Синдикатер - РуНикс

И хотя у нее все еще была правая рука, она боялась, что ее левая рука умерла. Она не могла печатать ею так, как раньше, она не могла поднимать ничего тяжелого, как раньше, она не могла водить машину так, как раньше. Она не могла быть такой, какой была раньше.

Морана на самом деле не говорила об этом никому. Она знала, что должна была. Но у всех и так было так много дел, и сейчас это не казалось чем-то большим. Она принимала лекарства — Тристан был так дисциплинирован, чтобы убедиться, что она делает это вовремя. Она проходила физиотерапию, и Ксандер всегда сопровождал ее на сеансы. И кроме Амары, потому что ее подруга была слишком проницательна, когда дело касалось человеческих мозгов, никто на самом деле не подозревал многого. И, честно говоря, она не хотела говорить это вслух. Она боялась, что если она это сделает, это станет более реальным, и она пока не была готова принять это.

Вырвавшись из мыслей, чтобы сосредоточиться на текущей задаче, она перешла ко второй фотографии, которую уже видела раньше. Старая фотография трех малышей — ее самой, Зенит и Луны — до того, как они исчезли.

Она нажала на следующую фотографию. Это была старая, отсканированная цифровая копия физической фотографии двух молодых девушек, одной брюнетки и одной рыжей. В брюнетке она узнала более молодую версию Зенит, которую она встретила. Но рыжая? Ее сердце забилось, когда она проанализировала изображение на предмет каких-либо особых деталей. Фон фотографии был простым, просто общая стена, которая могла быть где угодно. Девочки были маленькими, не старше восьми лет, по ее предположению, и обе выглядели испуганными.

Слегка пошатываясь, она перешла к следующей фотографии, ее сердце замерло, когда она увидела это зрелище. На этот раз одинокая девушка. Рыжеволосый подросток, та же девушка на предыдущей фотографии, но старше, у другой стены, эта более бежевая, контрастирующая с длинными рыжими волосами.

Бешеные удары сердца отдавались в ушах, она боялась того, что ей предстоит узнать, зная, что это изменит все навсегда, как бы ни обернулось.

Осталась всего одна фотография, и, набравшись смелости, Морана щелкнула по ней.

Это была фотография той же рыжеволосой, теперь взрослой, зрелой женщины с гораздо более короткими волосами. Та же девочка без детской пухлости на щеках, с тонким изгибом черт, теперь взрослая женщина, смотрящая вдаль, держащая кружку в руках, ее лицо в профиль.

Не было возможности…

Этого не может быть.

Так должно было быть!

Он не мог просто так небрежно отправить им фотографии и вывалить на них это, не так ли?

Да, он мог бы.

Ебать.

Ебать.

Это была она.

Она была жива.

Луна была жива.

Слезы навернулись на глаза. Младшая сестра Тристана была жива.

Ебать.

Остановившись, Морана спохватилась, прежде чем поддаться эмоциям. Ей нужно было не сбиться с пути. Была причина, по которой ей отправили этот файл, отправили его сейчас, и таймер, который она чувствовала с каждой секундой.

Сосредоточьтесь.

Морана вдохнула и прищурилась, внимательно изучая последнюю фотографию, пытаясь найти какие-то подсказки на заднем плане. Это было похоже на балкон или палубу; было трудно сказать точно. Свет был серым, как будто было облачно или раннее утро где-то с туманом и силуэтами гор в полоске вида, прежде чем исчезнуть из кадра. Темно-серая стена позади девушки была грубой, явно из какого-то камня, что резко контрастировало с ее короткими, неровными рыжими волосами. Волосы были явно подстрижены кем-то, кто не знал, как их стричь. Кружка в ее руках была просто черной, ничего примечательного об этом. Однако примечательным было то, во что она была одета — мужская футболка, слишком большая для нее. Только футболка, больше ничего, из того, как ее грудь вырисовывалась на ткани, и ее бедра были видны, выходя за рамки.

Это была интимная фотография, такая, какую делают после проведенной вместе ночи. Фотография любовника.

«Я изменю свое мнение».

Морана почувствовала, как ее челюсть отвисла, ее мозг начал вычислять. Личный тон внезапно ударил по ней, и картина стала ясной, какой она была.

Это был не просто образ. Это было заявление.

Человек-тень.

Луна.

Любовники.

Он был ее любовником.

Ого!

Чем дольше Морана смотрела на фотографию, тем больше она надеялась, что он ее где-то взял, что он не фотограф. Потому что если он был... она не знала, что об этом думать. Но чем больше она думала об этом, тем больше вещей становилось яснее в ее голове, и все больше вопросов возникало в ее сознании.

Ебать.

Морана сидел в растерянности, пытаясь осознать увиденное и надеясь, что фотографом оказался не он.

Сделав глубокий вдох, успокоив свой разум, чтобы сосредоточиться на текущем вопросе, пока ее мысли пребывали в хаосе, Морана начала делать свое дело. У нее оставалось сорок шесть часов и тридцать две минуты.

Глава 5

Зефир, Лос Фортис

С ней было что-то не так .

Зефир больше не думала, что это просто горе. Она была больна, больнее, чем когда-либо, и каким-то образом ей стало хуже за последнюю неделю. В такие моменты она бы взяла трубку и позвонила сестре. Зенит, уравновешенная и расслабленная, успокоила бы ее. Зен всегда могла это сделать.

Зефир гладил мягкую шерсть Медведя, пока собака лежала рядом с ней, положив голову ей на живот, и урча, как мотор, что успокаивало. С тех пор, как они похоронили Медведя, он был почти неразлучен с ней. Он всегда любил ее, но ее печаль просто заставляла его хотеть исцелить ее. И не только он. Другие две собаки тоже начали задерживаться возле нее, хотя Барон все еще не очень заботился о ней; по крайней мере, он сидел рядом с ней, когда она была в доме. Даже мужчины в AV каким-то образом взяли на себя обязанность помогать ей. Она знала об их глупое оправдание, что ей нужно оформить документы, чтобы вытащить ее отсюда, и в каком-то смысле было умилительно, что они так заботились.

Дело в том, что Зефир тоже не хотела погрязать в своем горе. Она не хотела проводить свою жизнь в печали, особенно когда знала, какой урон это наносит ее мужу и их отношениям. Альфа, любовь всей ее жизни, гигантский, рычащий зверь-мужчина, был с ней не более, чем таким нежным, таким заботливым. Это напомнило ей о том, каким он был десять лет назад, с нежностью внутри себя, которую он редко позволял кому-либо видеть. Но он всегда был таким, даже