Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

носится по двору, опрокидывает ведро с водой и разбивает ночной горшок, проникает в курятник, где испуганно кудахчут куры, сразу летящие на забор. Слышно, как сын хватает ее за задние ноги. Подошедший отец вместе с сыном выволакивают ее за задние ноги из курятника. У свиньи голова застряла в курятнике, она отчаянно визжит. Ей вяжут ноги веревкой. Отец с сыном волокут ее на верстак, где они колют свиней. Она барахтается на нем. Звук удара по голове дубинкой, который наносит сын свинье, и как свинья при этом хрюкнула. Затем слышно, как сын точит нож на камне. Отец тащит таз, чтобы собирать кровь. Сын всаживает нож свинье в шею. Свинья орет. Плеск крови, бьющей из раны на землю, а потом в таз. Следом старуха приносит таз горячей воды. И все трое начинают суетливо удалять щетину с трупика. После этого сын вспарывает свинье брюхо и вынимает внутренности. Слышно, как подобравшаяся собака утаскивает часть ливера и как ее честит и лупит старуха. Отец с сыном развешивают мясо по крюкам. Появляются покупатели. Среди них старуха, старик и женщина с ребенком. После того, как мясо распродано, слышно, как отец с сыном подсчитывают деньги. Когда подсчет окончен, семья усаживается кружком хлебать клейкую жидкую кашу… Неожиданно синяя занавеска отдернулась, и зрители увидели, что за ней ничего не было, там только сидел один совсем высохший старичок. Все захлопали. Малец встал и пошел по кругу собирать деньги. Медяки сыпались в шапку обильными каплями дождя, некоторые монеты упали на землю. Все это – то, что увидел отец, ни полслова неправды здесь. Все как в старой поговорке: каждое ремесло предполагает свой талант.

3

Закончив рассказ, отец остался сидеть с закрытыми глазами в полудреме, а меня все не оставляла опьяняющая дымка от услышанного. К тому же ведь история отца была про таких же, как мы, отца и сына. Мне казалось, что, рассказывая все это, отец на самом деле рассказывал про нас с ним. Получается, что он и есть этот подражатель Го Мао, а я – тот маленький мальчик, собирающий в шапку деньги по кругу. Мяу-мяу… Мяу…

В Пекине отец устроил столько представлений с казнями, посмотреть на которые приходили тысячи зрителей. Стольких людей так привлекало отцовское мастерство, и я с готовностью мог себе представить, как слезы наворачиваются у них на глазах. Вот бы я в то время был рядом с отцом, с шапкой в руке и шкурой котенка на голове ходил по кругу и собирал деньги. Красота! Собирал бы я деньги и мяукал – «мяу-мяу». Вот бы было зрелище! А сколько денег мы бы собирали! Отец, ну правда, почему ты давным-давно не вернулся домой и не признал меня, а потом не взял с собой в Пекин? Будь я сызмальства рядом с тобой, теперь тоже был бы мастером казнить людей…

Когда отец только вернулся, тайком сказали мне как-то товарищи, что, мол, Сяоцзя, твой отец не человек. А кто он, если не человек? Злой дух в теле умершего. Сам подумай, Сяоцзя, говорили они, мать твоя, когда умирала, говорила, что у тебя есть отец? Не говорила? Ясное дело, что нет. Мать не сказала, что отец есть, а тут вдруг какой-то отец появляется, словно с неба свалился или из-под земли вылез. Кто он, если не злой дух?

Всех матерей ваших в топку! Мяу-мяу! Схватил я большой тесак да как прыгну к этим негодяям, которые только и знают, что языком чесать. У меня отца двадцать с лишним лет не было, с такими трудами заимел его, а вы тут смеете говорить, что он мне не отец, и не только то, что он мне не отец, а еще, что он не человек, а дух! Набрались вы наглости, во все глаза на меня уставились. Мыши вы, которые лижут зад кошке. Вот я и занес свой тесак над вами. Мяу-мяу, мог бы этим тесаком развалить вас с макушки до пят. Отец говорил, что в уголовном уложении это называется «большой разруб». Вот я сегодня и устрою «большой разруб» вам, ублюдкам, смеющим утверждать, что мой отец вовсе не отец мне. Увидев, что я вышел из себя, товарищи обделались от страха и разбежались. Мяу-мяу! Хм, берегитесь, крысы длиннохвостые, мой отец себя в обиду не даст, и я не такой покладистый, как вы думаете. Мяу-мяу! Кто не верит, подходите, полюбуйтесь: вот мой отец – палач, восседающий на драконьем престоле. Сам государь император пожаловал ему право действовать по своему почину: человека увидит – казнит, собаку увидит – убьет. А я – отцовский подручный, мне голову человеку снести – что собаку зарезать.

Я попросил отца рассказать еще одну историю, но тот говорит:

– Не приставай, готовься лучше, чтобы не суетиться, когда придет время.

Знаю, сегодня предстоит большое дело. И это день большой радости для нас с отцом, ведь отныне возможностей послушать его рассказы будет больше! Что-то особо вкусное зараз не съешь. Вот проведем мы сандаловую казнь, и душа отца возрадуется. А потому не стоит жалеть, что он еще не выложил мне одну за другой все истории, что держит в себе! Я встал и направился за навес облегчиться, а по дороге оглядел все, что творится вокруг. Вон помост – что театральные подмостки под открытым небом. В лучах солнца, хлопая крыльями, купается стая диких голубей. Вокруг плаца расставлены солдаты и столбы, столбы и солдаты. По бокам плаца установлена пара десятков больших стальных пушек, кто-то называет их черепахами, я же говорю, что это пушки собачьи. Черепахи они или собаки – не очень-то и важно. Все равно эти орудия все гладкие-прегладкие да тявкают изредка. Единственная разница: на черепахах – мох, а на собаках – шерсть и подшерсток. Мяу-мяу…

Я повернулся к навесу, праздные руки зудели, хотелось найти им занятие. Обычно в это время я уже развешивал освежеванных свиней и собак на крюки, в воздухе вместе с птичками носился запах свежего мяса, а перед лавкой нашего дома выстраивались в очередь покупатели. Я с большим тесаком в руке стою у разделочного стола, беру еще теплое мясо, ударом тесака почти безошибочно отрубаю, сколько надо. Покупатели показывают мне большой палец: молодец, Сяоцзя! Сам знаю, что молодец, ваших добрых слов мне для понимания этого не надобно. Но сегодня я здесь впервые, нам с отцом предстоит большая работа, и эта работа поважнее, чем свиней колоть. А что