Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

Пенниман был вынужден поблагодарить его, хотя это и потребовало от него мучительных усилий. Потом он повернулся к лестнице, стукнул пару раз тростью по ковру, словно обращаясь к духу решительности, с которым вошел в дом с улицы, и пошел прочь, что-то мурлыча себе под нос и отряхивая рукав.

Он остановился на первой ступеньке, посмотрел вниз, потом чуть согнулся, опираясь на трость. Эндрю смотрел, кусая губу и подавляя желание рассмеяться. Пенниман нагнулся, чтобы подобрать десятицентовик, который, казалось, просто лежал там на нижней ступеньке.

Монетка никак не хотела отрываться от ступени. Пенниман погрозил ей пальцем, потом прихлопнул своей тростью. Эндрю подался вперед на стуле с готовым вопросом.

– Трудности с монеткой? – спросил он, приподняв одну бровь, словно зачарованный выходками Пеннимана. Поведение старика говорило о многом и в первую очередь о том, что Эндрю добился своей цели. Это была полная победа Эндрю, без всяких сомнений на сей счет – пригвожденная к полу монетка была вишенкой на торте анонимного письма. Пенниман превратился в живую развалину: только что он был существом безукоризненного достоинства, распространяющим вокруг запах масла для волос, с выставляемой напоказ тростью, а через мгновение – сутулый, старый, насквозь фальшивый жулик, пытающийся отодрать от пола поддельный десятицентовик.

Пенниман резко выпрямился, но не стал поворачиваться. Он задумчиво смотрел на верх лестничного пролета прямо перед собой. Эндрю не мог заставить себя говорить со спиной. Он не сможет говорить, если Пенниман не смотрит на него. А-а, ладно. При данных обстоятельствах молчание скажет больше слов. Он смотрел, как Пенниман поднимается по лестнице. Он провожал взглядом Пеннимана, который снова принялся бубнить что-то себе под нос. В этих звуках слышалось что-то нехорошее, словно Пенниман выбубнивал Эндрю из жизни. Эндрю резко поднялся и направился на кухню, достал там молоток-гвоздодер из ящика и пошел на лестницу вытаскивать монетку. Он с неохотой забивал гвоздь в лестницу – не хотелось ему портить дерево, но решил, что ковровая дорожка без проблем скроет этот дефект. Он вытащил монетку, сунул ее в карман, а потом потянул коврик, чтобы прикрыть след гвоздя. И след тут же исчез – все было шито-крыто.

* * *

Кафе, наконец, было почти готово. Эндрю казалось, что одно только изобилие кухонной утвари дает им немалые шансы на успех – все то, что тетушка Наоми оплатила шестью неделями ранее и что было доставлено и монтировалось только теперь. Он сидел в баре и снимал многолетние слои пыли со старых солонок и перечниц, одновременно делал пометки в своем блокноте, пока трое парней в джинсах и мятых футболках устанавливали плиту от «Вольфа». Плита была громадной – шесть широких горелок, сковородка размером с футбольное поле и две духовки, каждая из которых могла вместить индейку на День благодарения. Рядом уже стояла огромная подогревательная плита и шкаф с разделочной доской. Эндрю сам сконструировал доску и тихо гордился своей работой. Она была настолько большой, насколько позволяло относительно скромное пространство, на ней были выемки под две миски из нержавеющей стали, чтобы шеф мог кидать в них всякую нарезку, а потом поднимать миски из выемок и вываливать кусочки на сковороды, стоящие на плите.

Эндрю пребывал в нетерпении – так хотелось поскорее запустить все это в работу. Невозможно было представить, чтобы все новое оборудование производило пищевую продукцию не высшей пробы. Друг Пиккетта сделал мебель и барную стойку, фактически все работы по дереву были выполнены им под личным наблюдением Эндрю, и плоды его трудов выглядели великолепно. Эндрю купил у импортера модной английской мебели с полдюжины раздвижных столов по девяносто долларов за штуку, а еще в комиссионных магазинах в центре Лонг-Бича нашел три дюжины стульев из дуба. За каждый он платил от десяти до пятнадцати долларов, и в конечном счете все стулья были разные, но друг Пиккетта привел их в порядок – переклеил заново стыки, перебрал спинки, нарастил короткие ножки.

Эндрю был в восторге от сумбура старинной мебели, а потому решил продолжить эту тему. Он покупал вразнобой столовые приборы, чашки, блюдца, старинные изделия из фарфора и колечки для салфеток. В продаже было множество старых скатертей середины пятидесятых с рисунками в виде синих цветов и всевозможных прямоугольных узоров. Еще он покупал парные наборы солонок-перечниц в виде смешных уточек, собак с покачивающимися головами, цветных клоунов на бесшабашных поросятах.

Каждый стол будет ералашем форм и расцветок, вызывающим ассоциации с карнавалом, калейдоскопом, деревянной коробочкой, полной камушков, кухней и кладовкой в доме мистера Барсука[66]. Кафе будет уютным местечком с веселым огоньком в камине зимой и распахнутыми створчатыми окнами летом. Здесь не будет ни двух одинаковых вилок, ни двух одинаковых бокалов для вина, а серьезные, мрачные бизнесмены, ведущие разговоры о пополнении запасов, доводке до ума договоров и инфраструктурном влиянии, будут вдруг обнаруживать, что солят картошку у себя в тарелке из хобота слоника. Он видел в этом эксперименте дух Рёскина и Морриса[67]. Клиенты уйдут не только довольные едой, они получат здесь и другие впечатления, которые даже не смогут толком описать. Они будут удовлетворены и озадачены одновременно – вот что с ними случится, к тому же они станут состоятельнее.

Он этим утром заказал эспрессо-машину. Прежний Эндрю растранжирил бы бóльшую часть денег тетушки Наоми на всякие мелочи, а потом стал бы судорожно искать деньги на эспрессо-машину. Но ту страницу он перевернул ночью, когда у них состоялось дружеское обсуждение достоинств «Чириос». Теперь он усердно работал над развитием в себе навыка практичности, над тем, чтобы стать человеком, который все дела доводит до конца. И покраска дома была свидетельством произошедших в нем перемен. Последние два дня после победы над Пенниманом, одержанной с помощью анонимного письма и десятицентовика, прибитого к ступеньке, он делал вид, что занятия Пеннимана его ничуть не волнуют. У него было искушение подслушивать разговоры Пеннимана, но он отказался от этой затеи. Потому что именно таких действий ожидал от него Пенниман. Эндрю решил дождаться возвращения Пиккетта, чтобы вдвоем провести военный совет. А после этого – кто может знать?

Он размышлял и над рекламными мероприятиями, например, думал изготовить два огромных шефских колпака, один для себя и один для Пиккетта. Можно еще подумать, как их надуть, скажем, гелием, чтобы у них как бы облако висело над головами, когда они орудуют на кухне взбивалками и лопаточками. Было бы неплохо разместить такую фотографию в «Геральд». Дать знать миру, что тут