Берег мечты - Гиррейру Виктория

Гума поблагодарил мать Рикардину за известие. Он с детства чувствовал, что богиня моря благоволит к нему. Море было для него родной стихией. И рыбаком он был удачливым. Наверное, неслучайно именно он спас Алешандре и Ливию. Всё это были знаки благоволения Еманжи, и он всегда от души благодарил её за доброту к нему.

После встречи с матушкой Рикардиной мысли Гумы потекли совсем по другому руслу. Он направился к статуе Еманжи, поклонился ей, поблагодарил и сказал:

— Матушка! Пошли мне жену, которую любил бы я, и которая любила бы меня! Я хочу прожить свою жизнь с любимой женщиной. Помоги мне, всемогущая и милосердная!

Он молился морской богине, а перед глазами у него стояла Ливия. Первый раз в жизни он встретил девушку, которая вызывала в нём восхищение, уважение и… и желание тоже. Гума знал, что был бы самым счастливым человеком, если бы Ливия позволила ему быть с ней рядом. Но знал он и другое — им никогда не быть вместе. Они принадлежат разным мирам. Он из нижнего города, она из верхнего. Поэтому он не понимал, зачем она встала на его пути. Сам он не искал с ней встреч. Эти встречи могли принести им обоим только боль. И поэтому он молил Еманжу послать ему ту, кого он мог бы полюбить, с кем мог бы прожить хорошую добрую жизнь и вырастить детей. Он ладил с морем, с ветром, со всеми природными стихиями. Ладил он и с рыбаками. Они уважали его, даже спрашивали совета, несмотря на молодость. Но с людьми верхнего города он почему-то не ладил. Они были какими-то другими. Может быть, из-за того, что чтили не Еманжу, а слушались совсем другого бога? Да нет, боги тут нипричём. Все боги милосердны, справедливы и учат добру. Дело в людях. Но, наверное, Гума был слишком молод, он не мог понять, почему богатые так не любят бедных, почему относятся к ним презрительно и высокомерно. Вполне возможно, и Ливия не считает его за человека. Но убедиться в этом Гума не хотел. Ему было бы это очень больно.

Утешив стариков, пообещав, что завтра они с Шику непременно избавятся от наловленной рыбы, Гума отправился на пляж. Он любил сидеть на тёплом песке и любоваться лунным светом, чудесными волосами Еманжи, которые она распускала по ночам. Каково же было его удивление, когда он увидел медленно идущую вдоль кромки моря Ливию. Ошибиться он не мог. Ливия была единственной на свете. Неужели Еманжа ответила на его моление и посылает ему новый знак?

Гума подошёл к Ливии, поздоровался и встретил отчуждённый, неприязненный взгляд. А ведь только утром она смотрела на него совсем по-другому, тогда в её глазах тоже загорелись радостные огоньки.

— Что случилось? Я тебя чем-то обидел, Ливия? — с беспокойством спросил Гума. — Мне казалось, что мы можем быть друзьями. Или ты тоже считаешь грязью простых рыбаков с причала?

— Причём тут грязь, рыбаки! Что за глупости! — сердито заговорила Ливия. — Да, я чувствовала к тебе симпатию, мне тоже казалось, что мы можем бьггь друзьями, но больше я так не думаю. Эсмералда мне всё о тебе рассказала. Я шла, чтобы извиниться за недоразумение на фабрике и действительно прошу у тебя за него прощения, но относиться к тебе по-прежнему не могу!

Брови Гумы поползли вверх.

— Какое к тебе отношение имеет разговор на фабрике? Почему ты должна просить за него прощения? Или ты уже префект, и я должен был обратиться к тебе? – улыбнулся Гума, чем рассердил Ливию ещё больше.

— Оставь своё ёрничество! Если ты надеешься пленить меня своим остроумием, то напрасно. Я очень благодарна Эсмералде, она…

— Да что же такого интересного рассказала тебе Эсмералда? – прервал её Гума с неподдельным любопытством.

— Она мне рассказала о тебе всё, — отрезала Ливия. – Рассказала, что ты не пропускаешь ни одной юбки, что все девушки с причала побывали у тебя на катере. Что вы с Эсмералдой жених и невеста.

— Интересно, как же Эсмералда-то ухитрилась в невесты попасть, если я всех девушек пропускаю через свой катер и ни на ком не собираюсь жениться?

— Не знаю! – с той же резкостью ответила Ливия и осеклась, уставившись на Гуму.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Гума хохотал, пытался остановиться, но начинал смеяться снова. Наконец, успокоился.

