Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

находится предатель, а он был прав — все, что здесь будет сказано об Ардис Ванфландерен, станет ей известно, и он не мог больше рисковать.

— Судя по реакции присутствующих, — сказал он без выражения, — мы можем допустить, что есть некоторые оппортунисты, которые способны на все. Однако это неважно. — (Наблюдай за ними. За каждым лицом). — Она хорошо служит вице-президенту, но это для нас несущественно… Вернемся к нашему кандидату. Все идет по расписанию. Газеты среднего запада, начиная с Чикаго, будут первыми, кто начнет восхвалять его достоинства как в передовицах, так и на других полосах. Им всем были переданы обширные материалы о происхождении и квалификации Кендрика, а также записи слушаний комитета Партриджа, программы Фоксли-шоу и его собственной довольно-таки интересной пресс-конференции. Отсюда сведения распространятся на восток и на запад.

— Как к ним подобрались, Милош? — спросил Сэмюэль Уинтерс. — Я имею в виду репортеров и журналистов.

— Специальный законный комитет, который мы сформировали в Денвере. Брошенное в плодородную почву семя растет быстро. Отделение партии в Колорадо проявило энтузиазм, особенно когда были вложены деньги донорами, которые настаивали на том, чтобы остаться неизвестными. Государственные функционеры предвидят потенциально жизнеспособного кандидата и источник необходимых средств, чтобы запустить его на орбиту, а также надеются на внимание, которое все это может привлечь к Колорадо. Победа или поражение — они все равно ничего не теряют.

— Эти необходимые средства могут стать юридической проблемой, — сказала Маргарет Лоувел.

— Ничего страшного, мадам. Они переводятся постепенно, ни одна сумма не превышает юридических ограничений, установленных законом о выборах, а закон этот, по моему мнению, довольно туманный.

— Если мне понадобится юрист, я обращусь к вам, Милош, — улыбнулась Лоувел и откинулась на спинку кресла.

— Я предоставил каждому из вас копию списка газет, журналисты и репортеры которых заняты на этом этапе.

— Их нужно сжечь в нашей печи, — тихо вставил Уинтерс.

— Конечно. Естественно. Обязательно, — прозвучал хор спокойных ответов.

Кто был лжецом?

— Скажите мне вот что, Варак, — подал голос херувимоподобный Сандстром. — Исходя из того, что мы знаем, из того, что вы нам сообщили, наш кандидат совсем не проявляет того страстного, до колик в животе, желания, о котором мы так много слышим. Разве это не исключительно важно? Разве он не должен в конечном счете хотеть эту должность?

— Он ее захочет, сэр. Насколько нам известно, он из тех, кого можно назвать кабинетным активистом, который не покидает свой кабинет до тех пор, пока обстановка не потребует от него решительных действий.

— Боже правый, Сэмюэль, он тоже раввин?

— Вряд ли, мистер Мендель, — ответил чех, позволив себе сдержанно усмехнуться. — То, что я пытался сказать, без сомнения, выражено плохо.

— Зато суть прекрасна, Милош.

— Спасибо, сэр, вы очень добры. Но я пытаюсь сказать, что во время двух драматических периодов своей жизни, один из которых был чрезвычайно опасен лично для него, он выбирал наиболее трудный путь, так как чувствовал, что сможет изменить ситуацию к лучшему. Первый — это его решение заменить коррумпированного конгрессмена; второй, конечно, Оман. Короче говоря, его опять нужно убедить, что его личность, его способности крайне необходимы для блага страны.

— Тяжелая задача, — с сомнением покачал головой Гидеон Логан. — Он человек явно реалистического мировоззрения, очень трезво оценивающий свои возможности. У него может возникнуть мысль, что он не пригоден для этого. Как мы сможем его переубедить?

Варак обвел глазами всех присутствующих.

— Я предлагаю символически, сэр.

— Это как? — от удивления Мендель даже снял очки.

— Например, теперешний государственный секретарь, хотя по его поводу и злословят частенько его коллеги и персонал Белого Дома, называя упрямым академиком, является самым здравомыслящим человеком в администрации. Из частных источников мне стало известно, что ему удалось заблокировать несколько опрометчивых действий, рекомендованных советниками президента, потому что последний его очень уважает…

— Еще бы, черт побери! — воскликнула Маргарет Лоувел.

— Я считаю, что без госсекретаря европейское сообщество давно бы распалось, — высказал свое мнение Уинтерс.

— Без него не было бы союза, — согласился Мендель, чье обычно бесстрастное лицо выражало гнев. — Он — это маяк здравого смысла в море рыгающих неандертальцев.

— Разрешите мне сказать, сэр. Можно ли ваше слово «маяк» истолковывать как символ?

— Вполне, — ответил вместо Менделя Гидеон Логан. — Наш государственный секретарь, вне сомнения, символ разумной умеренности. Нация тоже уважает его.

— Он собирается в отставку, — просто сказал Варак.

— Что? — Сандстром подался вперед. — Его преданность Дженнингсу этого не позволит.

— А его честность не позволит ему остаться, — решительно возразил Уинтерс.

— Однако из чувства долга, — продолжил Варак, — он согласился посетить через три недели заседание НАТО по Среднему Востоку в Представительстве ООН на Кипре. За это время люди президента найдут ему замену, приемлемую для Конгресса. Затем он уйдет по «непредвиденным личным обстоятельствам», главным из которых будет его несогласие с Советом по национальной безопасности.

— Он объяснил это президенту?

— Насколько известно моему информатору, нет, — ответил Варак. — Как подчеркивал мистер Мендель, он разумный человек и понимает, что легче и гораздо лучше для страны заменить одного человека, чем весь состав президентских советников.

— Это трагедия, — сказал Уинтерс, — и, увы, на мой взгляд, неизбежная. Но каким образом государственный секретарь соотносится с Эваном Кендриком? Я не вижу связи.

— Это тоже символично, — ответил Эрик Сандстром. — Кендрик должен понять важность этого. Я прав, Милош?

— Да, сэр. Если удастся убедить Кендрика, что для страны крайне важно получить сильного вице-президента, которого и наши союзники, и наши враги воспримут как голос разума в рамках президентского правления — где мягкотелый император часто остается без одежды, — и что мир от этого вздохнет свободнее, тогда, по моему мнению, он сделает трудный выбор и будет в нашем распоряжении.

— Судя по тому, что мы узнали, думаю, так и произойдет, — согласился Гидеон Логан. — Но кто, черт побери, будет его убеждать?

— Единственный человек, которого он послушает, — сказал Милош Варак, прикидывая, не подписывает ли он смертный приговор, — это Эммануэль Уэйнграсс.

Энн Малкэйи О’Рейли была закаленным вашингтонским секретарем, которого нелегко было выбить из колеи. В течение многих лет, с тех пор как она и Пэдди переехали в Бостон, Энни работала на блестящие и не очень умы, на будущих порядочных людей и будущих жуликов; ничего уже не могло ее слишком удивить. Однако она не работала ни на кого, похожего на конгрессмена Эвана Кендрика. Он являлся жителем Вашингтона не по своему желанию, был не склонным к политической деятельности политиком, упрямым скромным героем, который обладал удивительным свойством: он мог испаряться с ловкостью человека-невидимки… Но, несмотря на свою способность внезапно исчезать, конгрессмен всегда оставлял ей возможность связаться с ним: