Отёсовцы - Василий Игнатьевич Валов

стал он на словах перечить попу, а взял да с племяшем Минькой послал записку к амвону:

«Прошу прекратить агитацию здесь. А спор о партиях и политике перенесем на мир».

После обедни надо бы прихожанам по домам расходиться, а Бастрыков останавливает всех:

— Мы отцу духовному правду докажем! Обожди, мужики!

Фронтовики поддерживают Бастрыкова:

— Пущай сюда выходит попишка!

— Давай, отче, на народ!

Весь народ из церкви припрудился к сторожке. Бастрыков Елисей поднялся на крылец, размахался кулаками:

— Товарищи гражданы, мужики и женские… вот тут многие среди вас фронтовики… Не дадут они врать мне. Кто нас крестом благословлял на немца идти? Не они ли, долгогривые?

— Они! — кричат окопные.

— А еще кто? — спрашивает Елисей Бастрыков в азарте и сам же отвечает: — Золотопогонная свора нас посылала! Кадеты!

— Правильно! — поддерживают фронтовики.

Говорил, говорил Елисей Бастрыков про разные партии, а потом громко:

— А кто нас по домам распустил?

— Большевики! — орут окопные.

Тут показался на паперти сам отец Никандр. Гордо нес он свой посох. Посох что у архиерея — тяжелый, со змеей на серебряном набалдашнике.

— А почему наш батька против Советской власти? — крикнул Бастрыков.

Отец Никандр растолкал прихожан, к Елисею продвинулся. Посохом бьет о землю.

— Прочь от святого храма! Прочь, сатана!

Даже пена выступила у попа изо рта.

— Прочь! Прочь! Прочь!

Ударил три раза посохом о землю и чуть сам не повалился.

Кинулись старики, подхватили отца духовного под руки. А отец духовный беленится:

— К причастию не допущу! Богохульник! Анафеме предам!

— Анафемой нас не запугаешь теперь! Довольно, насиделись в окопах! — выкрикивали фронтовики.

Поп помаленьку начал утекать к дому своему.

Отступал он с грозными выкриками:

— Сгинет сатанинская власть! Сгинут богохульники-большевики!

Месяца через три восторжествовал отец Никандр: из города пришло известие — пала Советская власть. Волостной комитет Бастрыков распустил и сам скрылся.

Раза три приезжали милиционеры арестовывать его. Со временем забыли будто. Зимой Елисей стал уже открыто выходить на мир. К слову и не к слову при должностных лицах напоминал:

— У меня племяш Андрюха в белой гвардии…

Еким Рукосуев мало понимал в программах разных партий, да и не доверял им.

— Это вывески токо, — говорил он, — одна приманка…

Однако Елисея Бастрыкова уважал: когда тот в комитете был — льготы давал бедняцкому сословию. Недолюбливал Еким Бастрыкова только за то, что не почитал тот батюшку и не признавал святых.

Мимо церкви мужики прошли за Бастрыковым дальше, — видать, к волости торопятся.

«Может, старшина манифест привез, — подумал Екимка, — насчет набору».

Погодя чуть с того же курского края показались и сами новобранцы. Шли они тоже гурьбой, торопливо.

«Мобилизация, не иначе, — решил Еким и стал перебирать новобранцев. — Мавринов — раз, Шестачихи — второй…»

Среди новобранцев увидал Еким солдата. Слабоват, что ли, стал Еким глазами — никак не разглядеть ему личность солдата.

Когда уж близко подошли к церкви, понял наконец, разобрался: «Бастрыкова Ивана парень… Андрюха… ну да, он».

Снова скомандовал Екимка: «Кругом!» — ногу сменил. Уставился теперь глазами далеко за Ардаш-реку.

Высок правый берег реки, а с колокольни видать и правобережье хорошо.

И видит Еким Рукосуев пыль по тракту. Густая пыль, точно дым от пожара.

«Гоньбовой, — определил Еким. — С Ешиму, верно, милицейские катят».

