Царствие благодати - Йорген Брекке

— Я очень удивлюсь, — сказал Джонс, — если окажется, будто между убийцей и Эфраимом Бондом не обнаружится никакой связи. Как и в других убийствах, нам следует начать с ближайших родственников, основных любовных привязанностей и коллег.

После речи Джонса расследование представлялось всем сущей рутиной. Поэтому, стоя у прозекторского стола и выслушивая беглый устный отчет медика, Фелиция Стоун хорошо знала, о чем ей следует спрашивать, — ведь она делала это уже много раз.

Сначала самое главное. Убитый получил несколько ударов по голове тупым предметом — возможно, монтировкой или обрезком металлической трубы. Ни один из ударов не оказался смертельным, но, вероятнее всего, жертва потеряла сознание. Прежде чем привязать Бонда к памятнику Эдгару По и отрезать ему голову, убийца снял кожу с верхней части туловища. Можно с уверенностью утверждать: последовательность была именно таковой. Смерть наступила вечером накануне того дня, когда тело обнаружили.

— Что ты можешь сказать о том, как перерезано горло? — Спрашивая, Фелиция размышляла, не слишком ли пристально смотрит в голубые глаза судебного медика. Пыталась представить, что бы она к нему почувствовала, не стой они возле трупа, всякий раз, когда она задает ему вопросы. Может, он и есть тот мужчина, которого она надеется когда-нибудь встретить? Разольется ли от его прикосновений по всему телу теплота? Заполнит ли эта теплота самый низ ее живота?

— Скажем так, это не образцово-показательное отсечение головы.

— Другими словами, сделано непрофессионально.

— Да, можно сказать и так, но сегодня не очень-то много профессиональных головотяпов. — Снова эта скупая улыбка.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, — сказала она сухо. — Делал ли он это раньше?

— Трудно сказать, но если ты ко мне пристанешь с ножом к горлу, я скажу «нет». Предположим, убийца хотел отделить голову от туловища как можно быстрее и легче. Тогда он, очевидно, плохо представлял, за что берется. Он использовал неправильные инструменты; по моему мнению, это был топор, который оказался маловат, и довольно острый, но все-таки недостаточно острый, нож. Кроме того, он использовал неверную технику. Выглядит так, будто ножом он скорее рубил, а не резал.

— То есть убийца не имел намерения обезглавить жертву до того, как пришел на место преступления, — ты это хочешь сказать?

— Или так, или он хотел, чтобы отрезание головы заняло как можно больше времени. Во всех этих отрубаниях и отпиливаниях есть своеобразный ритм. Как будто он получал от этого удовольствие.

— А что насчет снятия кожи?

— Тоже не ювелирно точная работа. Он использовал тот же нож, которым отрезал голову. В нескольких местах чересчур заглубился в мышечную ткань. Но тот факт, что он снял кожу с туловища, а ноги и руки не тронул, говорит о присутствии кое-какого опыта. Возможно, мы имеем дело с охотником или с тем, кто работал на скотобойне. Нельзя исключить и медика вроде меня.

— Если в двух словах, то ты склоняешься к мнению, что прежде он не предпринимал попыток проделать подобное со своими жертвами?

— Делать выводы я предоставляю вам — у вашего отдела это лучше получается.

Фелиция Стоун кивнула.

— Обещаешь поторопиться с протоколом вскрытия?

— Сегодня я проглочу свои бутерброды на рабочем месте, только дай слово никому об этом не говорить. — Он скорчил гримасу, изображая сумасшедшего ученого, — вышло очень похоже. В его лице промелькнуло что-то от персонажа старых фильмов ужасов.

Она засмеялась. Ей пришло в голову, что это ее первый смех в этой комнате.

Пока она шла к двери, в голове вдруг всплыло его имя. Кнут Йенсен. Предположительно скандинавское. Так далеко к югу — это редкость.

Состоялась пресс-конференция, были собраны первые показания сотрудников Музея Эдгара Аллана По, исследование места преступления шло полным ходом, а полученный Фелицией Стоун устный отчет о вскрытии ничего нового не содержал. Несмотря на кипение в новостных редакциях города, на наводнившую Интернет сенсацию и на ее беспокойный живот, где время от времени ворочалась тошнота, жизнь в полицейском участке, похоже, входила в нормальное русло. Настало время для долгого и обстоятельного совещания. Пора было намечать курс расследования и распределять задания. В этот раз в разговоре, кроме нее, участвовали Джонс, Рейнольдс, Лаубах и Паттерсон. Впятером они составляли следовательскую группу, занимающуюся преимущественно этим делом. Расследование оставалось в руках местной полиции, и Джонс собирался оттянуть момент обращения в ФБР за специализированным подкреплением по крайней мере до тех пор, пока не выяснится что-нибудь новое. Фелиция понимала: это может значить «после дождичка в четверг», — Джонс не любил людей со стороны.

