Призрак Проститутки - Норман Мейлер

Нет, решаем мы, нет, так не будет, если мы посадим туда толковых людей. Это должны быть люди, которые не знают нашего дела, но обладают достаточным терпением и могут сидеть часами у окон за занавесками, всегда готовые взять нашу кинокамеру «Болекс» и снять всякого, кто входит в посольство или выходит из него. Хотя уже поздновато для устройства приемов на свежем воздухе, однако в апреле здесь теплее, чем в Вашингтоне в октябре, так что несколько приемов в саду под нашими боковыми окнами еще может произойти до того, как наступят холода. Ясное дело, нам надо срочно найти нужных жильцов. Но где? Положиться в этом на Пеонеса мы не хотели.

Хант решает взять за шкирку Горди Морвуда, и вскоре в вилле поселяются престарелые родители с тридцатилетней дочерью. Это евреи-эмигранты, бежавшие от нацистов и приехавшие в Монтевидео в 1935 году или около того. Фамилия их Боскеверде, насколько я понимаю, переведенная с немецкого. Первоначально их звали, наверное, Грюневальд. Однако Хаймана они не превратили в Хайме. Так что наши жильцы — Хайман Боскеверде и его жена Роза. Дочку зовут Грета. Они называют ее Гретель. Это застенчивая, очень неприметная пара с робкой некрасивой дочерью, но они очень дружны. Если дочь чихает — мать вздрагивает. Я все это знаю, потому что Ховард назначил меня быть им поддержкой.

Видите ли, мы не должны говорить с Боскеверде по-английски — а жаль, потому что они неплохо им владеют, но это может их выдать, если КГБ установил в вилле микрофоны. Вот почему было принято решение использовать меня. Немецким я владею не так уж хорошо, но выхожу из положения и говорю с сильным испанским акцентом. Мы надеемся — если КГБ слушает, — что они примут меня за испанского приятеля Боскеверде, очень старающегося говорить без акцента.

Так или иначе, мои обязанности просты и невелики. За право жить на вилле бесплатно Боскеверде обязаны все время — с шестu утра до темноты — держать кого-нибудь возле установленной на треножнике кинокамеры. Поскольку дочь работает библиотекаршей, она, я полагаю, проводит меньше времени у камеры, чем ее родители. Я посещаю их раз в два или три дня, приношу новую пленку и уношу отснятую. Полученный материал проявляют в спецлаборатории, а затем я сажусь у проектора, напротив экрана, и изучаю прибывающих и выходящих из главных ворот советского посольства, давая номер каждому новому лицу. Затем пленка отправляется диппочтой в Аллею Тараканов, где отдел Советской России имеет возможность выяснить, кто есть кто, и посмотреть досье на этих людей. После того как мы получаем то, что они обнаруживают, жизнь у нас становится интереснее. Одно из лиц принадлежит, например, высокопоставленному сотруднику КГБ. Он пару раз приходил в посольство, всякий раз выходил оттуда через полчаса и улетал в Париж, что мы смогли выяснить в паспортном контроле благодаря ЛА/БРАДОРУ-2. Мы, конечно, не знаем, зачем он приезжает, но у отдела Советской России появилась еще одна соломинка для гигантского гнезда КГБ.

Другое дело — приемы в саду. До сих пор были сфотографированы два, и я просматриваю пленки с таким вниманием, словно сижу на берегу озера и любуюсь игрой света на воде. Понять, что изображено, бывает трудно, так как Боскеверде не слишком умелые фотографы и снимки похожи на домашнее кино, снятое с применением телефотолинз. Переходы столь же резкие, как в боксе, когда противник отбрасывает тебя на другой конец ринга. Тем не менее я просматриваю пленки снова и снова, выискивая ключи для понимания взаимоотношений между персоналом посольства, и сказать вам не могу, как много это отнимает времени. У меня такое чувство, будто я смотрю фильм Роберто Росселини. Меня так и подмывает рассказать вам побольше, но, пожалуй, лучше подождать до следующего приема, который намечен на субботу. На него приглашены сотрудники американского посольства — посол не пойдет, вместо него отправится Хант в качестве первого секретаря и, наверное, возьмет меня с собой как своего помощника. Настоящий сюрреализм — присутствовать на приеме и беседовать с русскими, все время зная, что потом сможешь сколько душе угодно изучать их. Ховард взвешивает все «за» и «против». Он опасается, что русские могут узнать мой голос, если они действительно прослушивают виллу. На будущей неделе сообщу вам, к чему он пришел.

А пока опишу наших жильцов. Как я уже говорил, они живут бесплатно, и Хайман для пополнения своего кошелька дает уроки иврита нескольким маленьким евреям, которые готовятся к Бар-митцва. Эти Боскеверде меня положительно зачаровывают. Они первая еврейская семья, с которой я общаюсь, и все, что они делают, мне интересно. Когда я прихожу вечером, они почти всегда пьют чай из стаканов и часто едят легкий ужин. Иногда это холодная селедка со сметаной и луком, и вся комната пропахла этим запахом, хотя его не назовешь неприятным. Они всегда предлагают мне поесть с ними, и я всегда отказываюсь (поскольку мои инструкции запрещают долгие беседы с ними, а тем более разговоры по поводу пленок и оборудования. Боскеверде знают, что надо молча передавать отснятое.)

