Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга вторая - Сергей Курган

Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже

Книга вторая

Сергей Курган

© Сергей Курган, 2017

ISBN 978-5-4485-6503-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

«ДЕМОН ИНФОРМАЦИИ»

ГЛАВА 1

«ЗЕЛЕНЫЙ ВЕТТИН»

A.D. 1732, ДРЕЗДЕН

Апрель выдался в этом году на редкость теплым и солнечным – тем более для этих мест. Все же Саксония – это не такой уж юг, хотя здесь и занимаются виноделием. Впрочем, месяц уже кончался, дело шло к маю, и, похоже, лето предстояло жаркое.

Себастьян окинул взглядом панораму, открывшуюся перед ним, с левого берега Эльбы. Город буквально на глазах менял свой облик, словно сбрасывая старую кожу: на место средневековой застройки приходили ажурные, изысканно-изящные, хотя и несколько помпезные постройки рококо. Со времени предыдущего визита Себастьяна в Дрезден город изменился весьма заметно – Замок значительно украсился и преобразился, но самое главное, рядом с ним свету явились утонченно-пышные барочные формы Цвингера, напоминавшие театральные декорации. Да это и не удивительно: сооружение и возводилось как площадка для театрализованных празднеств и всяческих увеселений, и потому его подчеркнуто декоративный, «галантный» характер казался вполне уместным и отлично гармонировал с его предназначением. И только само название «Цвингер», происходившее от того факта, что он располагался между бывшими наружной и внутренней городскими стенами, никак не вязалось со всем остальным.1 Сейчас, когда Себастьян прибыл в город снова, деревянные постройки Цвингера облеклись камнем и выглядели так, словно они стояли тут целую вечность.

Особенно выделялись своим богатым декором и редкой гармоничностью силуэта ворота Кронентор, а прихотливо-изящные формы двухэтажных павильонов вызывали в памяти карнавал в Венеции. Венеция… Перед мысленным взором Себастьяна явилась слегка колеблющаяся лунная дорожка на спокойной глади лагуны, блики разноцветных огней на воде, причудливые маски, жемчужины звезд на черном бархате южного неба. На какой-то миг горячечное карнавальное безумие своим тяжким дыханием дохнуло на него, обдало его своим жаром. Нет! Гладь воды перед ним – это Эльба, и небо над ним – это небо Саксонии. Однако же! Если создателю Цвингера Пеппельману удалось вызвать у него такие ассоциации, значит, это – несомненная удача! Надо будет непременно ему об этом рассказать – для творца важно знать такие вещи.

Венецианский карнавал… Удивительно, но именно там, на карнавале в Венеции заразился оспой саксонский курфюрст Иоанн-Георг Четвертый, преждевременная смерть которого неожиданно привела на престол его младшего брата Фридриха-Августа Первого, более известного как Август Сильный.

Курфюрст Саксонии Фридрих-Август I, он же король Польши Август II, известный как Август Сильный. Худ. Луи де Сильвестр.

Август был весьма своеобразной и в своем роде незаурядной фигурой. Курфюршесткая шапка свалилась на его ветреную голову в разгар вакханалии развлечений и удовольствий, которым он, пользуясь своим статусом принца и следуя своей поистине ненасытной натуре, истово предавался, путешествуя по Европе и посвящая свое время искусству, музыке и, конечно, женщинам. Женщины – это была вообще особая статья.

Злые языки не без цинизма говорили о нем, что он родился лютеранином, по своим амбициям являлся католиком, а в частной жизни был, скорее, магометанином. Он был женат на Кристиане-Эбергардине Бранденбург-Байрейтской, от которой имел сына, названного, как и отец, Фридрихом-Августом – единственного, рожденного в законном браке. Впрочем, после того как Август Сильный был – во исполнение своих амбиций – избран королем Польши, ради этого перейдя в католичество, брак фактически распался: Кристиана осталась верна лютеранству. Но Августа это не смущало: у него под рукой было нечто вроде гарема – о нем говорили, что его, пожалуй, можно назвать Отцом своего народа в самом буквальном смысле этого слова – молва приписывала ему, по крайней мере, три сотни внебрачных детей. Но самой заметной фигурой среди его многочисленных любовниц была, несомненно, графиня Козельская.

