Потерянное письмо - Мими Мэтьюз

добавляло что-то новое. Арка в стиле Тюдоров, елизаветинские дымоходы и палладианские колонны. Она даже представить себе не могла, сколько в нем комнат и сколько времени потребуется, чтобы дойти от одного конца дома до другого.

Подумать только, Себастьян жил здесь совсем один, если не считать слуг и редких визитов сестры! Это была отрезвляющая мысль.

И все же Себастьян Конрад никогда не был тем джентльменом, который наслаждался обществом. Он был тихим и отчужденным, его суровый взгляд намекал на неодобрение, когда он скользил по различным развлечениям сезона.

— Я не знаю, зачем он вообще пришел!

Пенелопа Мэйнуэринг однажды пожаловалась на это во время музыкального вечера в особняке лорда и леди Лавджой в Мейфэре.

Сильвия согласилась спеть в тот вечер две песни. Себастьян был в дальнем конце комнаты. Она чувствовала на себе его взгляд на протяжении всего ее короткого выступления. Это было в самом начале их ухаживания — если это вообще можно было назвать ухаживанием. Она еще не совсем знала, что о нем думать. Но почему-то даже тогда его серьезный, пристальный взгляд заставлял заигрывания других ее поклонников казаться детскими и глупыми.

Он был гораздо более внушителен, чем другие джентльмены. Гораздо серьезнее. Он не расточал ей восторженных комплиментов и не устраивал шоу, дразня ее. Он просто был рядом. Внушительный. Надежный. Заслуживающий доверия. И поскольку он, казалось, не так-то легко дарил свои чувства, она еще больше ценила его внимание.

Конечно, это было только в самом начале. Позже, когда она провела с ним больше времени, поговорила с ним и узнала его получше, она стала глубоко заботиться о нем.

Не то чтобы все это уже имело значение.

Теперь они были двумя чужими людьми. Незнакомцы, которые даже не были склонны сильно нравиться друг другу.

Она спустилась на последний лестничный пролет, настолько погруженная в свои мысли, что не заметила слугу, взбегающего по ступенькам снизу. Он нес кувшин с горячей водой и охапку сложенных полотенец. При виде ее он резко остановился. Вода переливалась через край широкого желоба и выплескивалась на ступеньки.

— О, прошу прощения! — сказала она. — Я не хотела вас напугать.

— Конечно, нет, мисс. Это была моя собственная вина.

— Ерунда.

Она шагнула туда, где он стоял.

— Не могли бы вы дать мне полотенце?

— Полотенце?

Она бросила многозначительный взгляд на маленькую лужицу у его ног.

— Я бы не хотела, чтобы кто-то поскользнулся на лестнице.

— Не переживайте. Я сам займусь этим, когда…

— Никаких проблем. Я быстро все уберу.

Она взяла самое верхнее полотенце из стопки в его руках и одним плавным движением опустилась на колени и вытерла воду.

— Вот так.

Она выпрямилась и обнаружила, что он смотрит на нее, слегка нахмурив брови и оценивающе сверкая острыми, лисьими глазами.

Ее улыбка погасла. У нее было неприятное чувство, что ее ценность взвешивают и измеряют с точностью до дюйма.

— Простите, — сказала она, — но вы камердинер его светлости?

— Имею такую честь, мисс.

Она медленно сложила влажное полотенце. Она задавалась вопросом, присоединится ли Себастьян к их утренней прогулке. Но если его камердинер только сейчас нес его бритвенные принадлежности, то он явно не собирался этого делать.

— Ну что ж…

Она протянула сложенное полотенце.

— Тогда я не буду вас больше задерживать.

— Спасибо, мисс.

Он отвесил ей такой поклон, на какой был способен с занятыми руками.

Она некоторое время наблюдала за ним, пока он продолжал подниматься по лестнице. Он был денщиком Себастьяна, не так ли? Больше, чем кто-либо другой, он должен знать о душевном состоянии Себастьяна. Ей ужасно хотелось расспросить его, но что-то в том, как он смотрел на нее, убедило ее придержать язык. Она не была полностью уверена, но у нее сложилось отчетливое впечатление, что Милсом никогда не выдаст ни одного из секретов своего хозяина — и меньше всего ей.

Себастьян откинул голову назад, позволяя Милсому опытным движением провести бритвой по всей длине его горла.

— Ты чертовски тих сегодня утром, — проворчал он.

— Разве, мой господин?

— Уж не сговариваешься ли ты снова с моей сестрой?

Милсом неодобрительно сдвинул брови.

— Не думаю, сэр.

Он сделал еще одно движение бритвой.

— Я никогда ни с кем не вступал в сговор.

— Нет? Тогда как бы ты это назвал?

— Не могу сказать, как бы я это назвал.

Милсом на мгновение задумался.

— Ее светлость изводила меня из-за той пряди волос, пока я не назвал имя женщины, которая дала ее вам.

Он провел бритвой по краю челюсти Себастьяна.

— Не думаю, что кто-то сможет противостоять ее светлости, когда у нее в голове появится идея.

Себастьян нахмурился.

— Возможно, и нет.

— Я сопротивлялся ей так долго, как только мог.

— Это было настолько ужасно?

— Вы даже не представляете, милорд.

Милсом поморщился при воспоминании.

— Она плакала, я полагаю.

— Очень много, сэр.

Себастьян не был совсем уж бесчувственным. По горькому опыту он знал, что Джулия может стать чертовски неприятной, если не добьется своего. И все же он полагал, что его камердинер сделан из более прочного материала.

— Твоя беда, Милсом, в том, что ты понятия не имеешь, как защититься от женских козней.

— Полагаю, что так и есть, милорд.

Милсом отступил, чтобы оценить дело своих рук.

— Никогда не было особых причин учиться, не так ли?

По-видимому, удовлетворенный качеством бритья своего хозяина, он повернулся к туалетному столику и занялся уборкой.

— Кстати, о представительницах прекрасного пола… Я видел вашу мисс Стаффорд сегодня утром.

Предательское сердце Себастьяна болезненно сжалось. Он нахмурился.

— Она не моя мисс Стаффорд, Милсом.

— Она была одета в верховую одежду. Полагаю, чтобы покататься с ее светлостью.

— Вот как?

Себастьян встал и подошел к умывальнику. Он встал и оделся, но не потому, что намеревался присоединиться к ним. Действительно, выезжать на территорию поместья, подставляя свое покрытое шрамами лицо неумолимому утреннему солнцу, было самым последним, что он хотел сделать.

Кроме того, подумал он, ополоснув лицо холодной водой и грубо вытирая его полотенцем, он не заинтересован в возобновлении отношений с мисс Стаффорд.

— Она выглядела необычайно красивой, если мне можно такое говорить, — заметил Милсом со своего места за туалетным столиком.

Себастьян бросил на своего камердинера свирепый взгляд.

— Нет, Милсом. Тебе нельзя такое говорить.

Милсом пожал плечами.

— Может быть, мисс Стаффорд и ее светлость еще не выехали. Я полагаю, вы все еще можете присоединиться к ним, если…

— Будь проклята твоя дерзость, — прорычал Себастьян.

— Достаточно того, что я должен слышать подобные вещи от своей сестры. Я не