Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Дрессировщик был без грима, и Харка увидел его пепельно-бледное лицо, нервно подрагивающие веки, худые руки.

— Зачем ты намеренно злишь зверей? — спросил он. — Они намного лучше слушались бы тебя и быстрее учились, если бы ты подходил к ним с терпением и лаской.

— Значит, ты заметил это… Но я должен каждый вечер злить зверей, чтобы публика получала удовольствие. Знаю, знаю, добром это не кончится. Когда-нибудь мне придется заплатить за это головой. Но что поделаешь? Я привык к высоким гонорарам. Хочешь посмотреть репетицию? Я работаю первым.

Харка кивнул.

Рабочие уже монтировали клетку-коридор. Хищники, зная, что означают эти приготовления, занервничали. Дрессировщик прошел вместе с Длинным Копьем и Харкой на манеж, где уже была установлена высокая решетка. Как здесь все быстро работают, отметил про себя Харка.

Дрессировщик сбросил халат и, оставшись в простых штанах и фуфайке, подошел к маленькой дверце, ведущей на арену.

— Идем! — сказал он Харке. — Входи смело, с тобой ничего не случится!

У него ничего с собой не было, кроме хлыста.

Харка ни секунды не колебался. Вместе с дрессировщиком он вышел на середину манежа и остановился. Звери, обрадовавшись возможности немного размяться, резвились, играли друг с другом, запрыгивали на тумбы, снова соскакивали на песок, валялись на спине. При этом они подозрительно косились на незнакомого мальчика, но тот вел себя спокойно и уверенно, и они быстро прониклись к нему доверием. Самый ручной лев, который уже дважды потерся боком о дрессировщика, чтобы тот потрепал ему гриву, теперь потерся и о Харку. Тигрица же тихо рычала и скалила острые клыки.

— Она ревнива и поэтому ненадежна, — сказал дрессировщик и подошел к полосатой хищнице.

Та, сидя на песке, скорее предостерегающе, чем сердито, щелкнула в его сторону зубами, пошевелила кончиком длинного хвоста. Он поднял вверх обруч, и тигрица пролетела через него в великолепном прыжке.

— Так, конечно, было бы скучно, — сказал дрессировщик Харке. — Зрителям нужны острые ощущения.

Репетиция длилась всего полчаса, поскольку звери не разучивали ничего нового, а просто повторяли старые трюки. Харка вместе с дрессировщиком покинул клетку.

— Ты — прирожденный циркач, дружище, — сказал тот, закрывая за собой дверь решетки, в то время как львы и тигры сами направились в клетку-коридор. — Подумай об этом. Это — твое будущее!

— Ты сегодня вечером опять будешь дразнить зверей и рисковать жизнью ради такой бесполезной игры?

— И сегодня, и завтра — каждый день. Здесь я и помру.

Харка не ответил. Он молча присоединился к Длинному Копью, стоявшему у решетки и переводившему их разговор.

— Есть новость, — сказал тот. — Индейская группа возвращается. У них кончилась еда. Денег у них и не было. Что же им еще остается, как не вернуться? Они уже въезжают в город. Судя по тому, что я слышу, люди глазеют на них, как будто в первый раз в жизни видят индейцев. Глупый народ!

— Из какого племени эти индейцы?

— Дакота.

— Значит, мы можем с ними поговорить!

— Если разрешит менеджер. Ты знаешь, кто только что вошел в вагончик директора и кто здесь сейчас слоняется по цирку и все вынюхивает? Джим. Говорят, он решил одолжить дирекции денег. Под высокие проценты.

Поскольку шайенн говорил на языке дакота, некоторые вещи ему приходилось переводить описательно. Например, понятия «проценты» в этом языке не было.

С главной улицы опять послышались звуки трубы и пронзительный голос зазывалы. Чем ближе шествие подходило к цирковому шатру, тем внимательнее слушал Длинное Копье. Харка заметил на лице шайенна растущее раздражение.

— Чего только они не навыдумывали! — сказал он. — Ты, оказывается, сын Татанки-Йотанки, и тебя взяли в плен при нападении на землемеров, а сегодня вечером ты опять будешь выступать! И на этот номер продаются особые билеты. Они, верно, рассчитывают, что публика еще раз оплатит лучшие места, чтобы вернуть себе потерянную вчера выручку.

Длинное Копье и Харка смотрели, как к шатру подвозят сотни дополнительных скамеек и стульев и расставляют их внутри между рядами. Если все билеты раскупят, в зрительном зале будет не повернуться.

Потом они пошли в конюшню, где стояли пони и ослы и где пустовало еще много стойл. Поскольку дакота должны были приехать верхом, скорее всего, они разместят своих лошадей именно в этих стойлах, и за ними можно будет незаметно понаблюдать. Харка и Длинное Копье спрятались в сене за четырьмя ослами. Правда, их заметил клоун, но они не думали, что он как-то помешает им. И все же этот высокий коренастый мужчина с детским лицом, который без своей нелепой одежды и без грима выглядел не смешным, а приветливо-серьезным, пришел и залез в их укрытие.

— Дитя мое, — грустно сказал он Харке. — Ты лишил меня моего коронного трюка. Как ты мог разгадать его? Теперь у меня нет номера! А кому нужны ослы без номера? Инспектор манежа сказал, что вышвырнет меня на улицу, если я не придумаю новый номер. Но это не так-то просто! А как ты смотришь на то, чтобы мы выступали вместе — клоун, мальчик и дикий осел? Из этого можно кое-что сделать!

— Кое-что, но не «номер», — ответил Харка, который уже успел включить это слово в свой лексикон, и приложил палец к губам, потому что к шатру подъехали индейцы.