Приз для принцев (Награда для князей) - Рекс Стаут

Первую она открыла генералу Нирзанну: красивое лицо должно примелькаться людьми, и стало быть, тогда оно станет им менее ненавистным. Другую причину она держала при себе.

Молодые люди страстно стремились к встрече с ней, и Алина была не прочь, но генерал Нирзанн категорически возражал против этого.

- Вам нельзя обращать на них внимания, - объявил он, - хотя бы какое-то время. И так все выдумывают всякую чушь о вашем прошлом. Вы должны выставить сплетников в смешном свете своим безупречным поведением в настоящем. Это - поле битвы, победу одержат ум и стратегия. Вы представлены в свете, теперь - гейм выжидания.

Потом состоялись прием в доме мадам Шеб и бал у французского министра. К этому времени все уже знали, кто такая мадемуазель Солини - кузина генерала Нирзанна, русская наследница огромного имущества в родной стране. Виви, дочь французского дипломата, находилась под ее опекой.

Приближалась дата ежегодного приема у мадам Найминьи. Присутствовали все первые лица Маризи; неприятным сюрпризом вечера стало отсутствие мадемуазель Солини. Были заданы вопросы, и, хотя мадам Найминьи умела крепко хранить свои секреты, все-таки просочились слухи, что на самом деле прекрасная россиянка получила приглашение, но прислала вежливый отказ.

Это стало сенсацией вечера. Зная могущество мадам Найминьи, каждый про себя подумал, что эта россиянка - самоубийца, но... все равно, мадам Н. осталась в дураках!

Впрочем, своим бесспорно самоубийственным поступком Алина нечаянно получила в союзники графиню Потаччи, постоянную конкурентку мадам Найминьи.

Не прошло и трех дней, как она получила приглашение на музыкальный вечер в дом графини. Приглашение предваряли телефонные переговоры и личная беседа. Алина прибыла; осторожности ради следовало упрочить свое положение.

- Знай, Виви, - заявила Алина, когда они возвращались от графини Потаччи, - в течение года все эти люди будут вот здесь. - И она указала на землю у своих ног. - А что это означает? Это означает, что они не более чем ступеньки на пути к цели.

- К какой? - спросила девушка. - Почему ты мне ничего не рассказываешь?

- Разве? - улыбнулась Алина.

- Нет. Ты мне говоришь только то, что и другим.

- Разве этого недостаточно, если это правда?

- Правда ли?

- Конечно, дорогая.

Виви колебалась, на ее чистом ясном лбу появилась маленькая морщинка, и все же она сказала:

- Но если ты так богата, почему ты принимаешь деньги от Стеттона?

Этим простым и прямым вопросом Алина при всем своем уме была захвачена врасплох.

- Ты не понимаешь, - наконец ответила она. - У меня есть на то свои причины; ты должна верить и доверять мне, Виви.

Она улыбалась с подлинной любовью; девушка, казалось, слегка колебалась, потом бросилась к ней и обвила ее шею руками.

- Я тебе верю, - закричала она, - и я люблю тебя!

Ты так добра ко мне!

Что, по сути, так и было.

В течение месяца, пока длились эти предварительные маневры, Стеттон с трудом сдерживал свое нетерпение.

В глубине души он вынужден был признать, что, оплачивая ее счета, не добился никаких результатов. Но пока что Алине не представляло большого труда держать его в рамках. Теперь, видя, как высоко оценили ее красоту и обаяние критически настроенные космополиты Маризи, он понимал, что предвкушаемая им награда тем более стоила ожидания.

Он отказался от своего маленького плана в отношении Виви и Науманна; он отбросил этот план, как отбрасывают спичку, обжегшую пальцы. При всем том он не мог понять поведения друга. Науманн, который, казалось, был совершенно очарован Алиной при первом же посещении, не проявлял никакого желания поддерживать знакомство и наотрез отказывался обсуждать что бы то ни было, касавшееся мадемуазель Солини.

Алина также делала вид, что желает забыть о существовании месье Науманна. Стеттон смутно чувствовал, что для столь явной враждебности должна быть какая-то причина, но только и мог, что строить самые дикие предположения на этот счет.

Однажды утром генерал Нирзанн объявил Алине:

- Настало время действовать. Теперь вы в безопасности.

Глаза Алины вспыхнули. Она давно ждала от него этих слов, поскольку знала, что в нужный момент старый боевой конь даст ей наставления, которых она ни от кого больше не получила бы.

- Вы уверены? - спросила она.- Не слишком ли поспешно?

- Нет, минута в минуту, - ответил он. - Вопрос в том, что это должно быть - прием или званый обед?

Больше прибыли было бы от приема, но обед много безопаснее.

- Значит, будет обед, - не колеблясь согласилась Алина. - Пойдемте, дорогой Пол, вы должны помочь мне со списком.