— Я тоже не знаю, как она попала в невесты, да ешё мои, — сказал он. Пойдём, спросим у самой Эсмералды. Заодно я надеру ей уши, чтобы не болтала всякой глупости. Надрал бы и тебе, Ливия, за то, что готова слушать всякую чушь. Спроси любого – здесь, на пляже, на причале, в городе, — есть у меня невеста или нет, бегаю я за девушками или не бегаю. Ничего дурного ты обо мне не услышишь. Поэтому тебе нечего опасаться дружбы со мной.

Гума так искренне хохотал и говорил так доброжелательно, что не поверить ему было невозможно. Лицо Ливии посветлело. Но зерно сомнения, зароненное Эсмералдой, всё-таки не исчезло. Обольстители всегда очень искренни, милы, обаятельны… А иначе они и не обольстители! Если говорить честно, то Ливия и сама не ожидала, что её так огорчат откровения Эсмералды. После них ей вдруг стало так больно, так горько! Неужели и этот человек, смелый, отважный, мужественный, в действительности оказался совсем не таким?…

И всё-таки Ливия улыбнулась, хотя в её улыбке сквозило недоверие.

— Ливия, если бы я обманул тебя, Еманжа бы меня не простила, — очень серьёзно и проникновенно сказал Гума.

Ливии так захотелось ему поверить. Захотелось, чтобы мир вокруг стал счастливым и светлым. Она обвела глазами пляж, в лунном свете всё мерцало, переливалось. «Я как будто внутри картины, моей любимой картины, которая называется «Пляж влюблённых», — внезапно пронеслось в голове у Ливии.

— Гума, — тихо окликнула она.

— Ливия, — так же тихо отозвался Гума.

Они стояли и смотрели в глаза друг другу, а вокруг всё тонуло в лунном мерцающем свечении.

На следующий день стоило Ливии прикрыть глаза, как ей снова чудилось удивительное свечение. А потом начинало казаться, что и сама она светится. Работа у неё в этот день спорилась.

«Если так и дальше пойдёт, я всё сделаю даже раньше, чем предполагала», — радовалась она про себя.

Когда она оторвалась от расчётов, то увидела, что просидела над ними несколько часов кряду.

— Как же я проголодалась, — проговорила она, потягиваясь, и отправилась на кухню. Там сидела плачущая Кирина.

— Что случилось? — испугалась Ливия, забыв про голод. — Тебя тётушка обидела? Рассчитала?

— Да не может меня ваша тётушка рассчитать, у неё денег нет, — сквозь слёзы улыбнулась Кирина. — У меня рука болит. Надо бы к доктору Родригу пойти…

— Так в чём дело? Сейчас и пойдём! Я тебя провожу! — Ливия помогла Кирине встать и двинулась к выходу. Потом всё-таки вернулась и прихватила кукурузную лепёшку.

Пока Ливия с Кириной сидели очереди, они узнали все новости нижнего города. Потом Кирина вошла в кабинет Родригу, а Ливия, сидя в коридоре, невольно прислушалась к взволнованному женскому голосу за стеной. Услышав имя Гумы, она стала прислушиваться ещё внимательнее. И узнала много интересного. Оказывается, рыбаки берут у Эриберту в кредит горючее и расплачиваются за него в конце месяца. Но на этот раз Эриберту отказал Гуме и в горючем. Тот разъярился и полез в драку. А Эриберту подал на него жалобу. Полицейские арестовали Гуму и посадили в тюрьму.

— Эриберту решил нас со свету сжить, — заключил плачущий женский голос. — Если с нами и Гумы не будет, совсем пропадём.

Ливия не выдержала и побежала узнать подробности происшествия. Так она познакомилась с Ритой, тёткой Гумы, и узнала обо всех несправедливостях, которые творит Эриберту.

«Я этого так не оставлю, — подумала Ливия. — Справедливость должна восторжествовать». Она попросила Риту дождаться Кирину, сказала, что скоро вернётся, и побежала прямиком к дому Геррейру.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Феликс был изумлён поздним визитом Ливии, и её взволнованным видом.

— Вы ведь не потерпите, чтобы совершилась несправедливость, — задыхающимся голосом начала Ливия и торопливо пересказала всё, что узнала о Гуме.

Феликс сам приказал Эриберту подать жалобу, он был доволен результатом начавшейся травли и очень мягко стал объяснять Ливии, что подобные инциденты не в его компетенции. Также он говорил, что не хочет дискредитировать Эриберту, опытного человека, который на протяжении многих лет прекрасно справляется со своими обязанностями, избавляя префекта от необходимости заниматься ещё и дрязгами причала.