Марина. Серия «Знакомые лица» - Татьяна Краснова

Наконец ювелирная работа была закончена, куриный бог надет на шею, а Ник с удовольствием слушал все эти ужасно важные вещи. Они побрели по нейтральной дороге, откуда можно свернуть и к центру, и к Сосновому Бору, куда – еще не было решено. Но расходиться по домам не хотелось, хотя уже начали зажигаться фонари. Можно немного посидеть на остановке. Мимо с шумом и музыкой промчался розовый лимузин, тот самый знаменитый розовый лимузин, который в Белогорске снимали для свадеб и праздников. Марине показалось, что в окне машины мелькнуло ее бывшее синее платье и развевающиеся на ветру длинные рыжие волосы. В центре сейчас весело, музыка играет, полно нарядных выпускников – последний звонок празднуют. А здесь тихо, и на причале темно, лодочная станция закрыта.

– Давно не видно Лодочника, – заметила она.

– Он болеет, – отозвался Ник.

– А ты откуда знаешь?

– А мы с ним дружим, – как ни в чем не бывало прозвучал ответ, немного озадачивающий, как и ответы на последующие расспросы. – Я с ним как-то раз заговорил. Он так обрадовался. Он тогда еще в парке на аттракционах работал. Представляешь, стоит человек, десятки людей кругом, а он много лет молчит – просто потому, что никому до него нет дела и не с кем разговаривать. Он совсем один.

– Совсем один? А действительно, когда на него глядишь, его почему-то жалко, хотя у него и вся эта великолепная флотилия, и белая фуражка на голове.

– Его братья во время войны попали в плен, и их потом расстреляли, а двое других погибли. Мать с горя умерла, отца сослали на север. А он, самый младший, в это время был у каких-то родственников. Вернулся в пустой дом. Потом всю жизнь ездил с места на место: Алтай, Кавказ, Средняя Азия – пока не остановился здесь. У него столько интересностей в доме есть. Если бы ты увидела…

– Ты и домой к нему попал?

– Навещал, когда он болел первый раз. Смотрю – всё нет и нет. И узнал, где живет.

– Так он твой родственник?

– Да нет же, просто познакомились. И так получилось, что у него, кроме меня, и нет никого. А вообще он чем-то на деда моего похож, тот умер, когда я еще в третьем классе был. И поговорить с ним так же интересно. А давай?

– А давай. Сейчас?

– Ну.

– А удобно?

– Он будет только рад. Далековато, правда, и не доедешь ни на чем, пешком придется.

– А я почему-то думала, что он живет здесь, рядом со своими лодками.

– Да лодки не его, он по найму работает. Боюсь – уволят, если долго проболеет. Сезон же как раз начинается…

В этой части города Марина никогда не была. Через весь центр – на окраину. Улица Пушечная Гора. Она и не знала, что такая есть. Какие-то совсем древние плохонькие домишки. Они долго стучались в один из них. Марина несмело оглядывалась.

Среди дня, солнечного и безопасного, эта узкая улочка, может быть, и не страшнее их Зеленой, но сейчас тут жутковато. Здесь наверняка гуляет сам Разбой под ручку с Авантюрой. Небо между черными косматыми деревьями было седым и тревожным. Взгляд снова падал вниз, словно в колодец.

Марина представила, что потерялась, что не помнит дороги назад и с ужасом бежит по этому лабиринту, где изгибаются уродливые тени, и везде натыкается на глухие заборы и скрипучие двери, за которыми копошатся какие-то менялы, гадальщицы, темные страшные люди…

Ник постучал еще раз и обернулся к ней. Брови его поползли вверх.

– Ты что? – он готов был рассмеяться, но вгляделся в ее лицо и озабоченно сказал: – Я зря тебя сюда привел. Давай вернемся.

Марина замотала головой, а дверь тем временем приоткрылась.

– Гости, – сказал Ник.

Дверь открылась шире, и Марина пожалела, что не захотела вернуться. Теперь улица казалась ей более безопасной, чем неизвестная темнота за низкой шершавой дверью.

Яркий свет разогнал страх, созданный воображением. Обычная, немного спартанская обстановка комнаты совершенно успокоила Марину. Лодочник узнал Ника и уважительно пожал ему руку. Он и в самом деле был рад. На фоне озера, причала с радостными разноцветными флажками, среди прогулочных катеров и лодок, в белой фуражке, Лодочник выглядел внушительно, а дома превратился в совсем другого старика – немного загадочного, с непроницаемым взглядом. На вопросы о здоровье он только отмахнулся и усадил их есть отличную жареную рыбу, и даже тарелки мыть не разрешил.

– Что это? – Марина глядела на раскрытое старинное Евангелие, лежащее на приступочке деревянного шкафа с глухими дверцами.

