Дорога Славы - Роберт Хайнлайн

Я только кивнул.

— Это хороший участок, Билл, — сказал он. — Ты можешь создать на нем великолепную ферму. — Он взял горсть пыли и мелких камешков и пропустил их между пальцами. — Хороший участок, — повторил он.

Он осторожно спустился вниз, потянулся и сказал:

— Мама ждет нас.

Мать действительно ждала нас, на столе стояли чай и завтрак; она определенно рассчитывала на целую компанию. Но прежде, чем мы подошли к дому, меня больше всего поразило ДЕРЕВО.

Это было настоящее дерево, яблоня, которая росла на великолепной лужайке с голубой травой. На двух ветвях ее были плоды. Я остановился и уставился на нее.

— Великолепно, не правда ли, Билл? — спросил мистер Шульц, и я вынужден был согласиться с ним. — Да, — продолжил он, — это самое прекрасное дерево на Ганимеде — и ты знаешь, почему? Потому что оно единственное! — он громко рассмеялся и ткнул меня под ребра, словно шутя. После этого ребра у меня болели целую неделю.

Он рассказал папе, что он должен был сделать, чтобы убедить дерево расти, и как глубоко нужно было копать, чтобы подготовить землю, и как он сам выкопал канал, чтобы можно было поливать его. Папа спросил, почему плоды были только на одной стороне дерева.

— На следующий год мы пересадим плодоносящие ветви и на другую сторону, — ответил он. — Тогда у нас будет также сорт “Демициус”. В этом году мы получили “Гравенштайнер” и “Грэнни Смит”, — он потянулся вверх и сорвал одно яблоко. — А это для тебя, Билл.

Я поблагодарил его и откусил кусочек. В жизни не ел ничего более вкусного.

Мы вошли в дом и познакомились с мамой Шульц, а также с четырьмя или пятью юными Шульцами всех возрастов — от малыша, возившегося на песчаной почве, до девушки примерно моего возраста и почти такого же роста, как и я. Ее звали Гретхен, и у нее были такие же рыжие волосы, как и у ее отца, только они были прямые и заплетены в косу. Мальчики были светловолосыми, так же, как и те ребята, которые подошли позже.

Дом в основном состоял из большого жилого помещения с огромным столом в центре. Стол был не чем иным, как каменной плитой полтора метра шириной и четыре метра длиной, и он опирался на четыре каменные ножки-опоры. Когда я увидел, как мама Шульц нагрузила его, я обрадовался, что он был сделан не из дерева. У обоих длинных сторон стояли каменные скамьи, а у узких сторон находились два настоящих стула — бочонки из-под масла, обтянутые кожей.

Мама Шульц вытерла лицо и руки фартуком, подала нам руку и настояла на том, чтобы папа занял ее стул. Она объяснила, что она никогда много не сидит. Потом вернулась назад, к очагу, а тем временем — Гретхен подала чай.

В одном конце комнаты размещалась кухня. Там также находился огромный каменный камин. Казалось, что его на самом деле можно было использовать — и, как я узнал позже, это было так, хотя пока в нем никогда еще не горел огонь. Он служил, в основном, для вентиляции помещения. Но папаше Шульцу очень хотелось иметь камин, вот он его и построил. Очаг мамы Шульц находился в углу комнаты, рядом с ним.

Он был выложен дельфийским кафелем, но в это я просто не мог поверить. Я имею в виду, кто же будет импортировать с Земли такую бесполезную здесь вещь, как декоративный кафель? Папа Шульц проследил за моим взглядом и сказал:

— Наша Кати рисует просто великолепно, не так ли? — одна из девочек покраснела и, смущенно хихикнув, выбежала из дома.

Я уже съел яблоко и теперь не знал, что мне делать с огрызком. Тут папа Шульц протянул руку.

— Дай мне огрызок, Билл!

Я отдал ему огрызок. Он достал свой нож и осторожно вырезал из огрызка зернышки. Один из мальчиков вышел из комнаты и вскоре вернулся с маленьким бумажным пакетиком, в который папа Шульц положил вырезанные зернышки.

— Вот, Билл, — сказал он. — У меня есть только одна яблоня, а у тебя их будет целых восемь.

Я был немного удивлен, но все же поблагодарил его. Он продолжил:

— На свободном участке земли по эту сторону холма, на котором ты построишь свой дом, есть глубокая яма. Если ты заполнишь ее рыхлой землей и насыпешь туда немного обогащенной бактериями почвы, ты сможешь посадить там несколько деревьев. Как только саженцы немного подрастут, мы сможем привить их ветками от моего дерева.