Своей милиции в Ардашах не было. Порядки наводить наезжали милицейские из Ешима. Там район милиции — человек тридцать наберется всех милицейских.

Сменил ногу Еким, опять стал оглядывать улицу.

Все чужедеревенские богомольцы тоже потянулись за ардашевцами к волости. Мазаловские и перовские мужики и не доезжали до церкви, прямо сворачивали туда.

Не терпится Екимке, интерес большой — узнать, в чем дело, но обязанность… За всю службу еще не было случая, чтоб переставал он звонить безо времени. Покажется вот из дому поп, тогда и слезай.

А ешимский ямщик был уже на Ардаш-реке, на пароме. И ясно разглядел Еким седоков — так и есть, милицейские, при форме и вооружены.

«Кругом!» — скомандовал себе Екимка.

Теперь с курского края валила к волости ребятня. Бежали те вперегонки. С досадой посмотрел Екимка на поповский дом: дрыхнет еще поп…

Чаще стал менять ногу Еким — то к реке повернется, то к курскому краю.

Гоньбовой уже подкатил к самой волости. Три милиционера соскочили с ходка. Винтовки приняли наперевес и по лесенке бегом побежали в волость.

Потешнее всего стало Екиму над Андрюхой Бастрыковым. Только подъехали милиционеры к волости, выбежал Андрюха во двор. Кинулся на зады — преграда, прямо на высокий забор налетел. И вот на виду Екимки мечется парень по двору.

«Дурной, — поругал Еким, — не видит ворот».

Кое-как перемахнул Андрюха забор и через огород тетки Матрены подался к березнику. Так и затерялся меж деревьев из виду.

«В бегах парень-то», — смекнул Еким.

Глава XII

Никогда не набивалось в волость столько народу.

— А ну разойдись! — кричали милиционеры, протискиваясь вперед.

Гомон постепенно затих.

— Захаров! — пронеслось в толпище.

— Сам Захаров!

Славу пьяницы и самодура Захаров, старший милиционер, обрел по всему району.

— Оставить волость! — кричал он на мужиков. — Вали все к черту!

— Выходи давай, выходи! — расталкивали мужиков младшие милиционеры.

Народ повалил из волости вон.

Вскоре, запыхавшись, прибежал хозяин волости, старшина. За руку поздоровался он со всеми тремя милицейскими, поздравил с праздником.

— Что за Содом-Гоморра? — показал Захаров на бумажный мусор.

Старшина торопливо повел милицейских в свое присутствие. Закрыл плотно двери.

Через полчаса все четверо вышли. Старшина заметно повеселел лицом.

— Тут без бутылки не составишь акта, — говорил Захаров на ходу. — Надо опохмелиться.

Старшина повел милиционеров к себе. Сразу выставил он на стол четверть.

Как назло, самогон попался нечистый — из муки, смешанной с просяной. Одурели милицейские. Захаров совсем разошелся.

— Где народ? — бил он рукоятью нагана по столу. — Я их проучу с отесовцами якшаться! Подать сюда старосту!

Притащили старосту. Шапку снял он в сенках и, забыв перекреститься, подошел к Захарову:

— Что прикажете?

Захаров выскочил из-за стола, накинулся на старосту:

— Встать по правилам!

Подлетел и младший милиционер:

— Военную выправку имей!

В струнку вытянулся староста, жрать стал начальство глазами.

— Почему небритый, а? — закричал Захаров. Потом торопливо вытащил записную книжку. — Говори по порядку: кто в селе большевики?

Староста побледнел:

— Не могу знать…

— Говори! — крикнул Захаров.

Староста молчал. Колени его дрожали, дергалась губа. Вдруг Захаров боданул старосту головой в живот и пустился плясать. Затопал каблуками, будто гвозди забивал в пол.

Младший милиционер начал было наигрывать на губах плясовую.

— Не надо! Наизусть могу плясать! — закричал Захаров.

Наплясавшись, Захаров опять подскочил к старосте:

— Ты чего же это? Велено тебе сходку собрать, а ты бараном стоишь!

— Не приказывали