Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

Кого-то он бьет. Убивает в коридоре стрельца. Второго. Третьего спускает с лестницы и ломает ему шею. Этот третий – папа.

А скоро всюду пахнет дымом.

…Ей снится: она бежит зайчонком, в ушах звенят чужие сережки. Горло щиплет, в глазах горячо: она не успела утащить за собой подружку. Та, дуреха, ринулась к царю. Позвала: «Папа, папа!», может, даже обняла, хотя этого уже не удалось увидеть. Наверное, думала, что так его успокоит. Остановит. Спасет. Не спасла. Хрупкая была у нее шея.

…Ей снится: она выскакивает через какой-то из черных ходов. Несется по двору и голосит. Многие, слыша шум, уже бегут к царскому терему, а она – прочь, прочь.

За воротами людно, застрял в заторе расписной купеческий обоз. Туда она и забирается – в убежище шуб, красивых башмачков, фарфоровой посуды. Обоз направлялся в Осфолат, на ярмарку. И почти все время до этих земель она проводит в тяжелой дреме, постепенно стирающей ей память и иссушающей слезы. Тают и слова:

«Я отдам тебе даже свою корону».

Зачем теперь, не помня об этом обещании, Самозванка явилась за подарком?

* * *

Небо было слишком близко – синее, звездное, холодное. Поняв это, Лусиль нервно задергалась, но – к ее же счастью – раны слишком ныли, чтобы удалось высвободиться из знакомых, грубых, крепких рук. Она лишь застонала, переведя затуманенный взгляд со звезд на того, кто ее нес. И, прежде чем услышала бы мерзкий голос, сипло велела:

– Нет, ни слова, Цу. Сама знаю.

Он тихо хмыкнул и неожиданно сжалился, промолчал. Лусиль вслушалась, но не различила звуков, кроме шелеста его перьев. Острарцы не стреляли или… она осторожно покосилась вниз. Да нет, наверняка палили что есть сил, только не могли достать. Цу поднялся очень высоко – как и обещал в один из ранних дней похода. Пейзаж отсюда казался невзрачной коробкой с игрушечными домами, деревьями, шатрами.

– Как вы, королевна? – все же спросил Цу осторожно. – Вы целы, не бойтесь. И снаружи более-менее, и внутри.

– Вы лекарь, что ли? – вяло уточнила она. – Или успели меня полапать?

– Вижу, – лаконично пояснил он. – И… слышу. Вы бы иначе говорили меньше.

– Ну да, – согласилась она и неловко замолчала. Чувствовала: что-то не так.

Они еще немного пролетели молча – Ас-Ковант остался довольно далеко. Цу начал плавными кругами снижаться, а Лусиль задрожала: круги эти словно рождали ветер. Кровь на ранах стыла, по коже бежали мурашки, а особенно холодно было почему-то левой стороне головы. Лусиль нетвердо подняла руку, ощупала волосы и вздохнула. Части не хватало: то ли Тсино выдрал, то ли его крылатая питомица, будь она…

Питомица. Всполох огня ожил в памяти, и Лусиль снова застонала, уже не от боли.

Самозванка. Самозванка. Теперь-то она все поняла.

– Вам повезло, – Цу все же нарушил тишину, – что я успел. Птица могла вас…

– Спасибо, Цу. Правда, – мягко перебила Лусиль. Она была благодарна, но чтобы ее распекали, не желала. – Спасибо, но у вас, насколько я помню, был иной приказ.

Глаза и зубы его сверкнули.

– Выполню. Не сомневайтесь.

Теперь-то точно, и чем скорее, тем лучше. Лусиль кивнула, зажмурилась, пряча слезы. Отчего они выступили, от боли или от совсем другого? Сердце заныло – или все-таки ребра? Лусиль вздохнула и, чтобы отвлечься, спросила напрямую:

– Сдал меня ваш пернатый? Оцек?

Цу снисходительно подтвердил:

– Он. И если бы я не… стремился к реформам, велел бы своим же сожрать его за то, что не доложил сразу.

– Вы и друг друга жрете? – опешила Лусиль. Про это она не слышала. За весь поход! Своих изменников она расстреливала, про огненных слышала, что там в ходу удушение, а эти…

Цу неожиданно вздохнул – так, словно ему было неловко.

– Мы сложный народ, королевна. Не берите в голову, не хотите – никто его не съест.

– Не хочу, – призналась она и, подумав, добавила: – Он выполнял приказ. А я сама виновата в том, что…

Слова перепутались, а из пораненной груди помимо воли вырвался хрип, слишком похожий на всхлип. Цу опять сжалился: прикинулся, что не слышал, уставился вниз, делая очередной круг. В лагере горело больше огней, чем когда Лусиль улетала: ясно, все на ушах. Что подумают, увидев ее? Что если, например, она не сможет идти? Позор. А главное, как глядеть в глаза Влади? Она солгала. Пообещала не трогать ребенка, а сама отправилась по его душу. Впрочем… может, его удовлетворит наказание, которое Лусиль понесла. Мальчишка по-звериному сражался, птица довершила дело, а потом он ее еще и…

– Цу, – через силу позвала Лусиль. – Я правильно поняла, царевич эту тварь оттащил сам? Пожалел?

– Да, – отозвался он, явно не решаясь ничего добавлять.

– Понятно, – только и выдавила она, опять прикрыв глаза. Дурак наивный. Чтоб ему.

– Я против зла птенцам, но, наверное, мог попробовать его… – начал Цу, похоже, ожидая брани.

– Нет, – тут она перебила. Даже в жар бросило. – Нет, Цу, нет, вы все сделали верно, и хорошо, что успели. А я вот ошиблась. Буду и дальше воевать так, как воевала. В лоб.

Как царевна. Не как Самозванка. Если получится вообще продолжить.

– Что случилось? – вдруг спросил командующий напрямик и даже чуть наклонился.

Он глядел с жалостью. Он! С жалостью! Лусиль упрямо покачала головой: ответ был, но, может, даже Влади, не то что этому, не стоило ничего слышать. И она, украдкой проверив карман и найдя там отцовские – не отцовские – часы, фальшиво улыбнулась.

– Я устала, меня побили, я хочу спать. Неужели непонятно? Шевелитесь.

Цу мирно, мягко засмеялся и нырнул вниз. У Лусиль закружилась голова, но она вытерпела. Молчала, стиснув зубы, пока он не приземлился на траве возле командирского костра. Вокруг столпились солдаты, и лунные, и крылатые. Зашептались, некоторые и возгласов не сдержали, увидев свою королевну в таком плачевном состоянии. Лусиль усмехнулась дерзко, как только могла, и скорее спрыгнула у Цу с рук. Ноги не подвели, только в груди опять заныло и из некоторых ран по новой хлынула кровь.

– Спать, спать, на что смотреть! – рявкнула она и замахала руками, точно разгоняя кур. Самые сообразительные послушались, на прочих нужно было еще крикнуть, но она не успела.

– СПАТЬ, СЛЫШАЛИ? – рыкнул Влади. Он спешил навстречу из группки младших офицеров. Подскочил, хотел обнять Лусиль, но заметил раны и, охнув, только предложил ей руку. – Ох… так и знал. Горе мое…

Он не кричал, не глядел с упреком, даже не хмурился – только ждал, пока она обопрется на локоть. Лусиль оперлась. Сразу стало легче. Она даже решилась ощупать лицо, прикинуть, насколько уродливым