – осторожно начал Янгред, хотя не сомневался: в другом дело. – Но напомню: людям мы обещали отдых. Не будем дергать их, ладно? До столицы день пути, послезавтра повидаешься с дядей, а сегодня идем пировать. – Он помедлил и вспомнил кое-что. – Кстати, к утру прибудут еще части. Инельхалль с Хайрангом… вместе все поедем, как пиратская команда!

Хельмо коротко рассмеялся, но не ответил. Скрестил на груди руки, потом обхватил себя за плечи, будто замерз. Янгред в очередной раз уцепился взглядом за шрам меж его носом и губой – след от рукояти меча железнокрылого, широкий и темный. Лицо теперь казалось старше, грубее, решительнее, но в ту минуту… в ту минуту словно вернулись дни, когда Хельмо легко было расстроить неосторожным взглядом и словом. Он казался беспомощным и… затравленным. Да, наконец Янгред подобрал слово, и