Дом, где живет чудовище - Мара Вересень

усыпав пол цветочными лепестками, будто дорогу выстелил, приглашая. Я прищурилась солнцу и приняла приглашение. Прогулка тоже вполне приятное дело.

Ветер стих так же внезапно, как и появился, словно выполнил свою задачу вытащить меня в сад и умчался прочь.

Где-то, поддразнивая невидимых пичуг, звонко клацали ножницы старика-садовника, гравий дорожки похрустывал под домашними туфлями с мягкой подошвой, шелестели листья, покачивались головки азалий и роз, солнце приятно гладило кожу. Опять хотелось девчоночьего: веснушек и глупостей, новое платье и полежать в траве лицом в небо, пока нянюшка отвлеклась, разыскивая спрятанную в ближайших кустах обувку и ненавистные чулки. Нянюшки давным давно не было на этом свете, а я так же давно перестала быть девчонкой. Может, зря не купила ту кружевную жемчужно-розовую шаль? Пусть она и не слишком подходила к моему строгому синему служебному платью. Зато в нем было одно неоспоримое достоинство — на ткани не видно пятен от воды и сохнет удивительно быстро.

Конец неуместным мечтаниям прервал бортик фонтана, в который я уткнулась. Он был довольно высокий, чуть выше середины бедра, поросший по низу буклями пушистого изумрудного мха, весь в трещинках и сколах. Постамент в центре, слегка зеленоватый, венчала такая же зеленоватая дама, изображающая, должно быть, ту самую водную нимфу, что когда-то прокляла Статчен отсутствием дождей — больно вид у пышнобедрой красотки был суровым. В завитки мраморных волос набилось листьев и цветочных лепестков, и не хмурь она свои мраморные брови, выглядела бы вполне милой, несмотря на трещины на щеках и чуть искрошившийся круглый подбородок.

По поверхности темной воды, почти полностью ее закрывая, плавало множество листьев и лепестков, как те, что украшали статую. Не похоже, чтобы фонтан чистили, потому вода и была такой. Наверняка на дне полно мусора и сгнивших растений.

Вода, даже темная, особенно в такой яркий солнечный день, все равно что зеркало, и льет в фонтанную чашу, скорее всего, только с неба. Осознав это, я спешно шагнула назад, ногу подняла, чтобы шагнуть, но коварный ветер, будто ждал. Он, неожиданно холодный, подло пнул меня в спину. Я пошатнулась. Чтобы не упасть, пришлось упереться руками в бортик, почти нависнув над оголившейся поверхностью воды. Не этот ли темный омут мерещился мне во время встречи в столовой? Черное зеркало, полное страхов и ночных кошмаров.

Когда я, совладав с собой, отступила, в ушах снова был мерзкий звон, и руки, которыми я обнимала себя за плечи, чтобы успокоится, дрожали.

Хрупнувший гравий заставил меня едва ли не подпрыгнуть — рядом со мной переминались две тонкие черные лошадиные ноги. Еще одна нога, в узком сапоге, покоилась в поблескивающем стремени на лошадином боку.

— Вас будто специально тянет куда-нибудь свалиться в моем присутствии: с обрыва, в обморок, в фонтан, — сказал вернувшийся из города Эдсель и спешился.

— Не специально, — я осмелилась возразить, но не повернуться, и он снова говорил, в основном, с моей спиной, так как стоял слева и чуть позади, держа лошадь за поводья.

Руки без перчаток. Сам не носит, а мне советует…

Мысли были неуместные и так и зудело повернуться и посмотреть, та ли на нем маска, что прежде, но я не шелохнулась. Наверняка, та же, ведь перед отъездом он только плащ взял.

— Вы все время подкрадываетесь и заговариваете внезапно, — добавила я, глядя вниз, на дорожку и пробивающиеся сквозь мелкие камушки упрямые травинки.

— О чем таком можно думать, чтобы не услышать въехавшую во двор лошадь? Любовались своим отражением?

Вот уж что нет, то нет.

Но вслух говорить не стала, продолжив рассматривать гравий, свои испачкавшиеся в пыли домашние туфли и острые мыски сапог лорда Эдселя, украшенные металлическими уголками и набивным рисунком по краю вдоль подошвы.

— Знаете, мисс Дашери, это довольно обидно. Даже если опустить, что вы на меня работаете, всякий раз не смотреть на собеседника очень грубо, а вы выглядите вполне воспитанной молодой особой. Да и тетушка Лексия вряд ли стала бы общаться с грубиянкой. Причина во мне? Я настолько вам отвратителен? Куда исчезло любопытство, с коим вы заглядывали мне под капюшон в саду и в тень, где я таился в вечер нашего почти что совместного ужина, который вы успели попробовать, а я только посмотрел?

Целая речь и все для меня. Я оставила дорожку и посмотрела.

— Но вы же не лю… — начала я.

Эдсель сжал губы. Дернулась щека, из-под края маски показалась странная бугристая кожа. Шрам от ожога?

— Извините, — теперь я смотрела практически в упор в его жутковатые светло-серые глаза.

А маска была все та же. Она у него одна, что ли?

Капюшон лежал на плечах. Неприлично короткие волосы с молниями седины блестели на солнце.

— Вы все время извиняетесь, — с ноткой недовольства проговорил Эдсель и снова сжал губы ниткой.

— Думаете не стоит?

Вот сейчас было грубо, но плотно сомкнутые губы дрогнули в скупой улыбке, будто он, как и я, не особо в улыбках практикуется.

— Думаю, извиняться стоит, когда действительно чувствуете вину и раскаяние. Но это явно не о вас сейчас, — сказал он, шагнул ближе к лошади, потянулся к седельной сумке, достал оттуда шуршащий сверток и протянул мне.

Взгляд у Аларда Эдселя при этом был странный, будто он знал что-то, связанное со мной, но не говорил, хоть ему и хотелось.

— Это еще зачем? — по вполне понятным причинам воспротивилась я. Подарки от, как он сам сказал, работодателя, да еще и без повода, вроде именин или новогодия, неуместны так же, как грубость в общении.

Про грубости я умолчала, а про неуместное не стала, чем вызвала очередную кривоватую улыбку.

— Вас знобит в жаркий день, — Алард кивнул на мои покрытые цыпками руки, которыми я все еще обнимала себя за плечи. — Вы либо умудрились каким-то невероятным образом простудиться, либо перегрелись на солнце, поскольку продолжаете игнорировать головные уборы. Значит, вещь будет кстати в обоих случаях.

— Что это?

Я позволила себе толику любопытства. У меня не так уж часто случаются подарки, даже те, что я делаю себе сама, потому хрусткая бумага, перетянутая витым синим шнурком, будоражила воображение.

— Шаль, — ответил Эдсель. — Та, что вам понравилась. Жемчужно-розовое кружево. Она теплее, чем выглядит.

Я продолжала упорствовать. Правда, сражение шло теперь уже с моим собственным любопытством.

— Вы нарочно заставляете меня стоять с протянутым свертком, будто неугодного кавалера? — раздраженно проговорил мужчина. — Тогда я воспользуюсь своим хозяйским правом приказать вам взять этот дурацкий пакет. Нет. Я поступлю иначе.

Эдсель мгновенно сократил расстояние, отодрал от плеча мою руку и