Народная Русь - Аполлон Коринфский

Пригляделся народ к нраву-обычаю своего вековечного работника, коня доброго, за многовековую жизнь бок о бок с ним. Отсюда — и множество всяких примет пошло по народной Руси разгуливать. Ржет конь — к добру, ногою топает — к дороге, втягивает ноздрями воздух дорожный — дом близко, фыркает в дороге — к доброй встрече (или к дождю). Закидывает лошадь голову — к долгому ненастью, валяется по земле — к теплу-ведру. Споткнется конь при выезде со двора в дорогу — лучше, по словам старых приметливых людей, вернуться назад, чтобы не вышло какого-нибудь худа; распряжется дорогой — быть беде неминуемой. Хомут, снятый с потной лошади, является в деревенской глуши лечебным средством: надеть его на болящего лихорадкой человека — как рукой, говорят, всю болезнь снимет. Вода из недопитого лошадью ведра — тоже, если верить ведунам-знахарям, может облегчать разные болезни, если ею умыться со словом наговорным. Конский череп страшен для темной силы-нечисти. Оттого-то до сих пор во многих деревнях можно видеть черепа лошадей, воткнутые на частокол вокруг дворов. Друг-слуга пахаря-народа конь-пахарь остается верным ему даже и после своей смерти.

LVI

Царство рыб

Расселяясь во все стороны светлорусского простора, наш народ-хлебороб шел берегами могучих рек, шаг за шагом надвигался по их многоводным притокам на дремучие лесные крепи, оседая на приглянувшихся его хозяйственному зоркому глазу, открытых ласке солнечных лучей полянах, или на расчищенных с помощью топора местах, всякий раз — поблизости от воды. Реки служили естественным путем-дорогою народной Руси, сроднившейся с ними с младенческих лет своего богатырского существования. «По которой реке плыть — той и песенки петь!», «Из которой реки воду пить — той и славу сложить!» — гласят простонародные изречения, дошедшие до наших дней из старины стародавней, пережившие целый ряд веков, затонувших в глубине былого-минувшего. Не только служили путем-дороженькой, но и за рубеж-границу слыли в старину на Руси реки быстрые-широкие: по одну сторону селилось-сидело, за Мать-Сырую-Землю держалось одно племя-род, по другую — иное, обособившееся от него, огородившее от посторонних наслоений свою родовую самобытность. «Два братца в одну воду глядятся, а вовек не сойдутся!» — обмолвилось о берегах реки крылатое народное слово, повторяющееся в виде загадки и в наши дни. В старину же его с полной справедливостью можно было применять не только к берегам, а и к их обитателям, разбредшимся в разные стороны, слетевшим некогда с одного родимого гнезда. Но не только от тесноты — в жажде приволья-пробора — расходились друг от друга племена-братья; заставлял уходить за реки чуть не целые народы натиск чужеземных ворогов, один за другим наступавших с азиатского востока. Шло время, миновали века за веками, отходило подобное расселение к преданиям прошлого — вместе с зарубежными хищниками, мало-помалу или исчезавшими с широкого поля исторической жизни, или расплывавшимися незаметными каплями в беспредельных волнах могугневшей век от века русской стихии. Память о былом осталась только на неписанных скрижалях всеобъемлющего слова народного — в старинных сказаниях, песнях, пословицах и поговорках, с течением времени обступивших богатую яркой пестротою трудовую жизнь пахаря. «Ты от горя за реку, а оно — уж стоит на том берегу!» — вылетело из уст народных окрыленное жизнью слово о лютом вороге, от которого не отгородишься никакими — не только водными, но и каменными, — рубежами. «Нет конька лучше быстрой реченьки: сядешь в лодку, взмахнешь веслами — плыви, куда душе захочется!», «Вода добрый конек: сколько ни навалил, клади — довезет!» — определяет народ-краснослов в метких образностью изречениях значение реки — как водной дороги и сплавной силы. «Не накормила земля — накормит вода!» — можно услышать от береговых жителей, спасаемых в скупые на урожай годы щедротами реки, являющейся их кормилицею. У поречан и паозеров сложились даже и такие поговорки, например, ни за что не пришедшие бы на мысль пьющему из ручьев-родников, а тем более — из колодцев пахарю, как: «Воды — не нива, не орешь их, не сеешь — а сыт бываешь!» «Поживи у реки, подрядись в рыбаки- без пашни с хлебом будешь!», «Дал бы Господь рыбку, а хлебец будет!» Рыболовство в неродимых полосах, например, в северных и северо-восточных, излюбленных морозами губерниях, — заняло первое место в народном продовольствии, превратив прямых потомков крестьянствовавшего богатыря Микулы Селяниновича в природных рыбарей, с малолетства кормящихся у реки. По черноземным же местам, омываемым рыбными водами, оно является немалым подспорьем в хозяйственном обиходе, давая заработок и пришлому люду, отхожему со своей, бедной какими бы то ни было угодьями, сторонки, меняющему свою доморощенную поговорку «Рыба не хлеб — сыт не будешь!» на новую, подсказываемую прикармливающим промыслом: «Река рыбки даст, рыбка хлебцем накормит!»

Шла по народной Руси сказочная-песенная слава не только о такой могучей водной стихии, какою являлись для русского сказателя-песнотворца — «глубота, глубота окиян-море, широко раздолье округ земли, глубоки омуты днепровские»; разносилась-разливалась по селам-деревням молва и о несудоходных реках, богатою добычей оплачивавших рыбачий труд, — слыли они «медвяной» («молочной» — по иному разносказу) водою в «кисельных» берегах. «У нас реченька не широка, не глубока, да торовата!» — приговаривают счастливые рыболовы, по морю не плававшие, с бурею на волновой быстрине не ратовавшие: «Покланяешься с берега берегу пониже да почаще — и сыт, и пьян станешь, и деньга-копейка в мошне зашевелится!», «Не тот рыбак богат, который умен, а тот — кто счастлив!»

