Народная Русь - Аполлон Коринфский

Сослужил конь своему господину службу немалую. «А князи-то и бояра испужалися, все тут люди купецкие, окарачь они по двору наползалися», — подолжается подходящий к концу былинный сказ: «А Владимир-князь со княгинею печален стал, кричит сам в окошечко косящатое: — Гой еси ты, Иван, гостиной сын! Уведи ты уродья (коня) со двора долой; просты поруки крепкия, записи все изодраны!» Былина кончается сказом про то, что поручитель выигравшего заклад богатыря — «владыка черниговской» — помог Ивану получить выигранное: «велел захватить три корабля на быстром Днепре, велел похватить корабли с теми товары заморскими, — а князи-де и бояра никуда от нас не уйдут»…

Глубоко трогательное впечатление производит старинная песня, в которой ведется речь о том, как «не звезда блестит далече в чистом поле, курится огонечек малешенек»… У этого огонечка, по словам песни, раскинут-разостлан «шелковый ковер», а на этом ковре лежит «удал-добрый молодец, прижимает платком рану смертную, унимает молодецкую кровь горючую»… Неизменный спутник богатырей русских — «добрый конь» — стоит подле раненого, стоит — «бьет своим копытом в мать-сырую землю, будто слово хочет вымолвить»… Песня приводит и самое «слово» коня доброго:

«Ты вставай, вставай, удал-добрый молодец!Ты садись на меня, своего слугу;Отвезу я добра молодца на родиму сторону,К отцу, матери родимой, к роду-племени, —К малым детушкам, к молодой жене!»

Услыхал удал-молодец таковы слова, вздохнул так глубоко, что растворилась его рана смертельная, пролилась ручьем кровь горючая». Держит он ответную речь своему коню доброму, именует его и «товарищем в поле ратном», и «добрым пайщиком службы царской», завещает ему передать молодой жене, что женился он «на другой жене», «взял за ней поле чистое», что «сосватала (их) сабля острая, положила спать калена стрела»…

Встречаются в былинном и сказочном народном слове рассказы о могучих конях, выводимых богатырями из подземелий, где они стояли в течение целых веков прикованными к скалам. Подбегают кони, провещающие голосом человеческим, к сказочным царевичам и добрым молодцам на распутиях, сами вызываются сослужить им службу верную. И, впрямь, верною можно назвать эту службу: они не только увозят своего любимого хозяина от лютых ворогов, а и сами бьют-топчут их; не только переносят его на себе за леса и горы, но и стерегут его сон, и приводят его к источникам живой и мертвой воды и т. д. В народе до сих пор еще ходят стародавние сказания о выбитых из земли ногами богатырских коней ключах-родниках. Близ Мурома стоит даже и часовня над одним из таких источников, происхождение которого связано в народной памяти с первой богатырскою поездкой богатыря, сидевшего, до своего служения Земле Русской, сиднем тридцать лет и три года в том ли во селе Карачарове. В кругу русских простонародных сказок далеко не последнее место принадлежит коньку-горбунку, обладавшему силою перелетать во мгновение ока со своим седоком в тридевятое царство, в тридесятое государство. Появляется этот, напоминающий косматку-троелетку Ивана гостиного сына конек — как лист перед травой, — на клич: «Сивка-бурка, вещий каурка, встань передо мной…» и т. д. Влезет Иван-дурак ему в одно ухо серым мужиком-вахлаком, вылезет из другого — удалым добрым молодцем. Чудеса творит — всему миру на диво — хозяин-всадник такого конька-горбунка, добывает все, что ему ни вздумается, не исключая ни жар-птицы, ни раскрасавицы Царь-Девицы. Не может с ним поспорить-померяться в этом отношении наш современный конь-пахарь, но за последнего горой стоит его прямое происхождение от соловенькой лошадки могучего богатыря, с Божьей помощью крестьянствовавшего на Святой Руси в старь стародавнюю.

Поздние потомки песнотворцев сказателей, воспевавших богатырского добра-коня, современные краснословы деревенские именуют лошадь «крыльями человека». Другие же, не залетающие воображением за грань отошедших в былое веков, величают коня на особую стать. «Не пахарь, не столяр, не кузнец, не плотник, а первый на селе работник!» — говорят они про него. Этот первый на селе работник кормит держащийся за землю сельский люд, — по его же собственному крылатому слову: «Наш Богдан не богат, да тороват: трех себе дружков нажил — один его поит (корова), другой (лошадь) кормит, третий (собака) добро охраняет!» Псковичи — из сметливых краснобаев: заприметили они, что у коня — «четыре четырки (ноги), две растопырки (уши), один вилюн (хвост), один фыркун (морда) и два стеклышка (глаза) в нем». На симбирском Поволжье про лошадь загадывают загадку: «Родится — в две дудки играет: вырастет — горами шатает; а умрет — пляшет!» В Ставропольском уезде Самарской губернии записана Д. Н. Садовниковым такая загадка в лицах: «Шел я дорогой: стоит добро, и в добре ходит добро. Я это добро взял и приколол, да из добра добро взял!» (лошадь с жеребенком в пшенице). Конские ноги с мохнатыми пучками на щиколотках представляются любящему загадать загадку словоохотливому люду четырьмя дедами, и все четыре — «назад бородами». Записано собирателями памятников словесного богатства народного и такое крылатое слово про лошадь (в сообществе с коровою и лодкой): «Прилетели на хоромы три вороны. Одна говорит: — Мне в зиме добро! — Другая: — Мне в лете добро! — Третья: — Мне всегда добро!» Ходит по светло-русскому простору и на иной лад сложившаяся, родственная только что приведенной загадка: «Одна птица (сани) кричит: — Мне зимой тяжело! Другая (телега) кричит: Мне летом тяжело! Третья (лошадь) кричит: — Мне всегда тяжело!».

