Сёгун - Джеймс Клавелл

– Ёй! Тайхэнёй! (Хорошо! Очень хорошо!)

Потом из коридора донесся голос Марико, окликающий:

– Фудзико-сан?

– Хай, Марико-сан? – Фудзико подошла к сёдзи и приоткрыла их.

Он не мог видеть Марико и не понял, о чем говорили женщины.

«Надеюсь, никто не знает, – подумал он. – Я буду молиться, чтобы это осталось в секрете, только между нами. Может, было бы лучше, окажись это просто сон».

Блэкторн начал одеваться. Вернулась Фудзико и встала на колени, помогая ему подпоясаться.

– Марико-сан? Нан дзя?

– Нани мо (ничего важного), Андзин-сан, – ответила она, подошла к токономе – декоративной нише, украшенной свитком с каллиграфической надписью и букетом, где всегда лежали его мечи, и принесла их. Он засунул оружие за пояс. Мечи больше не казались ему чем-то нелепым, хотя он еще не привык ходить с ними.

Фудзико сказала ему, что этими клинками ее отца наградили за храбрость после особенно кровавой битвы на дальнем севере Кореи, семь лет назад, во время первого вторжения. Японские армии победоносно прошли через всю страну, тесня корейцев на север. Потом, когда они достигли реки Ялу, через границу хлынули орды китайцев, вступили в войну на стороне корейцев и благодаря своей многочисленности разгромили японцев. Отец Фудзико был в арьергарде, который прикрывал отступление японских войск к горам севернее Сеула, где они повернули и начали безнадежное сражение. Эта и вторая кампания были самыми дорогостоящими военными экспедициями из всех, которые когда-либо затевались. После смерти тайко в прошлом году Торанага от имени Совета регентов сразу же приказал остаткам армий возвращаться домой, к великому облегчению большинства даймё, которым не нравилась военная кампания в Корее.

Блэкторн вышел на веранду. Он надел сандалии и кивнул слугам, собравшимся поклониться ему, как водится.

День был серенький. Небо обложили облака, с моря дул теплый влажный ветер. Каменные ступени, спускающиеся в гравий дорожки, намокли от дождя, шедшего всю ночь.

Около ворот стояли лошади и десять сопровождающих его самураев. И Марико.

Она уже сидела на лошади, в бледно-желтой накидке поверх широких бледно-зеленых штанов, широкополой шляпе с вуалью, прихваченной желтыми лентами, и перчатках. К седлу был приторочен зонтик на случай дождя.

– Охаё, – сказал он учтиво, – охаё, Марико-сан.

– Охаё, Андзин-сан. Икага дэс ка?

– Окагэсама дэ гэнки дэс. Аната ва?

Она улыбнулась:

– Ёси, аригато годзаймасита.

Она не дала ему никакого намека на то, что между ними что-то изменилось. Впрочем, он ничего и не ожидал, во всяком случае не при посторонних, зная, как это опасно. Он почувствовал запах ее духов, и ему захотелось поцеловать Марико прямо здесь, перед всеми.

– Икимасё! – произнес он и повернулся в седле, делая знак самураям ехать вперед. Он пустил свою лошадь следом, а Марико заняла место рядом с ним. Когда они остались одни, Блэкторн расслабился.

– Марико.

– Хай.

Тогда он признался на латыни:

– Ты прекрасна, и я люблю тебя.

– Я благодарю тебя, но вчера вечером было выпито столько, что сегодня моя голова чувствует себя не самым прекрасным образом, по правде говоря. И любовь – это христианское слово.

– Ты прекрасна, ты христианка, и саке на тебя не подействовало.

– Благодарю за ложь, Андзин-сан, благодарю тебя.

– Нет, это мне нужно благодарить тебя.

– О, почему?

– Просто так. Я от всей души благодарю тебя.

– Если саке и мясо способны сделать тебя таким добрым, утонченным и галантным, – усмехнулась она, – придется сказать твоей наложнице, чтобы перевернула небо и землю, но каждый вечер угощала тебя ими.

– Да. Хотел бы я, чтобы все было точно так же.

– Ты какой-то счастливый сегодня, – заметила она. – Почему?

– Из-за тебя. Ты знаешь почему.

– Не представляю, Андзин-сан.

– Нет? – поддразнивал он.

– Нет.

Блэкторн оглянулся: они совсем одни, можно говорить без опаски.

– Почему это «нет» тебя расстроило? – спросила она.

– Глупость! Абсолютная глупость! Я забыл об осторожности. Но только оттого, что мы были одни и я хотел потолковать об этом. И правду сказать, еще кое о чем.

– Ты говоришь загадками. Я не понимаю тебя.

Он снова зашел в тупик:

– Ты не хочешь говорить об этом? Совсем?

– О чем, Андзин-сан?

