Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко

в словака Гржимека Районецкого. Особенно долго задерживаться в австрийской столице «Районецкий», проходивший в документах ОГПУ, а вскоре – НКВД под оперативным псевдонимом «Длинный», не стал и поступил в Парижский радиотехнический институт. Находясь в Париже, он не только выполнял ответственные оперативные задания на территории Франции, но и выезжал с разведывательными миссиями в нейтральную Швейцарию и нацистскую Германию.

Однако французская контрразведка тоже не дремала, и появление иностранного студента в «кругах, близких к Генеральному штабу» – Коротков тогда «разрабатывал» сотрудника тамошней военной разведки, – вызвало подозрение. Пришлось возвращаться в Москву… Это был 1935 год, а уже в 1936-м Александр Михайлович отправился в Германию, опять нелегально, но уже по линии научно-технической разведки… Много чего ещё про него можно рассказывать, но ограничимся тем, что в 1941 году Александр Эрдберг – теперь его звали так – был назначен заместителем легального резидента в Берлине и не только восстановил утраченные связи с «Корсиканцем»[59] и «Старшиной»[60], но и сумел убедить Москву в их надёжности, как истинных германских патриотов, противников Гитлера и нацистского режима. После нападения Германии на СССР, до эвакуации персонала советского посольства, сразу же взятого в кольцо сотрудниками гестапо, он сумел дважды, 22 и 24 июня, выйти в город, оторваться от наблюдения и встретиться со своими контактами для инструктажа и передачи им необходимых материалов. Во время войны Коротков побывал в ряде различных стран, в том числе – в Иране, во время Тегеранской конференции.

Мы даже не сомневаемся в том, что Алексей Козлов ничего этого не знал, так как к нему это не имело никакого отношения, а мемуаров руководящие сотрудники разведки тогда ещё не писали. Впрочем, писать (или сочинять) воспоминания – дело отставников, а Коротков так на пенсию и не вышел… Зато Козлов знал, что генерал десять лет руководил нелегальной разведкой, и, думается, до него доходили те характеристики, которые давали начальнику управления его подчинённые. Например, такая: «Ему было свойственно нестандартное оперативное мышление и желание избегать привычных штампов в работе. Так, общаясь по долгу службы в основном с начальниками отделов и управлений и их заместителями, А. Коротков одновременно продолжал дружить и с рядовыми сотрудниками разведки… Александра Михайловича всегда интересовало мнение рядовых сотрудников разведки о мерах руководства по совершенствованию её деятельности»[61].

Вот, как-то так!

Алексей Михайлович встречался с Коротковым в 1961 году, перед окончанием своей стажировки в ГДР. Генерал беседовал с ним в течение 20–25 минут. В соответствии с железными законами разведки, Александр Михайлович, уже не будучи начальником Управления «С», не знал абсолютно ничего о том, какое поле деятельности вскоре откроется перед его собеседником, но дать советы, так сказать, общего плана, основываясь на своём богатейшем оперативном опыте, он, конечно же, мог. Козлов запомнил его воистину завет – быть особенно внимательным в отношении собственной безопасности. Коротков ему об этом говорил больше всего. Мол, вопросы безопасности – это для тебя самое главное…

…Хотя, разумеется, ещё больше из встреч того периода ему запомнилось знакомство с Татьяной – студенткой Московского энергетического института. Вскоре Алексей сделал ей предложение, и в 1962 году они поженились, после чего Татьяну Борисовну стали также готовить к нелегальному выводу за рубеж.

А вот со своим другом Юлием Квицинским, продолжавшим работать в советском посольстве в ГДР, Алексей встретиться не мог, хотя определённо знал, где находится его однокашник. Но уж слишком по разным дорогам – в прямом и переносном смысле – они теперь ходили… (Можно, конечно, при развитом воображении представить встречу двух выпускников МИМО на немецкой земле. «Ты как, Юлий?» – «Всё прекрасно – я уже третий секретарь посольства! А ты что здесь делаешь?» – «Да вот, понимаешь, на технического чертёжника учусь». Немая сцена! Поэтому лучше было не встречаться – ни с ним, ни с кем из иных знакомых по «прежней жизни».)

