Мелодия убийства - Валерий Георгиевич Шарапов

есть с шести до шести тридцати, вы были рядом с ним? – осторожно уточнил Зверев.

– Еще чего! Как только этот вонючка пришел, я сразу оделась и ушла! Вы уж извините, но я не особо комфортно чувствую себя, когда рядом находятся такие экземпляры. Говорю еще раз, в шесть Стасик явился, я тут же ушла, прогулялась, посидела у фонтана целых полчаса и вернулась ровно в половине седьмого. Я вернулась, потому что замерзла и, кроме того, в шесть тридцать по радио должна была начаться моя любимая передача. Когда я вернулась, Стасик был еще в номере и заканчивал уборку, а Анька сидела на кровати и читала свои книжки. – Агата перевела взгляд на Анечку: – Ну а ты чего молчишь, разве что-то было не так?

– Все было именно так, – подтвердила Ткачева.

– Ну вот, а я что говорю…

– Анна, скажите, вы абсолютно уверены, что в тот день, с шести до шести тридцати, Стас Гулько убирался в вашем номере и никуда не отлучался? – спросил Зверев.

– Да, я в этом уверена.

Павел посмотрел на Зубкова, тот тихо выругался и, повернувшись, направился к выходу.

Глава третья

Спустя десять минут Зверев вышел из санатория и увидел сидевшего на одной из лавок Зубкова. Елизаров куда-то исчез, сам же капитан смолил папироску и, судя по всему, дожидался именно Зверева. Увидев своего псковского коллегу, Зубков поманил Зверева рукой. Павел Васильевич неспешно подошел, сел рядом и тоже закурил.

– Ладно! Раз уж от тебя все равно не избавиться, давай попробуем порешать это дело вместе. Если эти дамочки не врут, то выходит, что у Стасика алиби. Что следует из этого? А из этого следует, что либо врет Юлия, либо врал ее муженек.

– Врал либо ошибся! – поправил Зверев.

Зубков словно бы его не услышал.

– Допустим, что Гулько невиновен, то что же тогда? На невиновности Дюкова я тоже настаиваю…

– Есть основание или ты его боишься? Шутка ли, ведь важная фигура.

– Никого я не боюсь, – огрызнулся Зубков. – Я тут общался с местным охранником, он уверяет, что видел, как Прохор ссорился с Дюковым. Когда Дюков направился на цокольный этаж, где находится гримерка наших музыкантов, сторож говорит, что почти сразу же раздались крики. Сторож подошел к гримерке и увидел, как Прохор и Дюков сцепились. Вмешиваться сторож не стал, но заверил меня, что Дюков не притрагивался к саксофону. Так что у него своего рода алиби, поэтому лучше расскажи, что там с твоим худруком.

– Его фамилия Ветров. Администратор санатория Галина Шестакова утверждает, что он имеет виды на Юлию, та же его побаивается, потому что не хочет потерять работу, так как Ветров ее начальник и может ей насолить. А еще Галочка уверяет, что у Юлии были какие-то тайны от мужа.

– Полагаешь, что это Юлия укокошила муженька, а потом наврала нам с три короба про Дюкова и про Стасика? – предположил Зубков.

– Может, и наврала, а может, и нет. Давай для начала рассмотрим версию, согласно которой Юлия и сторож сказали правду.

– Тогда выходит, что отравить мундштук саксофона мог только Стасик Гулько, – бодро заявил Зубков.

Зверев усмехнулся.

– Или кто-то другой, кого Прохор Глухов мог принять за Стасика.

– Что ты хочешь сказать?

– Знаешь что, капитан, давай-ка мы с тобой проедем к тебе в райотдел и еще раз побеседуем с нашим пареньком, только уже вместе. Есть у меня одна мыслишка на этот счет.

Через несколько минут Зверев и Зубков уже ехали в ближайший РОВД на вызванной им дежурной машине.

* * *

Мрачный кабинет с портретом Круглова[7] на стене, обтрепанная мебель; на столе, помимо черного массивного телефона, печатной машинки «Райнметалль» и настольной лампы с помятым плафоном, навалена целая кипа бумаг; на тумбочке по соседству помутневший графин, два пожелтевших стакана и откупоренная и недоеденная банка тушенки. Через тонкие стены время от времени слышались чьи-то гулкие шаги, ругань и телефонные трели – все это заставляло Зверева кривить лицо, поджимать губы и морщиться. Сейчас Павел Васильевич сидел на скрипучем стуле в уголочке уже примерно десять минут и жутко хотел курить. Однако курить он не стал и о том же попросил Зубкова.

Причиной тому, что оба воздержались от столь привычного и любимого дела, было то, что Зверев решил оценить степень болезни подозреваемого. «Если начать курить сейчас, то в комнате будет запах дыма, а я хочу в полной мере ощутить то амбре, которое исходит от нашего Стасика», – пояснил Зверев. Зубков, хоть и со скепсисом отнесся к просьбе Зверева, тем не менее ее выполнил.

Когда дверь отворилась и хмурый сержант привел в кабинет высокого худощавого парня, Зверев сглотнул и невольно поморщился. Даже на расстоянии два метра, именно столько было от майора до севшего в середине кабинета под лампой арестованного, неприятный запах нечистого тела ощущался, вне всякого сомнения. Гулько заметил, что Павел Васильевич поморщился, скривил лицо и сгорбился. Зверев почувствовал себя неловко, снова сглотнул и теперь уже не стал себя ограничивать в плане курения. Он кивнул Зубкову, сунул руку в карман и достал «Герцеговину Флор». Зубков тоже достал из ящика «Казбек», оба закурили.

Лет восемнадцати, хотя из-за своей худобы Стасик Гулько выглядел почти мальчишкой. Большие глаза с длиннющими ресницами, правильные черты лица, тонкие губы и высокий лоб. Если бы не пустой взгляд и постоянно приоткрытый рот парня, то его вполне можно было назвать красивым. На парне был надет засаленный свитер, брюки с вытертыми коленками, шнурок одного из ботинок был порван и связан в двух местах двойным узлом.

– Ну что, Гулько, признаваться будем? – задал свой первый вопрос Зубков.

Парень еще сильнее согнулся.

– В-в-в чем? – Голос Стасика был несколько визгливым и скрипучим.

Парень, который сейчас сидел перед Зверевым, напомнил майору Ваньку Корнеенко, тоже заику и тоже страдающего отставанием в развитии. Тогда Зверев был воспитанником детского дома на Интернациональной.

Всем известно, что детдомовские мальчишки редко отличаются особой чувствительностью, зато любят повеселиться. Не исключением был и сам Зверев, но несправедливости он никогда не терпел.

Однажды, увидев, как несколько ребят из соседнего отряда окружили за баней Ваньку и стали отвешивать ему подзатыльники, Пашка Зверев подошел и потребовал, чтобы парня оставили в покое. Трое молодых изуверов и не подумали подчиниться, и когда один из хулиганов – Ленька Рыбников по прозвищу Карась – дал Ваньке увесистого пинка, Зверев тут же бросился на него. В той драке Звереву выбили зуб и сломали ребро, однако Ваньку с тех пор прочие