Огненный скит - Юрий Любопытнов

— Кто храбрый и глазастый? — вопрошал он и его хитрые глазки ошаривали толпу. — Угадает, выиграет сто рублей. Ну что — перевелись мужики денежные и азартные? Или баб боитесь? Удача нахрап любит, — кричал он, видя, что никто не подходит. — Доставай заначку! У кого есть талан, тот будет атаман.

— А-а, была не была. — Из толпы отделился мужичонко в рыжей шапке, в меховом полупальто. — Давай, кажи карты! Где наша не пропадала!

«Фокусник» показал ему карты и разложил их на ящике.

Мужик ткнул пальцем на среднюю.

— Вот она. Туз винней.

— Твоя взяла. — «Фокусник» приподнял карту и показал её обступившим ящик зевакам.

Толпа заколыхалась. «Фокусник» вытащил из кармана сто рублей и отдал выигрыш. Счастливый мужичонко взял, потёр между пальцев, спрятал в карман и затерялся в толпе.

— Кто следующий? — опять зазывал «фокусник». — Лови удачу.

— Давай игранём! — К «фокуснику» протиснулся худой чернявый парень с чисто выбритым лицом. — Попытаем судьбу, — усмехнулся он. — Показывай карту!

«Фокусник» разложил на фанере всё те же три карты, три туза. Перевернул.

— Угадывай!

Парень не долго медлил с ответом. Показал рукой.

— Вот с краю. Туз червей.

«Фокусник» перевернул карту, показал парню и толпе.

— Не повезло, — с сожалением произнёс он.

Парень в сердцах снял шапку, достал деньги, спрятанные под подкладкой, отдал «фокуснику».

— Попытай счастья ещё раз, — сказал тот ему.

Парень на секунду задумался, потом махнул рукой.

— Давай!

На этот раз он выиграл и, разгорячившись, стал продолжать игру. Его подбадривали зеваки из толпы:

— Давай, давай, сейчас повезёт!

Парень, красный от охватившего азарта, доставал новые купюры из шапки.

— Ах ты, опять сорвалось.

— Деньги ещё есть?

— Нету. Всё продул. Жена на корыто дала да валенки хотел купить…

— И просадил?

— Просадил, — выдохнул парень и сумрачный пошел прочь от «фокусника».

А зеваки толпились, напирали друг на друга, бранились и смеялись.

Степан заметил прыткого юнца в непомерно большой лохматой шапке, нахлобученной низко на лоб, казавшейся шире худых плеч. «Мухомор», — сразу окрестил его Степан. Юнец толкался в толпе, стреляя острыми глазами. На ногах были подшитые, с заплатками на голенищах валенки. На плечах мешковато сидел потёртый тёплый серый пиджак. Рукава были коротки, и он грел красные, как у гуся руки, в боковых карманах.

Степан несколько минут, стоя чуть поодаль от шумливой толпы, наблюдал за происходящим. Иногда играющих скрывала людская масса и тогда он искал новое место для обозрения. Увлечённый происходящим, он не заметил, как к нему подошёл Мухомор.

— Чего пялишься? — спросил он, не выпуская рук из карманов, подозрительно оглядывая белёсые штаны Степана, грязный полушубок, замызганную шапку с надорванным мехом.

— А нельзя интересоваться? — в свою очередь осведомился Степан, меряя взглядом юнца и определяя — не из органов ли он.

Вряд ли Мухомор был из органов. Лицо белое, без кровинки, нос, посиневший от холода, обветренные губы. Под носом скапливались сопли, и он их вытирал рукавом.

— А вот и нельзя, — ответил Мухомор на вопрос Степана. — За погляд деньги берут.

— Не много ли хочешь? — с вызовом ответил Степан и свысока посмотрел на парня. Тот не был похож на легавого и его нечего было опасаться. — Кто ты такой?

— Я из деревни Дудово, а ты, дурак, откудова? — с издёвкой проговорил Мухомор.

Степан внимательно оглядел щуплого мальца. Он слыхал такие приколы живя на хуторе, от деревенских. Были большие мастаки позубоскалить, подковырнуть с юмором, а порой с язвительным сарказмом да таким, что даже видавшие виды шутники уходили, вытирая слёзы от обиды.

— Я из села Балдать, могу и в морду дать, — ответил Степан.

Но произнеся эти обидные слова, пожалел, что сказал их. Мухомор свистнул, и из кучи, окружающей «фокусника», отделились трое парней и двинулись мальцу.

Степан быстро сообразил, что лучшим для него будет дать дёру. Он подступил ближе к воротам, пятясь задом, и огляделся, соображая, куда ему выгоднее бежать. Сзади к нему вразвалку шли ещё двое, отделившись от табачных ларьков. Все пути отступления были перекрыты. Оставалось одно — прорвать фронт. То, что у подходящих было отнюдь не миролюбивое настроение, было видно по их лицам, насупленным и сосредоточенным. На тех, кто приближался спереди, были длинные пальто с разрезами, несмотря на ветренную погоду нараспашку, и кепки, надвинутые на брови. Двое или трое дымили длинными папиросами, перекладывая мундштук из одного края губ в другой.

Степану вспомнилась песня, слышанная где-то на пути в лагерь:

Хулиганы все носят фуражки,

На фуражках у них ремешки.

Польта носят они нараспашку,

И наганы имеют они.

Впереди, прямо по фронту, шёл долговязый парень, одетый с намёком на щегольство: драповое пальто с поднятым воротником, вокруг шеи белое пикейное кашне, один конец которого небрежно переброшен через плечо. В хромовые сапоги со смятыми в гармошку голенищами заправлены широкие хорошо отутюженные брюки. Одну руку он держал в кармане пальто, другой небрежно бросал в рот жареные семечки, шумно сплевывая кожуру.

Оглядев приближающуюся шайку, Степан бросился на их строй по кратчайшему пути между двумя тщедушными на вид пацанятами, которые ни одеждой, ни видом не походили на гордых своих товарищей. Но ошибся. Те оказались проворнее его. Один подставил подножку, а второй, сходу, когда Степан падал, навалился на него, заламывая руки за спину со сноровкой, которой бы позавидовал опытный сыскарь. Подбежали остальные, сгрудились вокруг лежащего Степана.

Степан закрыл лицо руками, думая, что сейчас начнут пинать ногами. Но те бить не стали. Долговязый в кашне тихо свистнул и кивнул головой в сторону Степана. Того, взяв за воротник полушубка, встряхнули так сильно, что он чуть не вывалился из одежды, потом подцепили под мышки и волоком оттащили в ближайшую подворотню.

— Кто такой? — спросил долговязый, выплевывая Степану на лицо шелуху от семечек.

— Никто.

— На легавых работаешь?

— Если знаешь, чего спрашиваешь?

— Потому и спрашиваю.

— Сам ты легавый.

— Да он гусей гонит, — пробормотал стоявший рядом с долговязым парень.

— Ты…, — Степан хотел произнести дерзкое слово, но вовремя опомнился, посчитав, что не в его положении грубить.

— Пощупай! — обратился долговязый к Мухомору.

Тот нагнулся и вывернул наизнанку карманы степанова полушубка.