Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга вторая - Сергей Курган

Аня какое-то время молчала. Ее нахмуренный вид выдавал ее сложные, но по большей части мрачные чувства от того, что она узнала. История оказалась еще печальнее, чем она думала…

– И что, Жанна командовала войсками? – спросила она неожиданно.

– Она сражалась с мечом в руках. Но она была, скорее, знаменем, под которым войско объединилось и за которым оно пошло. Она была знаком, символом, воплощением нового боевого духа армии. Чисто военные вопросы решали опытные военачальники, ее соратники.

– А кто был ее соратником?

– Жанны?

Аня кивнула.

– Не боитесь опять услышать очередную порцию кошмаров? Или, как вы сказали, цирка зверей?

– Я знаю, Серж, что то, что вы мне рассказываете – правда. И я предпочитаю знать правду, а не ходить с лапшой на ушах – меня это не устраивает.

Серж кивнул головой.

– Я понял, – тихо подтвердил он, и тень улыбки скользнула по его губам.

– Поэтому я готова слушать дальше в том же духе. Пусть «цирк зверей». Пусть кошмар. Я уже понимаю: вся история в основном из этого и состоит. Все равно – это убиться, как интересно!

– Merveilleux!13 Тогда я расскажу о самом известном ее соратнике – увы и ах! – печально известном. Позвольте вам представить: Жилль де Монморанси-Лаваль барон де Ре, Маршал Франции.

Жилль де Монморанси-Лаваль барон де Ре, Маршал Франции

– Ничего себе! Это, наверное, высшая аристократия.

– Вы совершенно правы, Аня. Это действительно так. Хотя баронский титул как-будто и не высок, но это и в самом деле даже не голубая, а прямо таки синяя кровь.

Аня рассмеялась.

– Это хорошо, что вы смеетесь – вам нужен запас положительной энергии перед рассказом о нашем герое. Так вот: да, аристократ. Чего стоит только «Монморанси»!

– А чего оно стоит?

– Монморанси – это один из старейших и знатнейших родов Франции. Впрочем, владения Жиля де Ре (будем его называть так) располагались в Бретани.

– Я знаю, это полуостров на Западе Франции. Там живут бретонцы. У них свой язык.

– Браво, Аня. Вы правы: бретонцы – кельты, потомки переселенцев с Британских островов. Бретонский язык еще и сейчас имеет некоторое распространение в западной части Бретани. Вообще это своеобразный угол Франции. Ну, а тогда Бретань была герцогством и, хотя и находилась в пределах Французского Королевства, отнюдь не относилась к королевскому домену.

– То есть, была самостоятельной?

– Да, во всех внутренних делах. И еще долго таковой оставалась. И там была своя гражданская война.

– О Господи, свихнуться можно! Скажите, а где-то было такое место, где не воевали?

– Кое-где были эпизодически небольшие передышки. Но не более того. Увы, как справедливо сказал великий древнекитайский военный мыслитель Сунь Цзы, «война – это великое дело для государства, это почва жизни и смерти, это путь существования и гибели».

– Мамочка, – воскликнула Аня, – вы его читали по-китайски?

– Нет, – рассмеялся Серж, – его я читал в переводе на французский.

– На родной?

– Да. Но вернемся к Жилю де Ре. Он примкнул к Жанне и Карлу Седьмому и принял участие в снятии осады Орлеана. Затем сражался и далее бок о бок с ними против англичан и их приспешников. Присутствовал в Реймском Соборе на коронации Карла Седьмого – это уж конечно. Именно тогда-то король и возвел его в маршалы Франции. Кстати, это звание существует во Франции до сих пор и является, как и прежде, не обычным воинским званием – пускай даже высшим, а почетным званием, присуждаемым за особые заслуги, и потому оно котируется высоко.

– Им, кажется, полагается еще жезл, так?

– И вновь: браво, Аня. Вы правы – жезл обязательно. В цветах Французского Королевства: золотой и лазурный. Причем, эти цвета сохранились и при Республике, и при Империи. Вплоть до современности. Только при королевской власти лазурный жезл украшали золотые лилии, при Первой и Второй Империи – золотые орлы, а при Республике – золотые звезды. Но вернемся опять к барону де Ре. После коронации Карла Седьмого он стал постепенно отходить от дальнейшего участия в войне и, в конце концов, удалился в свой замок. Там он занялся алхимическими опытами и, как утверждается, кое-чем похуже.

– То есть?

– Не торопитесь – все по порядку. Там много всякого. Прежде всего, нужно сказать, что он был крайне расточителен, по-русски раньше говорили «мот».

– А теперь?