Анна Констанция фон Козель начала свою карьеру в 15 лет при голштинском дворе: при этом миниатюрном дворе она особенно выделялась – помимо прочего еще и тем, что, в ответ на приставания наследника, раздавала ему оплеухи. В последствии, выйдя замуж за барона Адольфа Магнуса фон Хойма, она быстро остыла к нему, и стала испытывать к мужу отвращение, в результате чего брак был расторгнут. Именно тогда ее углядел Август Сильный. Это был любовник как раз по ней: все в нем было каким-то гипертрофированным – как у персонажей Гомера. Своим прозвищем он был обязан недюжинной силе, благодаря которой он ломал серебряные тарелки и гнул подковы (правда, Себастьяну доверительно поведали о том, что подковы эти были предусмотрительно изготовлены из специального мягкого сплава). Вообще, он весьма напоминал своего венценосного коллегу и союзника в войне со Швецией ныне покойного русского царя Петра, новый, императорский титул которого Европа вынуждена была принять. Оба они были под стать друг другу: рослые, сильные, неуемные, жадные до жизни, переполненные клокочущей энергией. Себастьяну довелось в свое время увидеть царя в Риге, где тот был как бы инкогнито, в составе большого русского посольства, хотя на самом деле все, конечно, знали, кто он и много о нем говорили. Его вспыльчивость, выражавшаяся в бешеных вспышках гнева, как рассказывали, была следствием сильных переживаний, которые он перенес во время смуты в своей стране. В Риге он особенно интересовался фортификационными сооружениями – настолько сильно, что стража вынуждена была пригрозить ему, что тоже вызвало приступ гнева, который, однако же, он сумел подавить – видимо, вспомнил, что он за границей и вроде бы инкогнито – и вот теперь Рига вошла с состав его поднимающейся империи. Себастьян задумал побывать в этой мало знакомой европейцам стране, у которой он предчувствовал большое, хотя и полное драматизма будущее.

Но сейчас Себастьян был озабочен другим: делом, ради которого он, собственно, и прибыл в Дрезден – новым ценным пополнением своей коллекции алмазов. Он имел своих агентов, охотившихся за камнями (в принципе, это могли быть не только алмазы) во многих городах Европы, и уж, во всяком случае, в столицах. Он тщательно подбирал и пестовал их. При хороших комиссионных они старались не за страх, а за совесть. И вот, наконец, его агент в Саксонии вышел на поистине замечательный зеленый камень. Об этом Себастьян мечтал давно – цветных камней у него было немного, да оно и не удивительно: цветные алмазы вообще редки, а уж зеленые и подавно. Тем более что агент описал камень как «яблочно-зеленый», с замечательно равномерной окраской.

Впрочем, описания всегда остаются лишь описаниями – они слишком субъективны и, кроме того, здесь имеются чисто языковые трудности. Адекватно описать алмаз средствами языка вообще проблематично, особенно оттенки цвета. Тут многое зависит от условий освещения, индивидуальных особенностей зрения и прочего. Разумеется, среди людей, занимающихся камнем, сложилась своя условная терминология, позволяющая, казалось бы, передать все эти нюансы достаточно точно. Но Себастьян слишком хорошо знал, что пока не увидишь камень своими собственными глазами, судить о нем рано. И потому он был взволнован предстоящей встречей с алмазом – впрочем, как всегда в подобных случаях. Но уже сейчас, видев камень пока что только в воображении, он уже прочно ассоциировал его с Дрезденом. Возможно, из-за зеленой полосы на саксонском флаге и зеленого венца на саксонском гербе, возможно, из-за Зеленых Сводов2, созданных Августом Сильным и о которых столько говорили в последнее время, что это стало, несомненно, одной из причин визита Себастьяна в столицу Саксонии. А, может быть, просто потому что открывшаяся перед ним панорама города и реки была, как ему казалось, словно слегка подкрашена зеленым? Может статься, Себастьяну просто хотелось так видеть? После багровых разводов крови, синевы моря и выцветшего буро-желтого цвета пустыни, и даже темной, насыщенной зелени джунглей- слишком темной, слишком насыщенной – светлую яблочную зелень? Цвет надежды… Но самым поразительным было то, что камень продавал сын Анны Козельской – и внебрачный сын Августа Сильного, носивший титул графа Козельского и уже поступивший на военную службу.

Себастьян подозревал, что камень происходил из тех подарков, которые курфюрст поначалу надарил его матери – Анне Констанции – сверх того, что сделал ее графиней. С ее ли ведома продавался камень? Не она ли его и продавала? – Это было неизвестно. Понятно было только, что это делалось без ведома Августа. Впрочем, он давно не общался с Анной. Может быть, алмаз принадлежал к числу тех ценностей, которые Анна, по слухам, депонировала в свое время в одном из гамбургских банков?