Жизнь волшебника - Александр Гордеев

было бить. А если бы захлестнул? Хотя, как

помнится, одна из рекомендаций Махонина по применению «щелчка волшебника» такова:

«Никогда специально не грузись по поводу причин, когда потребуется действие. Эта

необходимость проявится сама. Само придёт и ощущение необходимой силы, ведь главное тут –

не переборщить. И не бойся утратить умение удара: хорошо отточенное, оно не забывается. В

нужное время пружина сама распрямится так, как ей нужно».

Вот пружина и сработала. И хорошо, что в безопасную меру. Удар в лоб сформулирован

Махониным как «щелчок презрения» и предназначен именно для тупых мозгов. Вот потому-то

инстинктивно сработал именно он. Хотя стыдно, конечно. Ударить такого маленького, просто

ничтожного человечка! Позор. Но кто же виноват, что он не большой и сильный и драться не умеет?

Чтобы хоть душу чуть-чуть повеселить. Чтобы снова вкус собственной крови почувствовать. Иногда

этого тоже хочется. Хотя это уже лишнее. Тут уж он отступает от науки Махонина, наставлявшего,

176

что в обыденности удар должен быть лишь один, в крайнем случае – два. До удара – полное

спокойствие, а после – и вовсе полное благодушие. Сразу и резко выплеснулся в щелчке и тут же

успокоено вернулся внутрь. Не зря же другое название этого приёма «мгновенный зверь».

Страшный, яростный зверь. Хотя зверь этот – кот. Тающий Кот. Сделал своё дело и исчез.

Впрочем, и всё дальнейшее идёт сейчас не по махонинской науке. Успокоиться никак не

удаётся. Главное же, что полученные деньги и деньгами-то не назовёшь. Ну что за гнусная жизнь?!

Почему всё через пень колоду? В чью тупую морду надо ещё въехать кулаком, чтобы эта жизнь

хоть как-то изменилась? Почему она словно отворачивается от него? Что он делает не так? Ведь

он же искренен перед ней. Не смог жить с Голубикой – не стал и ловчить, приспосабливаться, не

стал мучить её, а просто ушёл. Устраиваясь на новом месте, упирается, как может, веря, что его

правота в силе и напоре. Так почему же не выходит ничего? Почему жизнь не помогает, а ставит

перед ним бесконечные препоны? Почему он идёт по ней, будто против шерсти?

Стараясь успокоиться, Роман делает глубокие вдохи с задержкой на выдохе – и это умение

тоже вспоминается само собой. Смешно, но завхоза он, оказывается, двинул кулаком с рублями.

Теперь, разжав пальцы, Роман распрямляет старенькие изработанные бумажки. И что на них

купишь?! А как можно напиться на них? Напиться и подтвердить о себе представление этого

унылого коня, как об алкаше? А ведь он мечтал ещё и подарок какой-нибудь Юрке купить…

Мысль об этом останавливает посреди улицы. Роман раздумывает и поворачивает к почте. Там

он заполняет бланк и отправляет все деньги на свой прежний, такой знакомый адрес, по которому

живут его дети с Ирэн. Всё! Она уложила его на лопатки. Он проиграл. А проиграл, так умей

признать поражение. Теперь его ситуация с бывшей женой определена навсегда. И пусть Голубика

не держит на него обиды. И у него нет к ней ничего недоброго. Она поступает так, как и должна

поступать. А с поездкой за Юркой наверняка поиздержалась.

И куда же теперь? Наверное, в больницу.

Случайно, без всякого вызова увидев его со второго этажа, обрадованная, пропахшая новым

зарядом лекарств, Смугляна спускается вниз и ласково приникает к груди. Роман стоит, не

двигаясь. В последнее время он вообще относится к ней как к чему-то хрупкому. Даже её

стройность, восхищавшая ранее, воспринимается как примета ненадёжности и болезненности. Уже

само такое восприятие Смугляны ослабляет всякое влечение к ней.

– Меня продержат ещё неделю, – сообщает она. – Но сегодня на вечер отпускают домой, чтобы

я смогла сходить в баню, ну и всё такое, – тут же счастливо и с намёком добавляет она. – Ой,

сегодня я снова вернусь в наш домик.

– Не называй его домиком, – поморщившись, просит Роман.

– Хорошо. Я сготовлю что-нибудь вкусненькое. Ты рад?

– Конечно…

И что же, интересно, она приготовит? Сегодня у них снова нет киселя…

У Смугляны от его равнодушия уже блестят слёзы на глазах. Роман делает вид, что не замечает

их. «Как это странно, – думает он, – почему я всегда верил, что буду счастлив? Почему? Кто вбил

эту мысль в мою дурную башку?»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В люди

Пожарная часть – это двухэтажное белёное здание с четырехугольной башней, торчащей в небо

ещё на два этажа, с большими гаражными воротами, обваренными основательным уголком. Во

дворе – рассохшаяся тренировочная вышка с квадратами полых окон. Около этого

монументального сооружения Роман даже придерживает шаг. Видел однажды по телевизору, как

ловко, с помощью лёгонькой перекидной лесенки, пожарные взлетают на такие вышки, а вот

сможет ли он? Конечно, армия пока ещё не забыта, но как не хочется осваивать что-то ещё при его

и без того бесконечном физическом напряжении. И все же, лучшего варианта с работой нет.

Заработок тут, по слухам, невелик, зато после каждого дежурства два дня свободного времени.

Можно и дома пахать.

Как вот только встретят его здесь? С одной стороны, смущает эта вышка, судя по которой в

пожарке работают какие-то орлы, а с другой стороны, помнится отзыв соседа Захарова о том,

будто тут скопище сплошных алиментщиков. Конечно, он и сам алиментщик, но работать в

коллективе типов, которые постоянно трёплются о женщинах, было бы не очень приятно. Хотя, что

ему это? Никаких друзей-товарищей он здесь заводить не собирается – не до того. Ему нужна

лишь работа, а всё остальное – побоку.

Открыв дверь, Роман попадает сначала в комнату с биллиардным столом и с пучком в кисти

измочаленных киёв в углу, потом – в другое помещение с телефоном, где четверо мужиков в синих

галифе и в тужурках с блестящими пуговицами режутся в домино. То, что это неспешные

177

профессионалы, а не какие-то обеденные заводские любители, видно сразу. Однако и эти

доминошные профи лупят по столешнице так, словно хотят выбить дух из несчастного стола.

Приблизившись к ним, Роман минуты две стоит рядом, потому что мужики, кажется, даже не

чувствуя в помещении чужого, смотрят лишь в костяшки: и на столе, и в своих ладонях. Но

находиться здесь легко – тёмных здесь нет. Даже комната этой пожарной части, кажется,

подсвечена жёлтым.

– Здравствуйте, – говорит, наконец, Роман, стараясь попасть в менее азартную паузу.

– Здорово, здорово, если не врёшь, – не поднимая глаз, бормочет самый молодой: краснолицый

с вислым носом (вот разве в нём есть что-то темноватое…).

– А начальника где найти?

– Прокопий Андреевич! Тут к тебе пожаловали, –