Узел вечности - Стивен Рэй Лоухед

следовало отложить. Я вошел в дом Тегида и увидел Кинана у постели отца.

— Нечего тебе здесь делать, — устало сказал Тегид. — Иди, отдохни, Лью. Я позову, если понадобишься.

Я не хотел уходить, но бард крепко взял меня за плечо и подтолкнул к выходу. Я направился через небольшой дворик к своему дому, а потом вспомнил, что теперь у меня другой дом. Пришлось развернуться и пойти туда, где ждала меня Гэвин. Казалось, с нашей брачной ночи прошла вечность.

Жена ждала меня. Она тоже искупалась и надела новое белое платье. Волосы еще не высохли. Она сидела на кровати и расчесывала их деревянной гребенкой с широкими зубьями. Когда я вошел, она улыбнулась, встала и поцеловала меня. Затем, взяв мою серебряную длань обеими руками, подвела меня к кровати, сняла с меня плащ и уложила на толстый тюфяк. И сама легла рядом. Я обнял ее и тут же уснул.

Проснулся я разом, вдруг. В хижине было темно, и в каэре было тихо. Бледный лунный свет пробился из-под бычьей шкуры на двери. Гэвин тоже проснулась и положила свою теплую руку мне на затылок.

— Ночь еще, — прошептала она. — Ложись, спи.

— Похоже, я выспался, — сказал я, опираясь на локоть.

— Странно, но я тоже, — сказала она. — Ты голодный?

— Еще как!

— У нас осталось немного праздничного хлеба. И еще мед.

— Отлично!

Она поднялась и подошла к маленькому очагу. Я наблюдал за ней, изящной, как привидение в бледном лунном свете, вставшей на колени перед очагом. Через несколько мгновений вспыхнул желтый лепесток пламени и в очаге расцвел огонь. Помещение залил мерцающий золотой свет. Гэвин взяла кувшин медовухи, чашу и две небольшие ковриги хлеба. Устроившись на постели, она отломила краюху и скормила мне первый кусок.

Я, в свою очередь, отломил кусок и накормил ее. Мы доели первый хлеб, расправились со вторым, а затем вытащили пробку из медовухи и опять улеглись, чтобы спокойно потягивать прекрасный напиток, перемежая это занятие поцелуями, причем каждый следующий оказывался более страстным, чем предыдущий.

Нет, дальше ждать я решительно не мог. Отложив чашу, я притянул жену к себе. Она не возражала, мягкая, теплая, и мы отпустили наши тела на свободу. Я помнил, что моя серебряная рука холодная, поэтому изо всех сил старался не коснуться ей тела Гэвин — задача не из легких, поскольку мне хотелось бесконечно ласкать ее. Гэвин меня успокоила.

Встав рядом со мной на колени, она взяла мою серебряную руку и поднесла к губам.

— Теперь это часть тебя, — тихо сказала она, — а значит, и часть меня тоже. Она прижала блестящую руку к груди и стала греть ее теплом своего тела.

Нежность пронзила меня не хуже копья. Гэвин стала моей вселенной, и я растворился в ней без остатка.

Потом, так и не вылезая из постели, мы допили медовуху. Наша брачная ночь, хоть и прерванная пожаром, оправдала все наши надежды.

— Мне все кажется, что я и не жил до сей поры, — сказал я ей.

Гэвин улыбнулась и поднесла чашу к губам.

— По-моему, ночь еще не закончилась, — лукаво сказала она.

И мы снова занялись любовью, с той же страстью, но уже без спешки. Мы были целым миром, вселенной для самих себя. И спешить было некуда. Незадолго до рассвета мы уснули в объятиях друг друга. Я не помнил, как и когда закрыл глаза, зато запомнил тихое дыхание Гэвин у себя на щеке и тепло ее тела рядом с моим.

Ночь была короткой передышкой перед чередой забот и тревог последующих дней. Однако на следующее утро я встал, переполненный силой, готовый достойно встретить все, что пошлет судьба. Предстояла работа, и мне не терпелось заняться ей.

Тегида и мрачного Кинана я нашел в зале. Они обсуждали похороны Кинфарха. Кинан хотел вернуться со своими людьми в Дун Круах, и похоронить отца там. И уходить они решили не откладывая.

— Хотелось бы мне, чтобы все кончилось иначе, — проговорил Кинан хрипло. — Я бы с удовольствием остался и помог восстанавливать каэр.

— Я знаю, брат; я знаю, — ответил я. — Но у нас хватает рабочих рук. А я хотел бы пойти с тобой.

Дальше мы говорили о том, как и чем снабдить его отряд в пути. Из-за пожара и долгой засухи наши запасы были вовсе не такими, какими могли бы быть. Но я непременно хотел, чтобы Кинан в дороге, да и потом тоже, ни в чем не нуждался.

Лорд Калбха тоже собирался возвращаться в свои земли. Галанские фургоны уже грузились, а он наблюдал за погрузкой. Когда она закончилась, он вошел в зал и объявил, что готов тронуться в путь. Мы вышли во двор.

— Я сообщу, когда мы поймаем воров, — пообещал я.

— А до того дня, — серьезно ответил Кинан, — я не буду пить ни эля, ни меда, не буду зажигать огня в королевском зале. Дун Круах останется во тьме.

Галанские воины, слышавшие клятву Кинана, подошли поближе. Один из них выступил вперед.

— У нас будет король, который поведет нас домой, — сказал он. — Нехорошо возвращаться в наше королевство без короля, ведущего нас.

Тегид выслушал его, накинул на голову складку плаща и сказал:

— Твоя речь благородна. Есть ли у тебя знатный человек, достойный стать королем?

Галаны хором ответили:

— Есть, Пандервидд.

— Назовите мне его имя и приведите ко мне.

— Он стоит рядом с тобой, Пандервидд, — сказали они. — Это Кинан Мачэ и никто другой.

Тегид повернулся и положил руку на плечо Кинана.

— Есть ли что-нибудь, что мешает тебе занять трон отца? — спросил он.

Кинан провел рукой по своим жестким рыжим волосам и на мгновение задумался.

— Насколько я знаю, ничего не мешает, — ответил он наконец.

— Твой народ выбрал тебя, — сказал Тегид, — и я не вижу лучшего выбора. Как Главный Бард Альбиона, я возлагаю на тебя королевский сан, если ты согласен принять его.

— Приму. Со смирением, — ответил Кинан.

— Хорошо и правильно было бы провести соответствующую церемонию, — вздохнул Тегид, — но путь вам предстоит не близкий, и лошади не будут ждать. Поэтому возведем тебя в сан прямо сейчас.

За тем, как