Совещание состоялось там же, где и предыдущая летучка, но с одним существенным отличием: вахтер наконец что-то сделал с кондиционером, и теперь можно было думать, не утирая льющийся градом пот. Главную свою мысль Джонс уже сформулировал в утреннем выступлении. Отправной точкой расследования является предположение, что выбор жертвы не случаен. Между Эфраимом Бондом и его убийцей должна быть какая-то связь. Необходимо выяснить характер этой связи.

— Никто из сотрудников музея мне не глянулся, — сказал Джонс. — А вы что думаете?

— Никого, кто походил бы на патологически жестокого убийцу, среди тамошних дамочек нет, — отозвался Рейнольдс. Он, по своему обыкновению, говорил, пережевывая жвачку в такт словам, и взгляд его не останавливался ни на чем конкретном. Из-за этого Рейнольдс казался более вдумчивым, чем был на самом деле. Непревзойденный в своей точности систематик, но не мыслитель. Большие прорывы в каком-нибудь деле редко случались благодаря тому, что ему в голову приходила новая мысль, но часто являлись следствием подготовительной работы, которую он проделал. Именно Рейнольдсу утром поручили поговорить с людьми в музее. Рейнольдс сказал «дамочки», так как все сотрудники музея, кроме самого Эфраима Бонда и приходящего реставратора, — женщины в возрасте от двадцати четырех до шестидесяти трех лет. Рейнольдс поговорил со всеми сотрудниками. Их оказалось не так уж много. Две билетные кассирши, выполняющие свои обязанности посменно; продавщица в сувенирной лавке; три экскурсовода — все студентки отделения английской литературы, работающие на полставки; секретарь Бонда и тот самый реставратор, который вообще-то служит в Университете Ричмонда и один раз в месяц приходит на полдня, чтобы поддерживать сохранность коллекции книг, мебели и прочих раритетов.

— Разве состав сотрудников музея — среди них одни женщины — не говорит нам кое-что о Бонде? — спросила Фелиция без особого энтузиазма.

— А как же! Например, что он настоящий мужик, — хохотнул Паттерсон. — И у него есть где попастись, — добавил он немного погодя. Паттерсон, как мальчишка, раскачивался на стуле и смотрел на нее с издевкой. — Естественно, я каждой задал вопрос о том, в каких отношениях они состояли с Бондом, и вся команда ответила: в хороших, но чисто профессиональных. Похоже, он был справедливым и опытным, но не очень общительным руководителем. Конечно, любая из них могла о чем-то умолчать. Возможно, где-то здесь скрывается любовная связь. Здесь или в другом месте. Но не думаю, будто врет вся команда: по рассказам, он на бабника не похож. Одна из сотрудниц, кажется, та, что работает в лавке, — Рейнольдс полистал свой блокнот, — да, это Джулия Уайльд, так вот, она определенно утверждает, что Бонд вовсе не интересовался женщинами. С тех пор как несколько лет назад развелся с женой, он вообще не проявлял интереса к противоположному полу.

— Не проявлял интереса к женщинам? Как по мне, так это значит, что у него были какие-то секреты. — Паттерсон ухмыльнулся.

Фелицию раздражала его манера изображать из себя дурачка. И все же она согласилась с его предположением. В тихом омуте всегда есть что поискать.

— Думаю, мы сможем продвинуться, если начнем с того, что у нас под ногами, — сказал Джонс. Иногда он выражался туманно, как Пифия, и это был как раз тот случай.

— Это значит — с жертвы, а не с места ее работы? — предположила Фелиция.

— Именно. У человека была семья. Естественно, начать нужно с нее, — отозвался Джонс.

— Проблема в том, что все, с кем я уже успел поговорить, в один голос утверждают: Эфраим Бонд давно не поддерживал никаких отношений со своей семьей. Родители умерли, братьев-сестер нет, дети живут в других частях страны и не навещают его даже в День благодарения. Бывшая жена тоже давно уехала из штата куда-то на север, чтобы быть поближе к внукам.

— Значит, надо копать. Ни один человек не может жить сам по себе, — настаивал Джонс.

Фелиция застонала. Все посмотрели на нее с интересом, в ожидании важных признаний.