Конь, по древнейшему произношению, — «комонь». Лошадь считается словом татарского происхождения, но едва ли не ошибочно. Еще во времена Владимира Мономаха, — когда про татар не доносилось на Святую Русь ни слуха, ни духа, — ходило это слово. «Лошади жалуете, ею же орет смерд…» — писал удельным князьям русским этот великий князь. Встречается оно и в древних грамотах новгородских — по свидетельству Н. М. Карамзина[88], не говоря уже о позднейших памятниках нашей старинной письменности. По тем местам, где оберегается-соблюдается родная старина, еще и теперь можно услышать в живой речи древнейшее название коня-пахаря. «На горы казаки, под горой мужики»… — поется, например, и в наши дни по селам-деревням Великолуцкого уезда Псковской губернии записанная покойным П. В. Шейном песня: «под горой мужики: все посвистывають, погаманивають, — меня, молоду, поуговаривають. У меня, молодой, свекор-батюшка лихой! Ен на горушки меня не пущаить. А я свекру угожу, три беды наряжу»… — продолжают певуны затейливые. Песня кончается словами:

«Три беды снаряжу;Подошлю воров,Чтоб покрали коров;Подошлю людей,Чтоб покрали клетей;Подошлю куманей,Чтоб увели комоней»…

В другой, псковской же, до сих пор играющейся песне на «комо-нях» разъезжает широкая боярыня — Масленица. Вероятно, есть и по другим местам такие песенные выражения, но нельзя не заметить, что чем дальше, тем все менее и менее понятной великороссу становится это древнее слово, помнящее дни Гостомысла[89]. «Ах ты, конь мой конь, лошадь добрая!» — поет современная деревня, сливая оба имени своего вековечного помощника. «Кляча воду возит, лошадь пашет, конь — под седлом!» — наряду с этим оговаривает она самое себя.

Многое множество пословиц, поговорок и всевозможных прибаутков-присловий о коне-лошади, вылетело из словоохотливых уст русского народа, перехвачено по дороге из одних — в другие зоркими да чуткими калитами-собирателями, занесено ими на страницы живой летописи народного слова. Не только пахарем-работником был конь, а и верным другом родной удали. Он является в представлении народа-краснослова воплощением здоровой бодрости: «Он ходит — конь-конем!» — говорят у нас. Отголосок богатырских времен слышится в таких изречениях вольного казачества, как: «Конь мой конь, ты мой верный друг!», «Вся надежа — верный конь!», «Конь под нами, а Бог — над нами!», «Господи, помилуй коня и меня!», «Конь не выдаст — и смерть не возьмет! «Добрый конь из воды вытащит, из огня вынесет!», «Счастье на коне, бессчастье — под конем!», «Счастливый на коне, бессчастливый — пеш!» и т. д. «Поглядим — вывезет ли конь!» — замечают о надеющихся на счастье. Про неудачливую случайность говорят в народе: «Хотелось на коня, а досталось под коня!» С кем приключится несчастье, — к тому сплошь да рядом применяются поговорки: «Пришла беда, отворяй ворота, выпускай добра-коня!», «Пропал конь — так и оброть в огонь!», «Увели конька, так не нужна и оброть!» и т. п. Безлошадный двор — убогая семья; обезлошадеть — попасть в нужду невылазную. Потому-то и говорится в народе: «Мужик без лошади — что дом без потолка!», «Без коня — не хозяин!», «Без лошади — не пахарь!», «Есть на дворе лошадка да конек — и сыт, и одет!», «Без хлеба с голоду помрешь; без коня — и с хлебом намыкаешься горя!» Знает народная Русь, что «Счастье не кляча — хомута не надвинешь!»; но — и знаючи — готова, как и в стародавнюю пору, повторять свои пословицы-поговорки, вроде: «Хорош конь — счастлив и детина!» Древнерусские богатыри не только ударяли своих добрых коней по крутым бедрам, а и становились на отдых у Сафат-реки, засыпали им в торока пшена сорочинского, запускали их на луга поемные-бархатные, давали им тела нагуливать. Так и теперь твердо помнят коневоды русские, что погонять коня надо не кнутом, а овсом (кормом). «Не накормлен конь — скотина, не пожалован молодец — сиротина!» — ходит по светлорусскому простору народное слово. «Конь тощий — хозяин скупой!» — приговаривает народ: «Гладь коня мешком — так не будешь ходить пешком!» Хорошая лошадь без хозяина не останется, по слову старых людей. «Добрый конь — не без седока, с седоком — не без корму!» — добавляют иные. Но и корм — корму рознь; недаром обмолвился сельскохозяйственный опыт пословицами: «Вола гущей откормишь, коня — только раздуешь!» Не один корм, а и уход за конем нужен: «От хозяйского глаза и конь добреет! Как в езде, так и в рабочем обиходе, советуют хозяйственные, заглядывающие вперед люди беречь коня.