Домой вернулись несколько юношей постарше; они умылись, а потом все мы сели за стол и стали есть жареную курицу с картофельным пюре и с консервированными томатами. Мама Шульц сидела возле меня и все время подкладывала мне еду. Она утверждала, что мне надо больше есть, чтобы тело и душа мои всегда были в порядке, но мне казалось, что я вот-вот лопну.

После этого я стал беседовать с ребятами, в то время как Джордж разговаривал с папой Шульцем. Я познакомился с четырьмя парнями. Все они были скаутами. Пятый парень, юноша по имени Иоганн, которого все звали Джо, был старше меня — ему было около двадцати лет, и он работал в городе инженером. Других парней звали Хьюго, Петер — оба “Волки”, потом Сэм, а затем Вик, который, так же как и я, был разведчиком скаутов. Из девочек здесь были малышки Кати и Анна, которые казались близнецами, но не были ими, и, конечно, Гретхен. Все девочки говорили одновременно.

Через некоторое время папа повернулся ко мне и сказал:

— Билл, тебе известно, что в ближайшие месяцы у нас совершенно нет никаких шансов получить камнедробилку?

— Да, — ответил я, немного удивленный этим вопросом.

— И чем ты намерен заниматься все это время?

— Гм, об этом я еще не думал. Вероятно, я буду учиться, пока не смогу заняться работой на своей будущей ферме.

— Ммм… Мистер Шульц был так любезен, что предложил мне использовать тебя здесь в качестве своего помощника, пока ты не сможешь по-настоящему заняться своей собственной работой. Как ты это находишь? Тебе будет полезно поработать у него на ферме.

14. МОЯ СОБСТВЕННАЯ ЗЕМЛЯ

Папаша Шульц нуждался в помощниках на своей ферме точно так же, как я во второй паре ушей, но я согласился. В этой семье, кроме малышки, работал каждый, и можно было быть уверенным, что малышка тоже будет убираться, как только научится стоять. Каждый трудился постоянно, и это, казалось, доставляло ему удовлетворение. Если ребенок не работал, он должен был учиться, и если он ленился делать уроки, дома его наказывали и заставляли наверстывать упущенное.

Мама Шульц, занимаясь приготовлением пищи, расспрашивала всех о том, что ей сготовить. Иногда они говорили о вещах, в которых я ничего не понимал, но Шульц всегда был тут как тут, и поэтому все было в порядке.

Я узнал очень много о свиньях. И о курах. И о коровах. И я узнал, как почва, богатая бактериями, может создавать еще больше почвы, богатой бактериями. “Драгоценный навоз”, как мы ее называли, экспортировался с Земли и состоял из концентрированных культур почвенных бактерий; он был обогащен удобрениями и другими подобными же вещами.

Нужно было многому учиться. Возьмем, к примеру, коров — сколько существует вокруг людей, которые не могут отличить свою правую руку от левой? И кто бы мог подумать, что корове это далеко не безразлично? Но это именно так. Я узнал об этом, когда сделал попытку подоить корову.

Моя работа на ферме была тяжелой канителью — иногда мы даже напоминали китайских кули. Единственным транспортным средством на ферме была тачка.

Но когда я узнал ее цену в магазине, я никогда больше не потешался над тачками.

Дело было не в нехватке энергии, а в отсутствии энергопотребляющих механизмов. Антенны на крышах домов могли принимать неограниченное количество энергии — но здесь не было машин. Немногие машины, которые имелись здесь, принадлежали всей колонии и были просто жизненно необходимы — как, например, дробильная машина для размельчения камней и обломков скал или аппаратура для поддержания выделения тепла.

Джордж объяснил мне это так: каждая вещь, которую отправляют с Земли на Ганимед, является плодом компромисса. Колонисты требуют как можно больше машин и как можно меньше переселенцев. На Земле, наоборот, отправляют как можно больше людей и снижают до минимума отправку машин.

— Комиссия, конечно, права, — продолжил он. — Если у нас будет достаточно людей, мы сами создадим себе машины. Мы сами построим их. К тому времени, Билл, как ты обзаведешься семьей, переселенцев будут доставлять без багажа, и мы сами снабдим их пластиковыми тарелками, жилыми помещениями и комбайнами.

На это я ответил:

— Если они будут ждать, пока я обзаведусь семьей, на это потребуется довольно много времени. Я всегда считал, что жизнь холостяка намного привлекательнее семейной жизни.

Папа усмехнулся, словно он знал то, чего не знал я, но я не изменил своего мнения. Я пошел в город, чтобы поужинать вместе с ним, Молли и малышкой. Я очень редко видел ее с тех пор, как стал работать у Шульцев. Молли давала уроки, Пегги, конечно, не могла прийти на ферму, а папа восторженно рассказывал о залежах бокситов, которые открыли в двадцати милях от города. Он по уши погрузился в свои планы и говорил о листовом алюминии, который мы сможем продавать на следующий год.