…Его спецподготовка продолжалась, как считается, очень недолго: всего три года и два месяца. 2 октября 1962 года Алексей Козлов выехал на боевую работу. Теперь его звали Отто Шмидт, а для нескольких человек в Центре, знавших о его существовании и им руководивших, он был нелегалом «Дубравиным». Для подавляющего большинства из тех, кто знал его как Лёшу, Алексея, он просто исчез – такое с людьми случается нередко, причины тому могут быть самые разные, а потому это никого не удивляет. Особенно людей, которые когда-то учились вместе…

Глава 4

Работа, им ненавидимая

А мир, между прочим, в это время воистину кипел и, казалось, стремительно приближался к Третьей мировой войне, которая вполне могла стать термоядерной, а потому и самой последней на Земле.

11 сентября 1962 года было «опубликовано заявление ТАСС, в котором сообщалось, что СССР оказывает поддержку Кубе в военной области, но “Советскому Союзу не нужно перевозить ни в какую страну, например, на Кубу, имеющиеся в его распоряжении средства для отражения агрессии и нанесения контрудара. Наши ядерные средства столь могущественны по своей поражающей силе… что нет необходимости искать место для их развёртывания за пределами СССР”»[62]. А тем временем из различных советских портов к берегам «Острова Свободы», как нарекли тогда Кубу, шли караваны грузовых судов, в трюмах которых были спрятаны тактические и зенитные ракеты, самолёты, танки, десятки тысяч человек личного состава и даже ядерные заряды…

22 октября президент Джон Кеннеди отдал приказ военно-морским силам США установить морскую блокаду Кубы. В тот же самый день в Москве, так уж совпало, сотрудники контрразведки КГБ СССР арестовали полковника Главного разведывательного управления Генштаба Олега Владимировича Пеньковского, обвинённого в сотрудничестве с английской и американской спецслужбами. То есть в шпионаже – измене своей стране, работе против неё.

В общем, всё кипело, а «Дубравин», уже «на документах» Отто Шмидта, тем временем приехал в Данию, имея, казалось бы, самое мирное задание Центра: поступить там на учёбу в престижное техническое училище, окончить его и официально получить диплом технического чертёжника. Ему было сказано чётко: «На это у тебя три месяца!»

…Когда молодого, необстрелянного солдата отправляют на поле боя, его – если нет, разумеется, крайней необходимости – не сразу бросают под огонь противника, но дают ему возможность хоть как-то подготовиться, освоиться, при возможности – окопаться. Помнится, на полевых занятиях по тактике в военном училище нам говорили постоянно: «Остановился – окопайся!» Вот и в данном случае официально полученный «на родине» диплом должен был стать для Алексея Козлова, вернее, как мы уже сказали, Отто Шмидта, тем самым «окопом», который может прикрыть его в нужный момент…

К сожалению, в своё время мы не стали подробно выспрашивать Алексея Михайловича о том, что он чувствовал, возвратившись в Данию в совершенно ином качестве, нежели приезжал прежде. Тогда-то, в первый раз, он был пусть и студентом-стажёром, но консульским работником, имевшим дипломатический иммунитет, в посольстве он был своим среди своих, теперь же стал человеком под чужой фамилией, с поддельными документами и твёрдым пониманием того, что в случае каких-либо неприятностей в советское диппредставительство за помощью не побежишь. (Картинка: «Товарищи, помните?! Я у вас стажировался! Я свой…») Исключено.

Хотя можно полагать, что за теми многоразличными событиями, что были потом в жизни Алексея Михайловича, он вряд ли сохранил в памяти впечатления от первых своих «нелегальных» шагов по чужой территории, так что спрашивать его о том было бы бесполезно. В общем, мы такого вопроса не задавали. Да тогда нам это было и ни к чему, были более интересные на тот момент темы.

Зато нам во всех подробностях рассказывала о начале своего нелегального пребывания за рубежом полковник Людмила Ивановна Нуйкина, долгие годы проработавшая в различных странах вместе с мужем, Виталием Алексеевичем, и впоследствии прекрасно знавшая Козлова. Всё-таки, хотя это и была совершенно другая страна, и условия были разные, но все человеческие души живут примерно одними и теми же чувствами, и у Алексея Михайловича, скорее всего, первые впечатления были такие же, ну, или близкие к тому.

Так вот, Людмила Ивановна рассказывала:

«Я помню, как мы приехали в первый раз… Огромная площадь, мы встали, тот, который нас провожал до этого места – сотрудник резидентуры, или кто, даже не знаю, а приехали мы на пароходе, тихонько сказал: “Ребята, давайте здесь попрощаемся, потому что там мы не сможем”. И вот в буквальном смысле вышли мы на центр площади, она была пуста (это было воскресенье) хотя, думаю, народу было много, но мы их не видели. Он говорит: “Ну всё, ребята! Дальше