Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

при царе Федоре был Василий Голицын. Пользуясь молодостью царя, феодальная знать сделала попытку захватить власть на местах. В конце 1681 года родовитые бояре уже приготовили проект наследственных наместников, которые правили бы на местах как «вечные наместники» и даже с титулом, например «боярин и наместник-князь царства Казанского» и т. п. Против этого проекта решительно выступил патриарх Иоаким и уговорил молодого царя воспротивиться притязаниям феодальной знати. Вскоре на совещании выборных «от разных чинов служилых людей» (в начале 1682 года), под председательством Василия Голицына, было вынесено решение об уничтожении «братоненавистного и любовь отгоняющего» местничества. Возможно, что эта формулировка была предложена Голицыным. Дело было не только в его отношении к местничеству, но и в свойствах его характера: всякие потрясения «основ» страшили его и, объявляя, например, местничество «братоненавистничеством», он прежде всего стремился всех умиротворять, просвещать. Его влекли к себе реформы в подражание «еуропским странам», постепенное, мирное насаждение культурных обычаев и учреждений. Конечно, при ближайшем его участии была открыта в Москве Славяно-греко-латинская академия, первый проект организации которой был составлен еще Симеоном Полоцким, в бытность его наставником царских детей.

Очень возможно, что Василий Васильевич, этот русский философ-эпикуреец, московский Петроний, вполне удовольствовался бы ролью насадителя реформ. Но его сделала своим «ближним боярином» и «галантом» честолюбивая и исключительно энергичная женщина, которая страстно мечтала о власти. А эта власть, неограниченная царская власть, все ускользала от нее, девицы, в пользу ее братьев, именем которых она правила. В апреле 1682 года умер царь Федор. Софья стала главой партии Милославских. Ей бы, самой старшей из всех детей царя Алексея Михайловича, и царствовать, ей бы и повелевать. Но на пути встали два ее младших брата — царевичи Иоанн и Петр. По нерушимым законам российского престолонаследия она могла быть только правительницей, опекуншей брата Ивана, болезненного подростка, кандидатуру которого на царский престол выдвигала партия Милославских. Но патриарх Иоаким, побаивавшийся прихода к власти Софьи и ее фаворита (он знал их приверженность к польской и вообще западной культуре), вмешался в спор дворцовых группировок и выдвинул кандидатуру самого младшего царевича, Петра, сына второй жены царя, Натальи Кирилловны Нарышкиной. Ненавидимая Софьей мачеха и ее родичи, Нарышкины, выходили теперь на первый план, а Софье приходилось отступать в тень, как и всем ее родичам, Милославским. Избрание царем Петра Алексеевича было в спешном порядке утверждено собранием «чинов» московского дворянства, а также купцов и старост так называемых «черных сотен и слобод».

Царевна Софья, отстраненная на второй план, вынуждена была еще «лицезреть» торжество царицы Натальи, счастливой матери здорового, красивого сына. По известным нам данным, нет основания предполагать, что Василий Васильевич, также отстраненный Нарышкиными, пытался бороться за власть — это вообще было не в его характере. Зато Софья с Милославскими вовсе не хотели сдаваться. Они стали искать себе опору вне дворца и нашли ее в лице начальников и солдат пехотных войск, московских стрельцов. Созданные властным велением Ивана IV, стрелецкие полки привыкли считать себя солью земли, не терпели никаких ограничений и ущемлений своих прав. В то время в стрелецких полках кипело недовольство: стрелецкие полковники, обычно из бояр и дворян, заставляли стрельцов работать для боярского, усадебного хозяйства, задерживали стрельцам жалованье и часто притесняли их. Милославские воспользовались недовольством стрельцов, их привычкой ко всякому своеволию, их отсталыми настроениями — многие из стрельцов придерживались раскола и любое новшество связывали с ненавистным им «никонианством». Милославские распространили по стрелецким приказам слух, что Нарышкины убили царевича Ивана. Вызвав восстание стрельцов, Милославские при их помощи произвели дворцовый переворот в мае 1682 года. Стрельцы потребовали, чтобы царствовали оба брата, Иван и Петр. А через несколько дней выдвинули новое требование, чтобы по молодости обоих царей правила государством царевна Софья.

Нам представляется, что она считала себя фактической царицей, хотя бы вот по какому выразительному документу, дошедшему до нашего времени: по приказу Софьи был отпечатан ее портрет в царском облачении. На этой затейливо разукрашенной гравюре Софья изображена в окружении ее семи добродетелей: разума, благочестия, щедрости, великодушия, надежды, правды, целомудрия.

Как и мечтала Софья, первым ее советником, а в глазах Европы — первым министром стал Василий Голицын.

Вот тут бы и претвориться в жизнь всем его мечтам. Он, например, мечтал о широком развитии русской торговли, о просвещении дворянства, особенно его молодых поколений, об укреплении финансов, об улучшении путей… Мы уже говорили, что только ничтожную часть, вернее, почти ничего из этих планов преобразований Голицын не претворил в жизнь — он оказался ниже своих мечтаний и стремлений. Обратить мечту в реальность, драться за нее, как за кровное свое дело, — вот этого-то как раз он и не мог.

Как мы уже отмечали, он хорошо умел делиться с другими своими мечтами, умел рассказать красиво и вдохновенно о том, что еще не существует. Но, вероятно, всего прекраснее казались ему эти мечты, когда московский философ и покровитель западных новшеств оставался один в нетревожимой никем тишине своего дома в Охотном ряду.

Он писал, вдохновенно кусая перо, или ходил по комнате, тихонько пошаркивая тонкими подошвами бархатных домашних сапог, и размышлял в бережно хранимой тишине. И, словно отвечая его мыслям и вызывая его на новые мечты и фантазии, смотрели на него с расписных стен «разные персони» — сказочные красавицы, звери, птицы. Они резвились в кудрявых тенистых лесах, у голубых вод, среди трав и пышных цветов. Да и все в этих палатах ласкало его глаз и сообщало часам одиночества опьяняющую прелесть. Пол, «кирпишной, аспидной», был устлан драгоценными коврами; скамьи и прочая мебель, как и стены, были обиты тисненой кожей, «английским» или червчатым дорогим сукном, отделаны резной жестью, украшены живописью. Одеждам — парче, бархату, сукну, атласу, посуде — золотой, серебряной, оружию — старинному, русскому и иноземному не знали здесь ни числа, ни цены. Пышно убранные комнаты щеголяли еще одним западным новшеством — часами. Их насчитывалось до десятка: часы «боевые» — с гирями и с музыкой, часы фигурные большие и малые в медной, черепаховой, серебряной, позолоченной и красной кожи оправе. Это обилие вещей, выполнявших, с общежитейской точки зрения, очень маленькое дело (эка невидаль, время считать!), возбуждало впоследствии злость и досаду людей, которым пришлось заниматься описью голицынского имущества. Часы, заморские новинки, как редкостные вещи, приходилось поименовывать особо, и вот, с нескрываемым осуждением, как бессмыслицу, описывали московские дьяки фигурные часы в доме западника: «Олень серебряной на поддоне, в поддоне заводные колеса, а на олене мужик, а под оленьими задними ногами мужик же, на коне, на