Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

целях охранения благочиния, спокойствия и порядка»[2362]. «Теперь нас затянули, как тугую супонь, — отвечали на это крестьяне, — Позавидовали нашему нищенскому куску, суму забрали и веревочку оторвали. Как теперь жить, все нам запрещено. Только одно дозволено: детей плодить, нищих»[2363].

«Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», введенное указом от 14 августа 1881 г., предусматривало следующие меры особого положения: а) особые правила, б) усиленная охрана (1 год), в) чрезвычайное положение (6 мес.) и г) военное положение[2364].

В 1881 г. охрана была распространена на территории, где проживало 32 млн. человек. и сохранялась примерно на этом уровне вплоть до революции 1905 г., когда охрана была распространена на 117 млн. человек (80 % населения без Финляндии)[2365]. Своего минимума революционное движение достигло в 1907–1908 гг., но даже «в настоящее время, — отмечал в 1908 г. видный кадет, депутат Госдумы В. Гессен, — исключительное положение в той или иной форме действует в России повсеместно»[2366].

«По подсчетам печати, — писал исследователь тех событий В. Дякин, — к январю 1912 г. на 157 млн. человек населения России только 5 млн. проживало в местностях, на которые не распространялось действие ни военного положения, ни чрезвычайных или усиленных мер охраны. В местностях, находившихся в условиях усиленной охраны, проживало 63 млн. человек, в районах, где губернаторы имели право издания обязательных постановлений (подменявших законодательство)–86 млн.»[2367]

О потенциале обязательных постановлений можно судить, по одному из них, изданному генерал-губернатором в Екатеринославской губ. во время революции 1905 г.: «В виду произведенных в некоторых местностях губернии крестьянами беспорядков, предупреждаю, что впредь всякие покушения крестьян на чужие земли, леса, выгоны, грабежи…, сопротивление властям и тому подобные мятежнические действия — будут подавляемы оружием без всякой пощады. Те села и деревни, жители которых позволять себе какие-либо насилия над частными экономиями и угодьями, будут обстреливаемы артиллерийским огнем…»[2368].

Основной причиной растущего напряжения Л. Толстой считал именно земельный вопрос: «Я лично думаю, — писал он Николаю II, — что в наше время земельная собственность есть столь же вопиющая и очевидная несправедливость, какою было крепостное право 50 лет тому назад»[2369]. Кульминацией станет Первая русская революция 1905 г. движущей силой, которой, по словам С. Витте, являлось именно крестьянство: «Самая серьезная часть русской революции 1905 года, конечно, заключалась не в фабричных, железнодорожных забастовках, а в крестьянском лозунге: «Дайте нам землю, она должна быть нашей, ибо мы ее работники» — лозунги, осуществления, которого стали добиваться силою»[2370].

Характеризуя настроения крестьян во время революции 1905–1907 гг., журнал Вольного экономического общества сообщал: «Крестьяне старались, прежде всего, добыть землю своего помещика», «О претензиях крестьян на землю своих прежних помещиков пишут корреспонденты всех губерний». «Этого барина земля наша, и мы не дадим ее никому ни арендовать, ни покупать» гласят анкеты Вольного экономического общества»[2371].

Настроения крестьянства совершенно отчетливо передавали и выступления делегатов двух съездов Всероссийского Крестьянского Союза 1905 г. «Идеальная Россия их выбора, — отмечал исследователь крестьянских требований Т. Шанин, — была страной, в которой вся земля принадлежала крестьянам, была разделена между ними и обрабатывалась членами их семей без использования наемной рабочей силы. Все земли России, пригодные для сельскохозяйственного использования, должны были быть переданы крестьянским общинам, которые установили бы уравнительное землепользование в соответствии с размером семьи или «трудовой нормой», т. е. числом работников в каждой семье. Продажу земли следовало запретить, а частную собственность на землю — отменить»[2372].

В этих требованиях отражалась та особенность русского крестьянского землевладения, которая еще в 1881 г. приводила К. Маркса к выводу об отличии будущего развития России, в сравнении с Западом: «историческая неизбежность» прохождения всех фаз капитализма «точно ограничена странами Западной Европы», где «частная собственность, основанная на личном труде…, вытесняется капиталистической частной собственностью, основанной на эксплуатации чужого труда, на труде наемном». «Дело идет, таким образом, о превращении одной формы частной собственности в другую форму частной собственности. У русских же крестьян пришлось бы наоборот, превратить их общую собственность в частную собственность…». Поэтому в России, предупреждал Маркс, эволюция может пойти совсем другим путем[2373].

Революция 1905 г. подтвердила прогноз Маркса: «коммунистический характер крестьянского движения проявляется все яснее, — отмечал этот факт М. Вебер в 1905 г., — поскольку он, коренится в характере аграрного строя… Со своей стороны власть делала все возможное, в течение столетий и в последнее время, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения. Представление, что земельная собственность подлежит суверенному распоряжению государственной власти … было глубоко укоренено еще в московском государстве…»[2374]. «В сознании крестьян, — конкретизировал М. Вебер, — до сих пор сохранился своего рода «сельский коммунизм», т. е. такой правовой порядок, согласно которому земля принадлежит совместно всей деревне»[2375].

Даже крупнейшая либеральная партия — кадетов была вынуждена подчиниться этой силе и выступить в Государственной Думе с программой, в которую входило платное, принудительное отчуждение помещичьих земель[2376]. Отвечая на требования крестьянства, кадеты были вынуждены пойти еще дальше, и заявить, в лице одного из своих лидеров, видного экономиста, ректора Московского университета А. Мануйлова, что «земля не должна быть объектом частной собственности»[2377]. Эту программу поддержали даже «представители многих сельских патриотических организаций», представлявших консервативно-монархические круги, объединенные в «Союз русского народа», которые требовали отчуждения «за вознаграждение частновладельческих земель»[2378].

Конфликт с принципами нерушимости частной собственности, кадеты преодолевали принципом насущной необходимости общественных нужд (приводя пример отчуждение земли при строительстве железных дорог), а так же указанием на необходимость компенсации за злоупотребления помещиков во время реформы 1861 г. (в результате реформы, по европейской России, помещичьи крестьяне получили наделы площадью в среднем в 2 раза меньше, чем государственные и удельные, а оценена помещичья земля была в среднем в 2 раза дороже[2379]). Как следствие, утверждал А. Мануйлов, «Землевладельческий класс несет историческую ответственность за недостатки реформы 1861 г., и поэтому справедливо, чтобы он принял материальное участие и в их исправлении»[2380].

Однако, как свидетельствовал С. Витте: «все министры высказались против мысли о принудительном отчуждении частновладельческих земель, как мере для увеличения крестьянского землевладения, причем как главный довод всеми выставлялся принцип неприкосновенности и «святости» частной собственности; я присоединился к заключениям моих коллег, но выразил сомнение в возможности объяснить народу неосуществимость принудительного отчуждения частновладельческих земель после того, как все великое освобождение крестьян было основано на этом принципе платного, принудительного отчуждения; такая мера в настоящее время по моему мнению невозможна, потому что она способна окончательно поколебать и без того расшатанное финансовое и экономическое положение России войной и смутою»