Водные угодья с незапамятных времен служили на Руси богатой доходною статьей, нередко являясь предметом ожесточенных споров между хозяйствовавшими соседями. Старинные судебные волокиты сплошь да рядом затевались-поднимались из-за таких споров. «Чей берег — того и река, чья вода — того и рыба!» — звучит отголоском подобных тяжебных дел поседевшая от времени поговорка. «Не все пироги с рыбкою — поснедаешь и с редькою!» — подсмеивается над береговою деревенщиной, сидящею у рыбной реки без рыбы, природный пахарь, благодарящий Бога и за «пироги ни с чем»: «Ушица — рыбаку», — кивает он на воду, — «а рыбка — торгашу!» Но многое-множество сложившихся в рыбачьем обиходе пословиц-поговорок заглушает эти прибаутки смешливые — одна другой определеннее, одна красней-цветистее другой.

Знает, твердо помнит рыбак свой, завещанный отцами-дедами, обычай: «Не учи рыбу плавать!» — отзывается он на замечания пахаря-хлебороба, походя роняющего свое крылатое словцо о том, что, де — «рыба в реке — не в руке!» Считает памятующая евангельскую повесть народная Русь рыболовство апостольским делом; отдают себя наши поречане-паозеры под надежную защиту галилейских рыбарей, сделавшихся по слову Божию — ловцами человеков. Св. апостол Петр принимается русскими рыбаками и рыбопромышленниками за своего исконного покровителя. Ему поются заказываемые кормящимся у водных угодий людом благодарственные молебны в особые положенные дни; его благословение испрашивается при начале промыслов; зачастую приходит имя боговдохновенного рыбаря на память благочестивому русскому человеку при закидывании сетей. Почти в каждом летнем жилье рыбачьей артели можно найти образ святого покровителя рыболовов. Петров день (29 июня) повсеместно слывет рыбачьим праздником: так заведено на Руси со стародавних времен.

«Ловися, рыбка, малая и большая!» — сыплет на все стороны поговорками-присловьями рыбачья ватага, до красных словец охочая: «рыба мелка, да уха сладка!», «И маленькая рыбка лучше, чем большой таракан!», «Всякая рыба хороша — лишь бы в сеть пошла!», «На безрыбье и рак рыба!», «Рыбка-плотичка — осетру сестричка, за плотвой и брат — твой!» и т. д. Пригляделся к рыбачьему обычаю завзятый-коренной рыбак, — недаром его по иным местам «рыбалкой-чайкою» прозывают: чуть не безошибочно скажет, когда какого рыбного «хода» надо ожидать. Достаточно старому рыбаку выйти ввечеру, накануне лова, на берег, чтобы узнать: будет ли какой-нибудь толк из предстоящей ему работы. Нечего уже и говорить о тех месяцах-неделях, когда какая рыба льнет к берегам, когда икру мечет, когда стаями по широкому приволью гуляет: в этом отношении для его зорких глаз река представляется открытой книгою, писанной про грамотея дотошного. Вчитался он по этой «книге» и в нрав-обычай рыбьего на-рода, — всякого человека, хоть самого говорливого к «немой» рыбе приравнять может. «Большая рыба маленькую целиком глотает!», «Рыба рыбою сыта, а человек — человеком!» — говорит устами приметливого рыбака простодушная мудрость народная про заедающих чужой век сильных людей. «Спела бы и рыба песенку, коли б голоском Бог наделил!» — приговаривает она о робких молчальниках жизни, безмолвно соглашающихся со всем и всеми: «Дядя Моисей любит рыбку без костей!» — про любителей воспользоваться чужим трудом на даровщинку. О бедняках говорится в обиходной речи: «Как рыба об лед бьется!», «Как рыба без воды!» и т. п. По народному слову, подсказанному жизнью: «Рыба ищет где глубже, человек — где лучше!» Шатающийся из стороны в сторону, не пристающий ни к одному, ни к другому делу, а потому нигде не оказывающийся на своем месте люд невольно вызывает у трудящихся весь свой век трудом отцов-дедов замечания, вроде: «По речному стержню (быстрому течению) мечешься — намаешься, а все без рыбы останешься!», или «Держись берега — и рыба будет!» Про распознающих друг друга людях одного дела обмолвилась народная Русь словом крылатым: «Рыбак рыбака — видит (чует) издалека!» Не любит русский промышленник-торгаш, когда по соседству с ним нежданно-негаданно появляется соперник, отбивающий у него часть добычи-прибытка: «На одном плесу двоим рыбакам не житье!» — (подобно тому, как «двум медведям — в одной берлоге») говорит он. Есть и такие рыбаки, что, по народному слову, «из чужого кармана удят» (воры); встречаются и такие, что «сами (ротозеи) в мережу попадают». Опасность рыбного промысла по большим рекам подсказала рыбакам поговорки: «Рыбу ловить — при смерти ходить!», «Кто в лесу убился? — бортник! Кто в реке утонул? — рыбак!» Трудности сопряженные, с этим заработком, сложили пословицу: «Без труда не вынешь и рыбку-плотичку из пруда!» Преемственность этого труда, перенимаемая от поколения другим поколением, вызвала на светлорусский простор поговорки, то и дело повторяющиеся по рыбным местам: «Отец — рыбачит, дети еле ползают, а и то уж в воду смотрят!», «Дедка — рыбак, туда ж и внуки глядят!» и т. п.