– Вам лучше знать. Пожалуй, «транжир». Но Жиль де Ре был не просто мотом, а, как теперь сказали бы, чемпионом мотовства. Расходы его были просто чудовищны, и за это его осуждала его родня. Наконец, он оказался на мели: деньги уплыли, а аппетиты не уменьшились. Любимый вопрос таких, как он: где взять деньги?

– Поэтому он занялся алхимией? Рассчитывал получить эликсир и делать золото?

– Совершенно верно! Помогал и наставлял его в этом его подручный – бывший священник Прелати.

– Опять итальянец?

– Да, представьте себе! Флорентиец. Оставил Бога и посвятил себя черной магии.

– Черная магия? Но ведь это уже не алхимия, разве не так?

– Все-таки вы умница, Анечка. Что тут скажешь? Вы правы: они зашли далеко.

– Как далеко?

Серж вздохнул.

– После того как «нормальная» алхимия так и не привела их к золоту, они обратились…

Серж задумался.

– К «ненормальной» алхимии? – договорила Аня.

– Можно сказать и так, – ответил Серж.

Видно было, что ему нелегко об этом говорить.

– Они включили в процесс элементы черной магии, некоторые из самых крайних ее методов, по существу, запретных, надеясь, что это возымеет действие, и они получат свое вожделенное золото. Но для этого им нужно было… То есть, нужна была кровь.

– Какой ужас! Я догадываюсь: они стали убивать людей, чтобы добыть эту кровь. Верно?

– Да. Видите ли, одно тянет за собой другое, другое – третье, и так далее. Причем, каждое следующее хуже предыдущего. В конечном итоге переходят черту. Нужно уметь вовремя остановиться, но не каждый на это способен.

Серж немного помедлил.

– Видите ли, Аня, я в свое время тоже занимался всякими опытами…

– Алхимическими? – уточнила Аня. Она почему-то совсем не удивилась.

– Алхимическими, можно сказать и так. Но я никогда не пересекал черту. Мне это всегда удавалось. Думаю, потому что мной двигала не алчность, а жажда знаний. Говоря более современно, стремление к информации.

Он еще помолчал. Аня тоже молчала и не «дергала» его, видя, что ему необходимо сосредоточится.

– А он перешел черту, – произнес, наконец, Серж.

– Жиль де Ре?

– Да. Об этом важно знать, поскольку впоследствии его обвинили черт знает в чем. Обвинения были совершенно фантастическими, поэтому некоторые исследователи уже в 20 веке попытались его оправдать как жертву инквизиции, снять с него обвинения.

– Безуспешно?

– С частным успехом. То есть, это вызвало у части читательской аудитории сочувствие: слишком уж инквизиция одиозное учреждение, и ненависть к ней велика.

– Но в этом случае она была права?

– Как я уже сказал, многие цифры в обвинениях были фантастическими. Но убийства все-таки были. Увы, были. И хуже всего то, что убитыми были дети.

Эту, последнюю фразу Серж произнес с трудом, словно выдавив ее из себя. Аня ужаснулась.

– Почему? – с трудом спросила она.

– Это было проще всего: Жиль де Ре брал к себе крестьянских детей в качестве пажей, обещая их родителям, что им будет хорошо. И их потом видели в дорогих одеждах.

Серж сделал еще одну паузу.

– Потом они исчезали, – договорил он. – Вот и все.

– Много детей погибло?

– Обвинители утверждали, что 140 мальчиков.

Аня испытала шок.

– Но это не так? – спросила она.

– Нет, конечно. Во много раз меньше.

– Сколько?

– Во много раз меньше, – упрямо повторил Серж. – В приговоре число вообще не называлось. Там стояло: pour des crimes commis sur plusieurs petits enfants.

– «За преступления, совершенные против нескольких детей»? – переспросила Аня, в этот момент даже не удивляясь своему пониманию французского.

– Так оно и было, – ответил Серж. – Но то были дети…

Какое-то время он смотрел в ветровое стекло.

– В конечном итоге, Жилю де Ре предъявили обвинения по трем пунктам, – вновь заговорил он, – во-первых, бунт.

– Какой бунт?

– Он захватил чужой замок, знаете ли. Далее, договор с Дьяволом и, наконец, противоестественные связи.

– Противоестественные связи – это…

– Его обвиняли в том, что теперь зовется педофилией.

– О Боже, а он в самом деле этим занимался?

– Он сам на следствии утверждал, что да. В то же время он отрицал, что использовал кровь для колдовства.

– Почему?

– Он признавался в том, что в то время считалось меньшим преступлением, чтобы этим прикрыть то, что считалось тогда более серьезным преступлением.