Случается, кто-нибудь из учеников Хаймана занимается с ним в алькове, удаленном от фотоаппарата, и я вслушиваюсь в то, как они повторяют друг за другом слова на иврите, словно каждое слово — магическое. И мужчина и мальчик — оба в ермолках, и в этом тоже заключена для меня какая-то тайна. Подумать только! Они готовятся к Бар-митцве посреди всего этого! Перед уходом пожилая женщина останавливает меня в передней и шепчет прямо в ухо с сильным немецко-еврейским акцентом: «Пожалуйста, хорошенько заботьтесь о мистере Морвуде. Он для вас так много работает».

«Ja, — говорю я, — a, si[83]». — Улыбаюсь и ухожу, шурша отснятыми пленками в бумажном пакете. (Оттуда торчит еще и длинный батон.) И я прохожу три квартала до взятой из гаража посольства машины, пару раз останавливаясь, чтобы проверить, не идут ли за мной. Пока что — nicht[84]! Вот и хорошо. У меня такое впечатление, что виллу не прослушивают. Советские люди считают просто ненужным работать на уровне, поддерживаемом в Берлине.

По дороге к себе в отель я все время думаю о евреях. Они только на одну восьмую висят на мне, а у меня странное чувство, будто я целиком отвечаю за них.

Пора в постельку. Привет моему крестнику, а также вам и вашим.

12

14 апреля 1957 года

Дорогая моя Киттредж!

Прием в саду завтра, и Хант решил, что я должен сопровождать его. Он, безусловно, человек смелый, и мне это приятно. Я знаю обстановку, я хорошо потрудился и имею право на награду. Конечно, мне придется в будущем быть втройне осторожным, посещая Боскеверде или же передать их Кирнсу или Гэтсби (которые, кстати, ревниво относятся к тому, что Хант проявляет ко мне благосклонность, — Вы были, безусловно, правы на этот счет), но если все взвесить, то я доволен. Потягивать коктейли в стенах противника — многие ли могут этим похвастаться?

В результате сегодня навалилась уйма работы, и я рано уехал, а сейчас почувствовал настоятельную необходимость снова взяться за перо и написать вам. Моя работа столь многогранна — мне кажется, что я даю вам представление лишь об отдельных ее моментах. К примеру, со дня своего приезда Хант стал интересоваться моей работой с ЛА/ВИНОЙ. Довольно скоро он стал давать мне тексты для передачи команде ЛА/ВИНЫ. Ховард хочет, чтобы они написали буквами в пять футов вышиной: MARXISMO ES ODIOSO[85] или — настоящая бомба! — MARXISMO ES MIERDA [86].

«Ховард, — сказал я ему, — не думаю, чтобы эти ребята согласились писать „mierda“. Хоть они и выросли в трущобах, но такого не потерпят».

«Язык копрологии принят в бедных странах, — возразил Ховард. — Дай-ка я расскажу тебе, что китайцы делали с японцами во время войны». И рассказал длинную историю о том, как Управление стратегических служб давало китайским ребятишкам баллончики с вонючим распылителем, мальчишки подкрадывались к гуляющим японским офицерам и опрыскивали им брюки. Через пять минут от офицера начинало вонять, как из выгребной ямы. «Представляете, как это унизительно для японца!» — заключил И.Х.Х.

«Да, — сказал я, — это поучительная история».

Хант чувствует мое сопротивление и на какое-то время отступается.

Но все равно торопит. Он хочет, чтобы я подстегнул Шеви Фуэртеса, а я противлюсь. Мы с Шеви отлично ладим. Для моих преданных читателей в Спячке я отослал довольно подробную характеристику высших чиновников КПУ, а также картину того, какие группы КПУ связаны с какими профсоюзами и т. п. Порринджер, трудившийся здесь последние два года, утверждает, что материал у меня хороший, но не новый; мне не хотелось бы думать, что он сказал это в отместку за разбитое яйцо. Так или иначе, Ховард хочет, чтобы я подстегнул Шеви и уговорил его поставить парочку микрофонов в конторе КПУ. Дело это нетрудное. Надо только заменить нынешние старомодные электророзетки на стенах (похожие на белые фарфоровые дверные ручки) на новые, которые внешне выглядят точно так же, но в них встроены миниатюрный микрофон и электропередатчик. Гэтсби сумел снять помещение в административном здании неподалеку от штаб-квартиры КПУ, где можно посадить людей, которые будут заниматься прослушиванием, так как у передатчиков ограниченный радиус действия. Таким образом, сказал Хант, у нас все готово — дело за Шеви.