- Ах! - в экстазе воскликнул генерал. - Вы назвали меня Пол! Ангел!

- В самом деле? - улыбнулась Алина. - Но это неудивительно. Я всех своих слуг зову по именам.

Нирзанн мгновение пристально глядел на нее, потом расхохотался.

- Ха-ха! Понимаю. Какая шутка! Очень хорошо! - Лицо его вдруг преисполнилось значительности, на нем появилось выражение чрезвычайной преданности. - Тем не менее я действительно ваш слуга. Я обожаю вас! Я преклоняюсь перед вами!

Прошло минут пятнадцать, прежде чем Алина смогла заставить его приступить к списку.

Через неделю настал день обеда. Он обещал иметь успех; собравшихся было немного - узкий круг людей избранных. Присутствовали: граф и графиня Потаччи, месье и мадам Шеб, Нирзанн, Стеттон и два или три молодых поклонника, которых добавила к списку Алина вопреки советам генерала.

Объяснить присутствие на обеде Науманна было бы под силу только самой Алине. Может быть, она желала иметь его перед глазами; так или иначе, она строго велела Стеттону привести его, и он приложил все силы, уговаривая друга. Науманн в конце концов согласился, и они явились вместе.

Вечер для Стеттона оказался испорченным с самого начала. Он понимал, конечно, что граф Потаччи оказал честь мадемуазель Солини, приняв ее приглашение, но все же рассчитывал на место справа от нее. Генерал Нирзанн тоже претендовал на эту, весьма желанную им позицию. ан нет! Место досталось Жюлю Шаво, молодому французу из Мюнхена, который ничем особенным не отличался, кроме модного гардероба да несколько зловещей репутации дуэлянта.

Стеттон дулся и молчал, открывая рот исключительно для приема пищи; генерал Нирзанн ворчал:

- Кой черт ей сдался этот дебил? - и впивался в Жюля Шаво сердитым взглядом, словно намереваясь смести его с лица земли.

Сам обед был превосходен, и столь же превосходно Алина исполняла роль хозяйки.

- Именно это и нужно Маризи, - сказала мадам Шеб попавшемуся ей генералу.

- Прошу прощения? - повернулся к ней генерал, отрывая суровый взгляд от счастливчика Жюля.

- Вы оглохли, детка? - спросила мадам Шеб. Ее язык был хорошо известен в Маризи. - Я посоветовала бы вам быть со мною вежливее, не то где вы будете проводить вторую половину дня? Я сказала, что именно в этом нуждается наш Маризи - мадемуазель Солини способна вдохнуть в нас новую жизнь, еще один званый обед, на котором...

- ...На котором все бездомные щенки получат обильную пищу, - прервал ее генерал, продолжавший думать о французе.

- ...можно было бы услышать что-нибудь еще, кроме обсуждения последних вальсов Легара, - закончила мадам Шеб, не обратив внимания на то, что он ее прервал.

Через стол донесся голос графа Потаччи:

- Как сегодня принц, генерал?

При этих словах Алина, беседовавшая с мистером Шаво, сразу подняла голову и посмотрела на говорившего.

- Ему лучше. Много лучше, - ответил генерал Нирзанн. - Завтра он, может быть, появится на прогулке; доктор обещал.

Алина повернулась к Шаво:

- Разве принц болен?

- Просто нездоров, я полагаю, - ответил молодой человек. - Почему... вас это интересует, мадемуазель?

- Просто так.

- Ах, если бы вы проявили пусть столь же малый интерес к моей особе!

- Успокойтесь, месье Шаво.

Он вздохнул и, подняв глаза, наткнулся на свирепый взгляд генерала Нирзанна, тут же постаравшегося сделать приветливое лицо.

Когда обед закончился, джентльмены выкурили свои сигары и снова присоединились к дамам в гостиной.

Месье и мадам Шеб покинули общество, чтобы отправиться в оперу, и забрали с собой двоих из молодых людей, остальные остались.

Граф и графиня Потаччи с генералом Нирзанном начали обсуждать политику Маризи, в частности поддержку турок. Шаво, Стеттон и мистер Франк окружили мадемуазель Солини, а Науманн и Виви прошествовали в угол комнаты к роялю.

- Вы играете? - спросила Виви, глядя на него. Ее хорошенькие губки были полуоткрыты, глаза блестели от возбуждения, ведь такие сборища для нее были внове.

- Нет. Учился, но не играю, нет практики.

- Очень рада. Я ненавижу музыку, - заявила Виви.

- Ненавидите музыку? Вы? - воскликнул он в веселом изумлении.

- Я думаю, это потому, что в женском монастыре меня ею слишком угнетали; заставляли играть монотонные композиции до тех пор, пока я не начинала чувствовать, что готова разбить фортепиано на кусочки.