Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

href="ch2-2381.xhtml#id2810" class="a">[2381]. Именно земельный вопрос стал камнем преткновения, сделавшим роспуск Первой Думы неизбежным.

При выборах во Вторую Государственную Думу крестьяне слали своим депутатам наказы, относительно которых Т. Шанин замечал: «фундаментальная однородность результатов, касающихся документов, которые были составлены различными крестьянскими общинами и группами по всей огромной стране, представляется поразительной. Примером могут служить наказы местных отделений Всероссийского Крестьянского Союза, подытоженные Дубровским. Требования передачи всей земли крестьянам и отмены частной собственности на землю были всеобщими (содержались в 100 % рассмотренных документов) и подавляющее большинство хотели, чтобы эта передача была осуществлена Думой (78 %). Требование закона, запрещающего использование наемного труда в сельском хозяйстве, также выдвигалось явным большинством (59 %)…»[2382].

Нарастающее давление крестьян привело П. Столыпина к мысли, «что близко уже то время, когда нам придется стать перед вопросом экспроприации частновладельческих земель»[2383].

Премьер попытался разрядить обстановку, призвав Николая II начать с себя. В своем письме сыну, Императрица-мать, на подобные предложения, ответила следующим образом: «насчет кабинетских и удельных земель, которые эти свиньи хотят отобрать по программам разных партий… (Нужно,) чтобы все знали уже теперь, что до этого никто не смеет даже думать коснуться, так как это личные и частные права императора и его семьи. Было бы величайшей и непоправимой ошибкой уступить здесь хоть одну копейку, это вопрос принципа, все будущее от этого зависит. Невежество публики в этом вопросе так велико, что никто не знает начала и происхождения этих земель и капиталов, которые составляют частное достояние императора и не могут быть тронуты, ни даже стать предметом обсуждения: это никого не касается нужно, чтобы все были в этом убеждены»[2384].

Тем не менее, поскольку «аграрное движение, охватившее всю Россию, побуждает его подумать о том, что царствующему дому следует стать во главе уступок земли неимущим крестьянам…» Николай II пошел «на продажу крестьянам 1 800 000 десятин удельной земли, состоящей у крестьян в аренде»[2385].

Другой мерой, реализованной П. Столыпиным, стала добровольная экспроприация помещичьих имений. Продажа поместий стимулировалась тем, что «создавшееся отношение крестьян к помещикам делало невозможным не только жизнь в имении и ведение сельского хозяйства, но даже и арендное пользование имением»[2386]. «За короткий срок помещиками было продано около 10,5 млн. десятин земли»[2387]. Сделано это было простым, но весьма дорогостоящим способом: «Крестьянский банк так поднял цены на землю, что помещики стали предпочитать продажу имений риску самостоятельного хозяйствования»[2388]. «Покупка помещичьих земель по искусственно вздутым ценам, — отмечал в этой связи П. Маслов, — всей тяжестью ложится на государственный бюджет, потому что купленные земли не оправдывают расходов, которые несет крестьянский банк»[2389]. Лидер кадетов П. Милюков по этому поводу замечал, что П. Столыпин ««экспроприирует» казну в интересах 130 000 владельцев»[2390].

Однако даже такая щедрая национализация вызвала взрыв негодования справа. Лидер правых в Госсовете П. Дурново усмотрел в указе Столыпина о Крестьянском банке «посягательства на священные права собственности»[2391]. Союз земельных собственников нашел, что «политика нынешнего времени» губит «частновладельческое хозяйство и всю культуру страны из страха пред призраком народных волнений»[2392]. Видный помещик В. Гурко негодовал: «какая разница в том, каким путем нам снимут голову»[2393]. В докладе на V съезде Объединенного дворянства он характеризовал деятельность Крестьянского банка, как «самое энергичное осуществление на практике социал-революционной земельной программы»[2394].

Прямо противоположный пример «национализации» земли, по сословно-национальному признаку, царское правительство продемонстрировало во время Первой мировой: 2 февраля 1915 г. «Совет министров принял закон, устанавливавший 150-верстный приграничный и приморский пояс, в который входили все наши юго-западные губернии, Прибалтийский край, Финляндия, Крым и Закавказье. В пределах этого пояса русские подданные немецкого происхождения должны были в десятимесячный срок ликвидировать свою земельную собственность с тем, чтобы в случае неисполнения этого требования земли их продавались с аукциона. Закон этот распространялся только на крестьян и таких лиц, которые «по быту своему от крестьян не отличаются». От действия его освобождались: дворяне и купцы, лица немецкого происхождения, принявшие православие, и те семьи, один из членов которых участвовал в войне в звании офицера или добровольца»[2395].

Эта «национализация», отмечал С. Прокопович, проводилась не только против угрозы врагов внешних, но и внутренних, и указывал в этой связи на слова министра внутренних дел Маклакова, который признавал, что «Екатеринославскую губ. он потому включил в сферу действия законов о ликвидации земель неприятельских подданных, что член Госуд. Совета Струков убедил его, что эта мера обеспечит русских помещиков на сто лет от аграрных беспорядков и от принудительного отчуждения частновладельческих земель по программе конституционно-демократической партии»[2396].

«Первенствующее место среди покупателей занял Крестьянский Банк. Скупая земли в три-четыре раза ниже их рыночной стоимости…»[2397]. По данным «проф. Линдемана…, общая площадь подлежащих отчуждению земель доходила до трех миллионов шестисот тысяч десятин, число же крестьян, эту землю обрабатывавших, превышало пятьсот тысяч человек»[2398]. В результате закона сотни тысяч крестьян с женами и детьми потоком потянулись к восточным окраинам России и в Среднюю Азию. Из зажиточных тружеников они в одно мгновение были обращены в толпу голодных нищих»[2399].

«Меры эти, — подтверждал последний госсекретарь империи С. Крыжановский, — имели следствием разорение десятков тысяч образцовых хозяйств, лишили нас в самое трудное время обильного источника продовольствия и снабжения, ударяли по двустам тысячам лиц немецкого происхождения…, и дали первый толчок к массовым беспорядкам и разграблению имуществ в Москве и С.-Петербурге…»[2400].

Мировая война подняла земельный вопрос с новой и неожиданной для правительства стороны, а именно с предъявления Ставкой, летом 1915 г. «решительного требования об издании теперь же торжественные Монаршего акта, возвещающего о наделении землею наиболее пострадавших и наиболее отличившихся воинов. Надел должен быть не менее 6–9 десятин…». Свое требование Начальник штаба Верховного Главнокомандующего объяснял тем, что «сказочные герои, идейные борцы и альтруисты встречаются единицами», что ‹таких не больше одного процента, a все остальные — люди 20-го числа», конечно, «драться за Россию красиво, но масса этого не понимает»[2401].

С началом Февральской революции, в своих программных декларациях от 3 и 6 марта либерально-буржуазное Временное правительство обошло аграрный вопрос стороной. Однако уже через месяц правительство, по словам А. Керенского «отступило перед насущной необходимостью… ради блага страны» и 2 апреля опубликовало проект аграрной реформы, предусматривающий передачу всей обрабатываемой земли тем, кто ее обрабатывает, и в тот же день образовало Главный земельный комитет. Окончательно основы земельного законодательства должно было рассмотреть Учредительное собрание