История моей жизни. Записки пойменного жителя - Иван Яковлевич Юров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во дворе жили свиньи, оттуда несло такой вонью, что дышать невозможно, но делать нечего, приходилось мириться, так как ничего лучшего найти было нельзя, в каждом доме было полно квартирантов. Я уже говорил, что тут было много скрывшихся из Вохомского района кулаков. Некоторые из них работали кое-где на временных работах, а большая часть занималась спекуляцией: разъезжали по окрестным городам, покупая разные товары там, где они дешевле, и продавая их там, где они были дороже.
Оставив тут семью, я поехал сначала в Вологду, которая тянула меня легкостью сообщения с Нюксеницей. Я думал, что, если будут для того условия, сюда легче будет достать Леонида с матерью.
Поезд пришел в Вологду около полуночи. Был июнь, ночи были светлые, и я пошел побродить по городу, благо багажа у меня не было.
В центре города я увидел большущую очередь женщин. Меня это удивило, я подошел поближе, узнать, в чем дело. Оказывается, за молоком.
Я спросил, когда же откроется магазин? Ответили, что в 9 часов. А было 2 часа ночи. Встают так рано в очередь они, оказывается, потому, что последним обычно молока не остается. Получить им полагалось кому литр, кому пол-литра. Мы, говорят, уж лучше бы на рынке по дорогой цене купили, да его там нет. Беда, говорят, с детишками, кроме ржаного хлеба и кормить их нечем.
Такое положение мне не улыбалось. При таких условиях Линочка моя может погибнуть, а мне об этом и подумать было страшно. Дождавшись дня, я еще походил по городу, посмотрел рынок и окончательно убедился, что мне с семьей ехать сюда нельзя.
Вернулся в Шарью и решил съездить на автозавод — в Нижний. О нем очень много писали, поэтому я полагал, что там-то дело снабжения рабочих и их семей более или менее налажено. Но, увы, и там мне пришлось убедиться в обратном. У хлебных лавок большие очереди, ругань, давка. Некоторые рассказывали, что стояли и позавчера, и вчера, но им хлеба не досталось, и не знают, достанется ли сегодня. Около барака я разговорился с одним рабочим. Он был монтер по электропроводке, семейный, работал уже второй год, но квартиры пока не получил, жил в маленьком закутке, отгороженном досками в общем бараке. Если ему, квалифицированному и работающему второй год, не могли предоставить мало-мальски сносного жилища, то мог ли я, чернорабочий, рассчитывать на что-нибудь, кроме общежития в бараке?
На обратном пути, при пересадке в Котельниче, я встретился и разговорился с одним человеком. Он заведовал гаражом при картонной фабрике в Ветлужском районе[475] и рассказал мне, что фабрика эта находится в 40 километрах от станции Шекшема[476] (соседней с Шарьей), в сельской местности, что там легко устроиться и на работу, и с квартирой, и что очередей там никаких не бывает ни за хлебом, ни за другими продуктами. А молока сколько хочешь и недорого, так как почти все рабочие имеют своих коров — ну, прямо обетованная земля.
По виду парень внушал доверие, и я решил не ездить туда на разведку, а ехать сразу с семьей. Пока я ездил в Нижний, Линочка заболела, был сильный понос. К моему приезду ей было уже лучше, но она была ослабевшей, «полетов» стала бояться, в мускулах пропала упругость, не стало резвости и быстроты движений, хотя, в общем, с виду выглядела веселенькой. Что ж, думаю, ничего, пройдет. Без молока она пока не жила у нас ни одного дня. Иногда удавалось расстараться морковкой. Я сделал маленькую терочку: в растертом виде она ее очень любила, а я где-то вычитал, что морковь маленьким очень полезна, поэтому мы так или иначе старались ее доставать.
Проехали поездом до Шекшемы, а там случайно попались попутные лошади, нас не задорого взялись увезти до самой фабрики[477]. Но там мы обошли чуть ли не весь поселок в поисках ночлега, просились остановиться хотя бы на одну ночь, но везде получали отказ. Наконец одна старушка пустила. Домишко у них был маленький, переделан из бани, а жили они со стариком и с ними внучек лет пяти. Вещи нам пришлось оставить на улице, под окном, внести их было некуда. А ночью пришлось и самим выбраться на улицу, благо погода была хорошая: в избушке было столько клопов, тараканов и сверчков (последних я здесь впервые увидел, в нашем месте они не водятся), что совершенно невозможно было уснуть.
Наутро я пошел искать, где можно было бы встать на квартиру, хотя бы совместно с хозяевами, но так ничего и не нашел. Пошел тогда в контору и в партком. Секретарь парткома, посмотрев мои документы и на меня, сказал: «Как раз нам хозяйственника-то и надо». У меня и сердце упало: черт возьми, опять не то, что мне хотелось. Я стал ему говорить, что хотел бы на физическую работу. «Ну, ладно, — говорит, — приходи завтра на работу в бригаду Воронова».
В тот же день я перебрался в барак. Дали мне комнатушку 2 на 4 метра. Я рад был и этой, а то уж очень неприятное чувство появляется, когда не имеешь, где преклонить голову, чувство бездомности и беспомощности, особенно когда не один, а с семьей. А теперь все же имеется угол под крышей, где можно и вещи распаковать и разложить по местам и, уходя, дверь запереть. Словом, почувствовалась оседлость. Теперь оставалось позаботиться о продовольствии. Хлеб имелся в кооперативе по коммерческой цене. Ольга раздобыла крынку молока, правда, не сразу, пришлось много домов в поисках ее обойти.
Наутро я пошел на работу. «Бригада Воронова» была землекопы. Фабрика расширялась, строились новые корпуса, под которые мы и рыли котлованы. Место было болотистое и, хотя вода из котлованов откачивалась пожарными помпами, приходилось стоять почти по колени в грязи. Ноги так засасывало, что приходилось помогать друг другу их вытаскивать. Но это меня мало огорчало, мне только жаль было сапог, я думал, что они так и дня не выдержат. Поэтому
