Синдикатер - РуНикс

психологу, но она никогда не совала нос в его дела, желая, чтобы он был полностью уверен в себе, чтобы довериться врачу, если ему это понадобится, не чувствуя, что кто-то смотрит ему через плечо. У нее, возможно, не было материнских примеров, но она была бы проклята, если бы не училась на работе.

Убедившись, что с ним все в порядке, она прошлепала во вторую комнату поменьше за лестницей, которая стала ее рабочим местом. В начале, когда она жила в пентхаусе, она не исследовала все его просторы, ограничивая свое время в качестве гостя передними помещениями и гостевой комнатой. Теперь, когда это был ее дом, она могла оценить пространство во всей его полноте, и оно было огромным. Пять спален — одна главная на верхнем уровне, одна за кухней, которая теперь принадлежала Ксандеру, и три по коридору, который шел оттуда в заднюю часть здания. Также был домашний спортзал, офисное помещение, балкон сзади и уютная комната с большим количеством естественного света и прямым видом на порт вдалеке. Эта комната была без мебели и пустовала до того, как она окончательно переехала, а теперь была игровой комнатой для Ксандера, заполненной гаджетами, игрушками и книгами, которые ему нравились. Она бы не подумала, что пентхаус подходит для ребенка, но Ксандер каким-то образом органично вписался в это пространство, сделав его более домом, чем она могла себе представить.

Ее рабочее место, спрятанное в небольшой комнате за лестницей, было именно ее атмосферой — затемненное, светящееся цифровыми лампами, и только мониторы и устройства, установленные на большом столе и стене, и эргономичное кресло для нее. Там не было места для кого-либо еще, чтобы сесть там, хотя Тристан иногда стоял, прислонившись к дверному проему, просто наблюдая за ее работой, что всегда заставляло ее чувствовать себя немного неловко. Трудно было объяснить почему. Не то чтобы он мог понять, правильно ли она делает или нет, но она просто чувствовала себя немного неуклюжей в его присутствии в ее владениях. Ксандер иногда любил сидеть на полу, возясь со старым ноутбуком, который она ему дала. Его естественная склонность к цифровым вещам была способом их соединения. Ему нравилось учиться у нее, а ей нравилось учить его, его ум был тем, что завораживало ее. Мальчик был умным, намного умнее, чем она была в его возрасте, и она не могла представить себе пределы его потенциала в том, как он мог использовать этот интеллект.

Войдя в комнату, она включила свои системы и села в удобное кресло — одно из первых, что она заказала онлайн для их нового жилья сразу после переезда. Оно появилось, и, к большому удовольствию Тристана, она не смогла вытащить его из частного лифта, не говоря уже о том, чтобы вкатить его в комнату. К ее большому возбуждению, он сделал одно из тех мужских движений «У меня это есть» , закатал рукава, просто поднял его и вставил, как будто оно не забирало всю силу ее тела. Вещь была тяжелой , и он подхватил ее, как перышко. Сказать, что она была превращена на было преуменьшением. И в качестве благодарности она прыгнула к нему на стул, как только он его поставил. Он вообще не жаловался.

Усмехнувшись про себя, она поправила очки и открыла экран чата на главном мониторе.

«У вас есть 48 часов, мисс Виталия. Делайте свое дело, или я передумаю. (Файл прикреплен)».

Час уже прошел. У нее оставалось сорок семь. Морана установила таймер на мониторе, чтобы наглядно отслеживать часы. Она навела курсор на прикрепленный файл, глядя на его большой размер, размышляя о том, что он ей прислал, и провела предзагрузочные сканирования на наличие вирусов. Когда файл оказался чистым, она нажала на него.

Он загрузился за несколько секунд, и на экране появилась папка с названием «Источник» . Источник? Быстрый поиск подсказал ей значение: первоисточник чего-либо.

Какого черта?

Она открыла его и увидела, что внутри. Фотографии. Не так много, всего несколько фотографий.

Она нажала на первый, и он открылся. Ее экран был заполнен изображением призрака ее прошлого — Зенит. Морана почувствовала, как ее живот сжался, снова столкнувшись с тем фактом, что ее жизнь не была ее собственной. Она не была настоящей Мораной, Зенит была или была. Глядя на фотографию молодой девушки, чья жизнь была отнята слишком рано, она вспомнила — неотвеченные вопросы, неожиданная смерть, неудержимая пуля, пронзившая ее тело, все это вернулось к ней. Тяжесть сидела в ее животе, как это было всякий раз, когда ее атаковали воспоминания. Она помнила, как лежала на этом бетоне, гадая, умрет ли она наконец. Она почти верила, что умрет, и это ужаснуло ее. Она не хотела уйти, не так, не оставить позади жизнь, когда она только начала ее жить, с любимым мужчиной и мальчиком, который владел ее сердцем, и друзьями, которые стали семьей. Впервые в жизни у нее были люди, и так много любви, и всему этому угрожал осколок металла, застрявший в ее теле.

Она вспомнила Тристана, неистового, яростного, застывшего в страхе потерять ее. Она вспомнила Ксандера, обнимавшего ее с такой крепкой привязанностью, что у нее перехватило горло, когда она снова его увидела.

Она потерла левое плечо, чувствуя вздувшуюся плоть и шрам от выстрела, чувствуя боль, которая усиливалась гораздо чаще, чем она хотела признать. Хотя она прошла физиотерапию и все возможное, чтобы восстановить себя в прежнем физическом состоянии, факт был в том, что она уже не та. Последствия ее травмы были, как бы она ни не хотела их принимать, и они, казалось, были скорее постоянными, чем временными. Пуля, попавшая в ее плечо, к счастью, не задев сердца, все же нанесла серьезный ущерб нервам. Она повредила один из главных нервов, идущих к ее руке, и хотя врачи достаточно хорошо ее вылечили, чтобы ее рука все еще функционировала, она стала совершенно бесполезной. Она не могла ничего делать с ней больше десяти минут, она не онемела и не потеряла чувствительность. Было неприятно пытаться использовать ее и внезапно понимать, что она не может. Вероятно, для большинства людей это не было большой проблемой. На самом деле, все говорили ей, что ей повезло, что она жива и здорова, и она согласилась. Но часть ее оплакивала себя, потому что они не понимали, чем были ее руки. Они всегда были продолжением ее мозга, поддерживая ее, когда она печатала без задней мысли или вела машину в ночи без беспокойства.