Мелодия убийства - Валерий Георгиевич Шарапов

– Хочешь макарон?

Ромка шмыгнул носом и утер нос рукавом. Василий помог сыну встать, и они вошли в кухню.

Спустя пару мгновений Ромка уже жадно уплетал холодные слипшиеся макароны, запивая их холодным киселем.

Пока Ромка уничтожал макароны, Василий вернулся в комнату и поднял с пола фотографию жены.

Анна Яковлевна Старостина – мать Ромки и его однокурсница по мединституту – в декабре тридцать девятого умерла от тяжелой формы пневмонии. Тогда Ромке только-только исполнилось пять. Уже тогда мальчик имел отклонения в психике, а после смерти матери к прочим недугам добавилось еще и заикание.

От грустных воспоминаний Старостина оторвали глухие щелчки за окном. Раздалось урчание, потом что-то громыхнуло, и снова раздались глухие щелчки. Василий не сразу понял, что это пулемет. Он подбежал к окошку и ужаснулся. Их старенькая, видавшая виды «полуторка» полыхала. Возле кабины, лежа на спине с окровавленным лицом, корчился человек. Не без труда Василий узнал Отара Биджиева. Мужчина корчился от боли и громко ругался на абхазском.

Соседнюю улицу заволокло дымом. Василий бросился к дверям, сбежал по лестнице и выскочил из подъезда. У двери, прошитые пулеметной очередью, лежали Алешин и Коргин. Коргин, вне всякого сомнения, был мертв, Алешин же еще хрипел, Василий упал возле него на колени. Из-под прижатых к животу ладоней здоровяка сочилась кровь.

– Покажи, – стараясь казаться спокойным, потребовал Василий.

Алешин убрал руки, кровь хлынула ручьем, Старостин сорвал с себя пилотку и зажал ею рану. Алешин скорчил гримасу.

– Похоже, отбегался я, Василь Андреич! Явилась немчура, совсем чуток мы не успели. Шел бы ты к сыну, а нам всем тут уже, похоже, не помочь.

– Успею, – процедил сквозь зубы Василий.

– Отар вроде еще орет. Иди к нему.

– Где Янис и Степка? – прохрипел Василий.

– Не знаю! Когда по нам шарахнуло, они в кузове сидели.

Василий повернул голову, кузов машины тоже горел. Если Асланидис и Калугин там, то их уже не спасти. Василий подполз к Отару, но и тот уже затих.

– Этот отмучился, – пробормотал Василий и вернулся к Алешину.

Из густого облака дыма вырулила польская танкетка. Вслед за ней, тарахтя и стреляя на ходу, показались два колясочных мотоцикла, оснащенные пулеметами. Потом появились не меньше двух десятков солдат в мышиного цвета форме и оцепили здание горисполкома. Почти тут же к горисполкому подкатили три тентованных фургона «Опель-Блиц» и две черные легковушки. Грубая немецкая речь звучала повсюду, дым щипал ноздри и слепил глаза.

Из грузовиков выпрыгивали солдаты, выгружали из машин коробки и ящики и заносили их в здание. Из легковушек выходили офицеры. Их было не меньше десятка. Часть из них вошла в здание, но двое остались возле машин и принялись руководить разгрузкой.

– Осваиваются, суки! Они, похоже, здесь свою управу сделать хотят, – прохрипел Алешин.

Василий оглянулся по сторонам и увидел бегущего в их сторону Степана Калугина.

– Живой. Ну хоть одно хорошо.

Санитар тем временем подбежал и присел у лежавшего в крови Алешина.

– Как он?

Калугин тяжело дышал, его халат был испачкан землей, колпак куда-то исчез.

– Фрицы повсюду, наши отступили, так что нужно уходить. Один из местных сказал, что мост через Подкумок взорван, вокзал тоже бомбили, камня на камне не осталось.

– Где Янис?

– Убит… Я его пытался затащить в дом, когда его очередь прошила, затащил, а он уж и не дышит.

– А ты?

– Ни царапины.

Василий повернулся к Алешину.

– Его нужно срочно в госпиталь доставить. Иначе кровью изойдет.

– Как мы его доставим? – Калугин выругался. – Эти твари повсюду. Гоняют на мотоциклах и всех, кто не успел спрятаться, косят из пулеметов. Жорку нужно в дом донести, а там уж ты давай.

– Ко мне его отнесем. Взяли! – крикнул Василий, и они вместе внесли Алешина в подъезд.

Когда они донесли раненого до квартиры и уложили в кровать, Алешин был уже без сознания. На то, чтобы промыть и обработать рану и перевязать Алешина, ушло чуть больше десяти минут. Когда все было сделано, Василий пошел в ванную и смыл с рук кровь. В этот момент он услышал крик.

– Василь Андреич! Сюда… Скорее!

Василий вбежал в комнату, Калугин стоял у окна. То, что Василий увидел, привело его в шок. «Ромка! Я же не запер дверь!»

Мальчик шел по улице в сторону бывшего горисполкома, совершенно не тревожась из-за того, что повсюду сновали немцы. Когда Василий выскочил из квартиры и выбежал из дома, Ромка уже стоял возле черного «Хорьха» и разговаривал с одним из немецких офицеров, руководящих разгрузкой. Когда Василий попытался приблизится к сыну, путь ему преградили двое немецких солдат. Василий остановился.

– Это мой сын! Пожалуйста, позвольте мне забрать его.

– Zurück![3] – Один из солдат вскинул винтовку.

– Was ist dort? Was braucht dieser Russe?[4] – крикнул немецкий офицер, стоявший рядом с Ромкой. Это был рослый блондин, обер-лейтенант.

– Мой сын! Пожалуйста… – крикнул Василий.

– Überspring es![5]

Когда солдаты отступили и Василий приблизился, немец заговорил на ломаном русском:

– Как твое имя?

Василий представился.

– Старостин… Василий Андреевич!

Немец засмеялся:

– Васька? Тебя зовут Васька?

– Можно и так назвать.

– Врач? – немец указал на халат.

– Я хирург.

– Хороший хирург?

– Да-да… я очень хороший хирург.

– Ты готов лечить немецких солдат, Васька?

– Я готов лечить всех, кто нуждается в помощи. Позвольте мне все же забрать сына.

– Забирай! Хотя постой… – Обер-лейтенант улыбнулся и вынул из кармана плитку шоколада. – Вот возьми.

Немец пригнулся и протянул мальчику угощение. Ромка, все это время стоявший отрешенным, увидел шоколад и буквально вырвал его из рук офицера. Сорвав обертку, мальчик стал жадно запихивать его в рот, пачкая рот и пальцы. Офицер скривил лицо.

– Dieser Junge isst wie ein Schwein und riecht wie ein Schwein![6]

Обер-лейтенант ударил Ромку по рукам, потом ударил его сапогом по ноге. Мальчик упал и заскулил, как побитый щенок. Василий бросился вперед, но тут же получил удар прикладом в спину. Он упал, один из только что преграждавших ему путь солдат ухватил его за шиворот и оттащил в сторону.

– Пожалуйста! Не трогайте моего мальчика! Он болен…

То, что произошло потом, было ужасно. Ромка вдруг перестал плакать, его брови сдвинулись, а пальцы сжались в кулаки. Мальчик схватил валявшийся поблизости обломок кирпича и с остервенением швырнул его в своего обидчика. Камень угодил немцу в лицо, хлынула кровь, Ромка бросился вперед и вцепился в руку немца зубами. Офицер ударил мальчика по лицу, но Ромка не ослаблял хватки. Кривясь от боли, обер-лейтенант выхватил