Ник повис над плечом, и они листали страницу за страницей, рассматривая миниатюры, пышные заставки заглавных листов и тонкий орнамент. Сказочные крылатые грифоны и сфинксы соседствовали здесь с обыкновенными, неволшебными слонами, козами и зайцами.

Они застыли над изображением Богоматери. Необычные – глубокие синие, густо-красные и пепельно-лиловые тона – словно неожиданное дуновение ветра обнажило под сизым пеплом вспышки пламени. Ник удивленно поднял голову:

– А она похожа на тебя!

Двумя ладонями пригладил подружке волосы, отведя их от лица, повернулся к Лодочнику:

– Правда, похожа?

– Все женщины похожи на нее, – ответил тот, глядя на Богоматерь.

– Удивительная книга, – сказала Марина. – У нашей Доры тоже есть Евангелие, только современное, на глянцевой бумаге, с картинками из фильма «Иисус». Прямо как журнал. Кажется, бесплатно присылали по почте. Это совсем не то… Удивительная книга, – повторила она.

Лодочник незаметно улыбнулся, непроницаемый взгляд смягчился и потеплел.

– От отца мне осталось много удивительных книг. Многие я собирал сам. Тебе интересно?

– Конечно!

Старик поднялся, открыл свой глухой шкаф и начал молча доставать оттуда большие старинные книги в переплетах, в чеканных окладах.

– С застежками, – по-детски обрадовалась Марина, даже в ладоши хлопнула.

И Ник глядел во все глаза, как на столе перед его подружкой возникали Коран и Библия, книги церковных песнопений, записанные древней нотописью, лечебник с рецептами средневековых снадобий, Псалтыри и Четьи Минеи, пособия по астрономии, учебники, судебник, географические карты…

Они листали и разглядывали это богатство весь вечер. Лодочник, видя интерес Марины, и сам увлекся, и достал совсем уж редкие книги, апокрифы – Евангелие от Фомы, от Магдалины, Евангелие изречений, где нет привычной событийной канвы и записаны только слова Иисуса.

– Такое бывает?! – шептала Марина Нику – то ли о книгах, то ли о самом старике.

Ты ничего не понимаешь

ОБРАТНО она шла в настоящем гипнозе.

И в короткие счастливые годы, и в тягостные десятилетия войн оплывают свечи в узких темных кельях, и на донышке остается чернил, настоянных на железной ржавчине и кожице молодого грецкого ореха. Не прерывается великий труд – создаются научные трактаты и поэмы, переписываются книги древних авторов. «…во времена бедствий и годину войн увозите книгу эту в город и скройте ее…» Со свистом и воем летят узкоглазые орды, горят города, расхищаются церкви, корчатся в пламени драгоценные рукописи. Истлели и окаменели те, что спрятаны в тайниках и пещерах – их гибель следует за гибелью людей, пытавшихся их сохранить. Утрачены тысячи, уцелели единицы. И тут, в никому неизвестном домишке…

В никому неизвестном? Стоп. Не может быть…

Было уже за полночь, они шли через уснувший парк. Взволнованный и сбивчивый рассказ о базарном кульке из листов старой книги, о музейщике дяде Алике, который вот уже второй месяц разыскивает таинственного коллекционера, и озарение, что это и есть Лодочник, нисколько не встревожили Ника.

– Но ты же им ничего не расскажешь, – заключил он утвердительно.

Марина словно споткнулась на бегу.

– Как ничего не расскажу? Я же целый час тебе толкую, как для человека это важно. Он ученый, он работает с книгами, а если Лодочник распродаст их по одной всяким проходимцам…

– Тише ты. Об этом не кричат. Ничего он не распродаст.

– Откуда ты знаешь?

– В них вся его жизнь, ты что, не поняла? Он их собирал не для того, чтобы на этом нажиться. Он знает, что владеет сокровищем, только для него смысл не в том, чтобы владеть, и не в том, что это сокровище…

– Можешь не разжёвывать, я не идиотка, – обиделась Марина. – Понятно, что такой книгочей никогда не расстанется со своими книгами. Но ведь это небезопасно, в конце концов – держать такую библиотеку в этом сарае, в трущобах…

– Ну вот, ты сама всё понимаешь, – успокоился Ник. – Зачем же ему раскрываться? Около него и так уже начали виться проходимцы, как ты говоришь. Когда он просил меня продать те книжки, он тоже болел, и с деньгами совсем было туго. Я сколько на бензоколонке зарабатывал – всё равно не хватало, да он и брать не хотел, гордый. Тогда я еду ему покупал и лекарства – принесу, и всё. Назад не понесу. Но говорю, всё равно не хватало, вот и засветились с книжками. Он же их никогда никому не показывал, а теперь даже музейщики твои – и те уши топориком.