Жизнь волшебника - Александр Гордеев

на его красные, как у гуся ступни, – может быть,

тёплые носки принести?

«Принеси!» – едва не срывается Роман. О каких носках, черт возьми, она говорит, если

последние носки, связанные и присланные матерью, он износил ещё зимой на подработках?! Как

можно этого не знать?! Почти как с тем же кофе в общежитии: и кофе нет, и чая нет, а есть один

кисель, да и тот кусками. Это воспоминание ещё больше раздражает Романа, однако, помня, как

легко вспыхивают их ссоры, он делает паузу для незаметного разряжающего вздоха. Здесь им

ссориться нельзя.

– Ничего, обойдусь, – говорит он, заставив себя приобнять жену, присевшую рядом, – я

чувствую себя бодрым, как никогда.

– А мне плохо, – признаётся вдруг она, припав к плечу, – слабость какая-то… Простудилась,

наверное… Мы же вчера спали на холодном полу.

Роман с испугом отстраняется от неё, оценивая новым взглядом. Врачи предупреждали Нину,

что малейшая простуда сведёт насмарку всё её лечение. Только теперь Роман замечает

покрасневшие слезящиеся глаза жены. Так и есть: у неё температура. Это видно и без градусника,

которого, впрочем, у них нет. Как же не подумал он про этот холодный пол в их первую ночёвку

здесь? Устал – не устал, а надо было сразу, прямо ночью, протопить печку…

Роман приносит покрывало и кутает Смугляну прямо на крыльце. С прямой спиной, с тонкой

талией, жена кажется ему очень хрупкой и совсем беззащитной. Теперь его раздражение

оборачивается на себя. Разве не он отвечает за неё перед всем миром? Но чем помочь ей сейчас?

Только одним: поддержать её дух. Но сначала надо не терять его самому.

– Скажи, ты видела когда-нибудь стахановца? – спрашивает он.

– Видела. И даже сразу двух. Это когда вы с Виктором работали на крыше.

171

– Нет, там была разминка стахановцев. А работу ты увидишь сейчас.

Роман принимается вычерпывать воду из колодца, наотмашь выплескивая её в высокую траву,

стеной стоявшую у деревянного настила, снова швыряя в чёрный квадрат блестящее

оцинкованное ведро. Черпать надо так быстро, чтобы вода не успевала наполнять колодец. Тогда

она пойдёт с грязью и со всем, что там ещё осталось. Выплёскиваемая вода масляниста, с

радужными разводами на поверхности. Черпать приходится долго, вода в песчаном колодце

прибывает стремительно. Роман чувствует, что его грудь сдавливает, как бывало когда-то в армии

при длительных марш-бросках. Но вода с каждым ведром становилась грязней и грязней, потом

идёт вперемешку с разбурдученным песком, потом этой густой смеси зачерпывается чуть ли не по

полведра. Но вот зачерпываться уже нечему. Роман смотрит вниз. На песчаном дне в самой

середине блестит крохотная лужица, а к ней жилками со всех сторон струятся мелкие капилляры

ручейков. Может быть, оттого, что ручейки хорошо видно, Роману кажется, будто он слышит их

журчание, отдающееся в глухом срубе единым, приглушённым гулом.

Взмокнув от бешенного темпа, Роман признается себе, что с водой он справился едва-едва. Да

и справился ли? Сам он уже выдохся, а колодец через десяток минут снова будет полон. Эх, было

бы так с человеческими силами… Для того чтобы тут выжить, им с Ниной нельзя хныкать. Им

требуется действовать, действовать, действовать. За любую работу браться с готовностью и

работать с полной отдачей… И полати пока, пожалуй, не переделывать, чтобы не засыпаться по

утрам.

Смахнув пот со лба, Роман садится на крыльцо рядом с женой.

– Видела? – задиристо хвастается он.

– Молодец, – хвалит Смугляна, подняв равнодушный взгляд, от которого у Романа падает

сердце: температура у нее, кажется, порядочная.

Перед обедом Мерцаловы направляются в столовую. Костры на берегу всё ещё горят. У моста

встречается сосед Захаров, идущий домой на обед. Сегодня он, как и полагается, в своей

майорской форме.

– Видите, что творит! – восклицает он, здороваясь с Романом за руку. – Это одна старушенция

жжёт.

– Старуха? – изумляется Роман. – Где же она сейчас?

– Обедает, наверное. Да придёт скоро. Она и ест-то, говорят, только хлеб с водой. Все эти дни

она собирала дерево в кучи, а сегодня запалила. С прошлогоднего наводнения тут были завалы,

трактором не растащишь, а она топором да ломом разобрала.

– А зачем ей это?

– Некрасиво, говорит, что берег захламлён. Но, скорее всего, для огорода золу нажигает. Видели

бы вы её огородик! В три раза больше вашего! А сейчас она, вроде бы, ещё со стороны леса земли

прихватила. Уж не знаю, правда или нет, но, говорят, что у неё в этом огороде и травинки не

найдёшь. А вот картошку её я видел: ну, это вообще! Вот такая! Как поросята. Она обычно садит по

всему огороду клубнику, потом года через два выбрасывает её, да начинает картошку

практиковать. Говорит, после виктории картошка хорошо родится. А какой это труд: всё

переменить! Я постоянно дивлюсь: у неё силы какие-то немеренные. Мне бы столько, так я бы

давно генералом стал.

Тут Захаров, хохотнув над своей безобидной фантазией, как-то по-крестьянски козыряет, словно

ковырнувшись в виске, и продолжает путь к своему простому не генеральскому обеду.

– Ну, всё, – говорит Роман, поражаясь толщине наваленных бревен в одной из куч, которые,

видимо, лишь готовятся к сожжению, – бабуля, наверное, уже лежит пластом без рук и ног.

– У нас в Елохове была одна такая старуха, – вспоминает Нина. – Валенки носила последних

размеров, да ещё и голенища разрезала, чтобы икры входили.

В столовой два блюда: жирный борщ с уткой и котлета с картофельным пюре. Роман берёт себе

то и другое. Нина обходится половиной борща – аппетита у неё нет. Наевшись досыта, Роман

чувствует, что едва не засыпает тут же за столом. Если б так обедать, то чего не жить? Только где

денег набраться?

В больнице Нина, тихая и покорная, совершенно подавленная и виноватая, садится в очередь

на приём. Конечно, если муж привезёт своего сына, то она постарается быть хорошей матерью, но

её жизнь с Романом может оправдать только их собственный ребёнок. И эта ответственность

нелегка.

Нину осматривает сестра, замеряет температуру, задаёт необходимые вопросы и объявляет,

что, судя по всему, ей придётся лечь в больницу. Однако для окончательного решения надо

подождать врача. Выйдя в коридор и присев около мужа, Смугляна сообщает свою грустную

новость. Роман молчит, но сидит, как на гвоздях. Нина его понимает – у него слишком много

работы, чтобы просиживать здесь.

– Не жди меня, – говорит она. – Я приду, не заблужусь.

Роману уже очевидно, что больницы жене не избежать. Но сначала её отпустят домой, чтобы

собраться. А что делать ему? Он должен ехать в Пылёвку, а кто будет кормить Нину в