– О том, что произошло сегодня ночью.

– Я проходила ночью мимо твоей двери, когда с тобой была моя служанка Кой.

– Что?

– Мы – твоя наложница и я – подумали, что Кой будет хорошим подарком. Она понравилась тебе?

Блэкторн пытался прийти в себя. Служанка Марико походила на госпожу фигурой, но была моложе летами и совсем не так хороша. Да, темень стояла кромешная, и хмель туманил голову, но к нему явилась не служанка.

– Это невозможно, – возразил он по-португальски.

– Что невозможно, сеньор? – спросила она на том же языке.

Он опять перешел на латынь, поскольку сопровождающие теперь уже были недалеко и ветер дул в их направлении:

– Пожалуйста, не шути со мной. Никто же не может подслушать. Я ощутил твое присутствие и запах духов.

– Ты думаешь, это была я? О нет, Андзин-сан. Я польщена, но это никак невозможно… Как бы я того ни хотела. О нет, нет, Андзин-сан. Это была не я, а Кой, моя служанка. Я бы и рада, но, увы, я принадлежу другому, даже если он мертв.

– Да, но это была не твоя служанка. – Он подавил гнев. – Впрочем, считай как хочешь.

– Это была моя служанка, Андзин-сан, – увещевала она. – Мы надушили ее моими духами и велели: ни слова – только прикосновения! Нам и в голову не пришло, что ты примешь ее за меня! Это не обман. Просто мы пытались облегчить твое положение, зная, как тебя смущают разговоры о телесной близости. – Марико глядела на него широко раскрытыми невинными глазами. – Она понравилась тебе, Андзин-сан? Ты ей очень понравился.

– Разве можно шутить такими важными вещами? Это не смешно.

– Важные вещи заслуживают самого серьезного отношения. Но служанка ночью с мужчиной – что за важность?

– Ты очень важна для меня.

– Благодарю тебя. И могу сказать то же о тебе. Но служанка с мужчиной ночью – это никого не касается и не имеет никакой важности. Маленький подарок от нее ему, иногда от него ей. И больше ничего.

– Никогда?

– Иногда. Но не стоит придавать такую важность любовному похождению.

– Никогда?

– Только когда мужчина и женщина соединяются вопреки велениям закона. В этой стране.

Он сдержался, поняв наконец причину ее запирательства.

– Извини меня. Да, ты права. Мне не следовало заговаривать об этом. Я извиняюсь.

– Почему извиняешься? За что? Скажи мне, Андзин-сан, на этой девушке было распятие?

– Нет.

– Я всегда ношу его. Всегда.

– Распятие можно снять, – возразил он на португальском. – Это ничего не доказывает. Его можно позаимствовать, как духи.

– Скажи мне последнее: ты действительно видел девушку, разглядел ее черты?

– Конечно. Пожалуйста, давай забудем, что я когда-либо…

– Ночь была очень темная, луну скрыли облака. Скажи правду, Андзин-сан. Подумай! Ты действительно видел девушку?

«Конечно, я видел ее, – возмутился он внутренне. – Черт возьми, поразмысли хорошенько! Ты не видел ее. Твою голову затуманил хмель. Это могла быть служанка, но ты принял ее за Марико, потому что хотел Марико, думал только о ней, вбил себе в голову, что и она хочет тебя. Ты глупец. Проклятый глупец».

– По правде говоря, нет. На самом деле я действительно должен извиниться, – покаялся он. – Как мне заслужить прощение?

– Не надо извиняться, Андзин-сан, – успокоила она. – Я много раз говорила вам, что мужчина не извиняется никогда, даже когда не прав. Вы были не правы. – Ее глаза подсмеивались над ним. – Моя служанка не нуждается в извинениях.

– Благодарю вас, – ухмыльнулся он. – Неприятно чувствовать себя таким болваном.

– Похоже, вы давно не смеялись. Суровый Андзин-сан опять становится мальчиком.

– Отец говорил, что я родился старым.

– Вы?

– Он так считал.

– А какой он был?

– Прекрасный человек. Владелец корабля, капитан. Испанцы убили его в Антверпене, когда предали огню и мечу этот город. Они сожгли его корабль. Мне было шесть лет, но я помню его: большой, высокий, добродушный человек с золотистыми волосами. Мой старший брат, Артур, ему тогда исполнилось ровно восемь… Со смертью отца для нас настали плохие времена, Марико-сан.

– Почему? Пожалуйста, расскажите мне. Пожалуйста!

– Обычная история. Каждый наш пенни был вложен в корабль, который погиб… и… вскоре после этого умерла моя сестра. Она умерла от голода. Тот год, тысяча пятьсот семьдесят первый, выдался голодным, и снова пришла чума.

– У нас иногда бывает чума. И оспа. Вас было много в семье?