Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

весь день так простоял. И заработал от надзирателя пару оплеух и обещание порки. За то, что стоит столбом и не продаёт себя. Не больно, не особо больно, но… он не додумал, потому что перед ним остановились двое. Джентльмен и леди. Чем-то похожие друг на друга. Они не щупали его, не заставляли приседать, а только смотрели и разговаривали между собой.

– Ну что, как тебе этот?

– Ну, Рут, давай ещё посмотрим. Серьёзную покупку с налёта не делают.

– Ты будешь перебирать до вечера, Сол, но он не хуже других.

– Ты плохой коммерсант, Рут, мы должны найти лучшее. Посмотрим ещё.

Когда они отошли, надзиратель подбодрил его дубинкой, чтоб стоял не развалившись, а подтянуто, и сказал другому:

– Жиды, а белых корчат. Смотреть противно.

– И до них доберёмся, – хмыкнул другой.

А он обрадовался, что эти двое его не купили, отошли. Он и раньше слышал, что жиды очень злые и жадные, морят голодом и мучают почём зря. И прежняя хозяйка если что, пугала его тем, что попадёшь, мол, к жидам, там узнаешь… Она не договаривала, что он узнает, и это было самым страшным. Но они – он стал следить за ними глазами – обойдя весь детский ярус, вернулись и купили его. И даже надзиратель, давший ему, как положено на выходе, рубашку и ботинки, сказал:

– Ну, этого жиды быстро заездят.

А они сделали вид, что ничего не слышали, не возразили…

…Ларри посмотрел в окно. Солнце и ветра нет. Надо пойти походить. Ему сказали, что он должен много ходить, нагружать лёгкие.

Он встал, надел пижаму. Его одежда теперь висела у него в палате в углу на вешалке, но пользовался он пока только сапогами и курткой. Вот когда в город разрешат выходить, тогда другое дело. А сейчас он как все.

Проходя по коридору, он, как всегда, отвернулся от пятого бокса. Давно, в самые первые дни – да, как раз Фредди и Джонатан приезжали – он так же, проходя мимо, встретился глазами с лежащим там белым юношей и сидящей у его кровати белой леди и ощутил их взгляды как удар. И стал с тех пор отворачиваться. Зачем ему неприятности?

Майкла он нашёл сидящим на скамейке у круглой, покрытой хризантемами клумбы.

– Здравствуйте, сэр, – Ларри осторожно сел рядом, ну, не совсем рядом, а вполоборота и на краешке.

– Добрый день, – улыбнулся Михаил Аркадьевич. – Всё в порядке?

– Да, сэр, спасибо. А у вас?

– Письмо от дочки получил.

– Поздравляю, сэр. У неё всё в порядке?

– В принципе, да, – Михаил Аркадьевич легко встал. – Давай походим?

– С удовольствием, сэр, – вскочил на ноги Ларри.

Он помнил, как Майкл однажды рассказывал о своей семье. Что когда его жена умерла, он был на войне, всех родственников тоже разметало войной, и он с дочерью едва не потеряли друг друга.

– Пишет, что решила на следующий год идти в медицинский, – неспешно рассказывал Михаил Аркадьевич. – Всё-таки выбрала медицину.

– Вы… были против, сэр? – осторожно спросил Ларри.

– Как тебе сказать, Ларри, – Михаил Аркадьевич задумчиво, как-то неопределённо повёл плечами. – Я хотел и хочу ей счастья, но каждый понимает его по-своему.

Ларри кивнул.

– Да, сэр.

Михаил Аркадьевич искоса посмотрел на него.

– Ты шёл с каким-то вопросом, Ларри, так?

– Да, сэр.

– Так спрашивай, – улыбнулся Михаил Аркадьевич.

– Почему белые так ненавидят друг друга, сэр?

На него посмотрели с таким удивлением, что Ларри решил говорить всё:

– Вот, сэр, ну, почему белые так не любят евреев? Они же тоже белые. С русскими была война, и о русских говорили, что они, простите, сэр, не настоящие белые. Но русские были против Империи, и я всё понимаю. А евреев за что? Прошу прощения за дерзость, сэр, но то, что рассказывают о евреях, что они злые, жадные, что хотят всё захватить, это всё неправда, сэр.

– Я знаю это, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Конечно, это неправда.

– Да, сэр, – обрадовался Ларри. – Но… но тогда почему так, сэр?

Михаил Аркадьевич покачал головой.

– Никогда не думал, что мне придётся отвечать на такой вопрос. Даже не знаю, Ларри, с чего начать. Понимаешь, ненависть вообще трудно объяснить.

– Но, сэр, простите, но… но я ненавидел одного… человека. Он уже умер, сэр, умер нелёгкой смертью, и я радовался этому так, будто сам это видел, и всё равно я его ненавижу.

– И можешь объяснить? – Михаил Аркадьевич смотрел на Ларри с мягкой необидной улыбкой.

– Да, сэр, – твёрдо ответил Ларри…

…Серый пасмурный день тянулся нескончаемо долго. С тех пор, как не стало работы в мастерской, все дни невыносимо долгие. Всю домашнюю работу он делал по привычке быстро, и времени оставалось много. Теперь он читал в кабинете. Хозяин сказал ему, чтобы он не носил книги в свою комнату. Энни после смерти сэра Сола сильно сдала, почти всё время разговаривала сама с собой, забывала, что где лежит, так что он теперь и готовил, и стирал, и убирал. И всё равно времени было слишком много.

– Ларри! – тихий, но непривычно резкий голос хозяина хлестнул его.

Он вскочил на ноги, едва не выронив книгу. Хозяин стоял у окна, сбоку, чуть приоткрыв штору. Он сам так обычно подсматривал за улицей. Но хозяину-то так зачем?

– Да, сэр.

– Поставь книгу на место и убери за собой.

Хозяин никогда не запрещал ему читать, а после того случая с эскизом он сам уже за собой следил. Что-то случилось? Он быстро поставил книгу в шкаф – это был «Фауст» Гёте – прикрыл дверцу и поставил на место стул.

– А теперь… теперь иди в подвал и принеси угля и дров для камина в гостиной.

– Да, сэр, – пробормотал, окончательно перестав что-либо понимать.

Он в таких указаниях уже лет десять как не нуждался. И время ещё раннее, камин разжигают позже. Но раз надо…

– Ларри, – голос хозяина остановил его у двери, а затем и сам хозяин быстро подошёл к нему. – Тебя купили недавно, зовут… Длинным, что здесь и где, ещё не знаешь. Совсем недавно, понял? А теперь беги, быстро.

Он кивнул и, выскакивая за дверь, услышал, или ему почудился вздох облегчения за спиной:

– Ну, вот и всё.

Он пробежал в кухню, быстро скинул домашнюю обувь, натянул ботинки, схватил ведро для угля. Энни, не замечая его, всё убеждала мисси Рут не сердить Старую мисси и причесаться, не ходить такой распустёхой, что белой леди совсем неприлично, ведь мисси Рут скоро шесть лет, она уже большая. Он открыл дверь на «чёрную» лестницу, поднял стопор замка и побежал