Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

Лилиентал отлучился, чтобы оставить Рузвельта наедине с Норрисом на время ленча; потом вернулся. Ему показалось, что он видит другого человека. Рузвельт говорил Норрису, что ждет от него доклада о проекте долины Теннесси и его значении для будущего Америки и других стран. Лилиентал воодушевился, — он признался, что покинул кабинет президента обескураженным. Когда Рузвельт откинулся в кресле, он выглядел таким, каким Лилиентал помнил его: в прошлом он активно воевал с врагами и обычно побеждал. У него, подумал Лилиентал, самое прекрасное в мире лицо воителя.

— Я намерен дать отпор. Не собираюсь пассивно наблюдать за происходящим. — Рузвельт крепко сжал челюсти.

Лилиентал несколько нервничал, зная, что за дверью кабинета Лихи и Маршалл ожидают приглашения войти.

— Я действительно собираюсь сказать кое-что на следующей сессии конгрессу. — Он имел в виду речь с изложением программы, которая заставит задуматься конгрессменов и страну в целом. — А эти парни на Гвадалканале и в Африке — осмелится ли этот состав конгресса сказать им, что они вернутся в страну, чтобы столкнуться с необходимостью поисков работы, с тревогой за то, чего нельзя предотвратить, например несчастный случай, болезнь и все такое. У конгрессменов будет возможность обсудить это, размежеваться в позициях по этой проблеме.

Президент перечислял пункт за пунктом тезисы своего выступления, улыбаясь или подмигивая. Лилиентал обменялся с ним рукопожатием с намерением уйти, но президент, возбужденный, продолжал говорить. Воодушевление шефа передалось Лилиенталу, — он порывался высказать наболевшее, но никак не мог найти удобный момент, а мысль его заключалась в том, что, когда президент занимает наступательную позицию, народ его поддерживает.

Наступило время Рождества, сопровождавшееся вечеринками в Гайд-Парке для солдат, охранявших дом Верховного главнокомандующего. На само Рождество президент и первая леди вернулись в Вашингтон. Накануне Нового года они собрались в кругу близких друзей, и, как обычно, глава государства произнес тост в честь Соединенных Штатов Америки. Все выпили под этот тост. Президент в свою очередь выпил за жену, помогающую ему справляться со своими обязанностями. По предложению Рузвельта подняли бокалы за друзей и родственников в разных частях света. Затем президент предложил тост за Объединенные Нации.

Часть третья

СТРАТЕГИЯ

Глава 10

КАСАБЛАНКА

— Я намерен дать отпор! — восклицал президент в присутствии Дэвида Лилиентала. — Я действительно собираюсь высказать кое-что на следующей сессии конгресса.

Однако с приближением времени обращения к конгрессу он принял более примирительную позицию, отчасти потому, что опросы общественного мнения указывали на склонность американцев поддерживать сотрудничество между исполнительной властью и конгрессом. Президент понимал, что 1943 год станет своего рода переходным годом. Это уже не время отчаянных оборонительных усилий, чем характеризовался 1942 год, но нельзя и рассчитывать, что 1943-й станет годом всеобщего наступления на врага, тем более годом победы. Президент считал, что наступило время обсудить послевоенные надежды и политику, однако не забывал и о том, что выборы в ноябре поставили его перед лицом самой мощной оппозиции республиканцев-демократов южных штатов, которая когда-либо ему противостояла.

Встреченный 7 ноября 1943 года двухминутными аплодисментами на пути к трибуне, президент произнес длинную речь, рассчитанную на учет возражений всех оттенков. Он говорил уверенным тоном:

— Изнурительный период наших оборонительных усилий на Тихоокеанском театре войны подходит к концу. Теперь нашей целью является навязывание боев японцам. В прошлом году мы их остановили. В этом году мы намерены наступать.

В Европе главная задача 1942 года — ослабить давление на Россию путем принуждения Германии отвлечь часть сил на запад. Северная Африка открыла то, что Черчилль называл «подбрюшьем» стран «Оси», говорил президент. Он был настроен воинственно.

— Не буду пророчествовать. Пока не могу сказать, когда или где Объединенные Нации собираются нанести в Европе следующий удар. Но мы намерены ударить, и ударить крепко. Не могу сказать, — здесь президент начал перечислять возможные цели ритмичным, насмешливым тоном, — ударим ли мы в Норвегии или на территории стран Бенилюкса, во Франции, или в Сардинии, или в Сицилии, на Балканах или в Польше — либо в нескольких странах одновременно. Но мы, англичане и русские, обрушимся на них с воздуха массированно и безжалостно. Да, нацисты и фашисты хотели этого, и они получат это.

Тон речи смягчился. Президент дал высокую оценку военным усилиям рабочих, фермеров, даже собственников и менеджеров. Он отверг попытки представить Вашингтон «сумасшедшим домом» — разве что это столица страны, которая сражается с безумием отваги. Рузвельт извинился за распространение сложных формуляров и опросников:

— Я знаю об этом, самому приходилось заполнять некоторые из них.

Произносились и еще извинения. Власти подвергались критике за методы навязывания военного производства; многие из критических замечаний дали положительный результат, отметил президент. Некоторые производственные задания снижены, другие повышены. Производство самолетов и танков в количественном отношении снизилось по сравнению с намеченными в 1942 году контрольными цифрами. Но показатели выпуска военной продукции в целом не давали противнику почувствовать облегчение.

— Думаю, арсенал демократии наполняется хорошо.

Помимо всего прочего, президент решил поговорить о мире. Он напомнил конгрессу свое двухлетней давности послание о «четырех свободах». Солдаты не захотят по возвращении домой столкнуться с фиктивным процветанием, трущобами, пособиями по безработице или продавать яблоки на углах улиц.

— Мне говорили, что сейчас не время рассуждать о лучшем будущем Америки после войны. Говорят, это серьезная ошибка с моей стороны. Не согласен. Если защищенность каждого гражданина или семьи станет темой национальных дебатов, страна знает позицию, которой я придерживаюсь.

Но мало смысла, продолжал президент, говорить о защищенности индивида, когда под угрозой национальная безопасность.

— Несомненно, некоторые американцы даже сейчас полагают, что страна сможет успешно завершить эту войну и затем снова забраться в американскую нору и таскать эту нору за собой. Однако опыт нас учит, что нельзя выкопать нору настолько глубокую, чтобы она стала абсолютно безопасной для защиты от хищников.

Президент не стал останавливаться на послевоенных средствах и целях, но дал ясно понять, что не повторит ошибок Первой мировой войны, когда велись поиски формулы постоянного мира на основе одного лишь «прекраснодушного идеализма». Он стал красноречивым.