Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бурлакова их спокойные лица не обманули. Знают. Но говорить не хотят. Нужно объяснять.
– Я ищу их по двум причинам. Вернее, одного из них. Белого. По некоторым данным можно предположить, что он лагерник, вернее, был в лагере и каким-то образом сумел спастись во время массовых расстрелов.
– Это только предположение, – разжал губы Фредди.
– Да, разумеется. Но, – Бурлаков смотрел теперь на него, – я считаю это предположение обоснованным. «За» много, а «против» только два.
– Если можно, подробнее, – мягко попросил Джонатан.
– Пожалуйста.
Внешне все, включая Бурлакова, сохраняли полное спокойствие, но Старцев чувствовал общее напряжение и сам заражался им.
– Лагерные песни – начал перечислять Бурлаков. – Сигнальные свисты, ругань, сформированное долгим заключением поведение, седина у двадцатилетнего парня…
– Доказательством лагерного прошлого может быть только номер, – перебил его Фредди.
Джонатан чуть не выругался вслух от досады: Фредди изменила выдержка! Он же заведётся сейчас. И…
– Вы правы, – кивнул Бурлаков. – Но нежелание ни при каких обстоятельствах снять рубашку или закатать рукава, я думаю, можно отнести к косвенным доказательствам. Далее. Он, белый, был постоянно вместе с цветными. Приговорённые к лагерю теряли расу. Ещё одно доказательство, не так ли?
Фредди заставил себя промолчать.
– А что же против? – пришёл ему на помощь Джонатан, переключая внимание на себя.
– Против два обстоятельства. Первое. Это нормальная психика. Все отмечают адекватность поведения. А другие выжившие не сохранили этого. Второе. Дружба со спальником. Спальники и лагерники – смертельные враги. И вражда эта, как они сами утверждают, сохраняется при любых обстоятельствах. Бывший лагерник и бывший спальник остаются, должны оставаться врагами, – Бурлаков сделал паузу, но Джонатан и Фредди молчали, и он продолжил: – Я считаю оба контраргумента несостоятельными. Дружба и вражда – это эмоциональные личностные связи, где социальные и прочие предрассудки уже не важны. А сохранённая в нечеловеческих условиях психика… У каждого человека свой запас прочности. Как и свой болевой порог.
– Хорошо. Допустим, – Джонатан улыбнулся в ответ на бешеный взгляд Фредди и продолжил: – Но это только допущение. Продолжим. Допустим, повторяю, это так. Но зачем он вам?
– Хорошо. Примем как допущение и продолжим. Причин две. Первая. Существует Комитет, объединяющий бывших политических узников и участников Сопротивления. Мы называем себя Комитетом защиты узников и жертв Империи.
– Понятно, – Джонатан кивнул с улыбкой. – Союз ветеранов. Взаимопомощь и так далее.
– Если хотите, так, – Бурлаков не сорвался, как ожидал Старцев, а может, и хотел Джонатан. – Это достаточно точно отражает суть нашей деятельности. Но не исчерпывающе. Я вхожу в руководство Комитета, и этим объясняется мой интерес к уцелевшему лагернику.
– Допустим, – Джонатан продолжал благодушно улыбаться. – А вторая причина?
– Тринадцать лет назад, в сто девятом, я перешёл на нелегальное положение. Через три года, в сто одиннадцатом, моя семья была арестована. Жена и обе дочери погибли во время допросов. А сына отправили в специальный приют. Для перевоспитания. И уже оттуда через два года как неисправимый он был отправлен в лагерь.
Голос Бурлакова очень спокоен, академически ровен.
– Я ищу сына, джентльмены, – закончил Бурлаков, – и полагаю это веской причиной.
Последние слова, вернее, интонация заставила Старцева нахмуриться: неужели старик сорвался?!
– Разумеется, – сразу ответил Джонатан, – иной взгляд просто невозможен. И, поверьте, мы понимаем ваше… горе и сочувствуем ему, но… мы только допускаем, что он бывший лагерник, а это… уже второе допущение.
– Что он мой сын? Конечно, я понимаю. Восемь лет лагеря… это больше пожизненного срока. Разумеется, такое совпадение невозможно. Но возможно другое. Они могли… он может что-то знать… – Бурлаков оборвал себя, заставил замолчать.
Старцев посмотрел на окаменевшее лицо Фредди, таким тот не был даже в «Приме». У Джонатана застывшая вежливая улыбка. Да, у них положение… непростое. Сказать «нет», отказать человеку, ищущему сыну, и после того, что он для них сделал, подписав акт… Но и «да»… нет, они не скажут.
– Но почему вы думаете, что… этот парень знал вашего сына? – спросил Фредди.
– Он русский, – просто ответил Бурлаков. – И я не думаю, а предполагаю.
– А что он русский с какого ветра надуло? – Фредди вдруг перешёл на ковбойский говор.
– Знает русский язык и любит чай, – быстро сказал Бурлаков.
– Ну, это фуфло. И я чай хлебаю и по-лагерному могу завернуть и послать. Я что, тоже русский и лагерник?
Джонатан удивлённо посмотрел на разгорячившегося Фредди, но остановить его не успел. Это сделал Бурлаков.
– Вы видели его номер?
Фредди застыл и с видимым напряжением заставил себя разжать лежащие на столе кулаки. Бурлаков молча в упор смотрел на него. «Нашла коса на камень», – подумал Старцев.
– Генни, а вы? – Джонатан явно хотел снизить накал. – Вы тоже так считаете?
Ну, вот и его черёд. Играем в открытую.
– Я согласен с тем, что косвенные данные подтверждают эту версию.
– Вы говорите, как следователь, Генни, – усмехнулся Джонатан.
Усмешка была злой, но Старцев не отступил.
– Исследователь, Джонатан. Если хотите, заменим версию на гипотезу. Но сути это не изменит.
– Да, – сказал Фредди, – сути это не меняет, – он уже взял себя в руки и заговорил на правильном английском. – Вам нужен лагерник. Хорошо. Допустим, это он. Допустим, вы найдёте его. Что дальше?
– Закономерный вопрос, – кивнул Бурлаков. – Ему ничего не грозит.
– Это слова, профессор. Угроза угрозе рознь. Я говорю об аресте и допросах.
– Я о том же. Его не за что арестовывать.
– А допросы?
– Для вас любая беседа – допрос? – улыбнулся Бурлаков.
– Для меня – нет, – ответно улыбнулся Фредди. – А для него… не знаю. Если принять ваше допущение, что он лагерник, а вы утверждаете, что сохранение адекватного поведения для лагерника редкость, почти чудо, то любое напоминание о лагере, о пережитом, а допрос есть допрос, в любой форме, нарушит его психику.
Джонатан перевёл дыхание. Да-а, умеет Фредди загнуть, когда надо, похлеще любого адвоката. И аргумент очень крепкий. Трудно опровергнуть.
Но Бурлаков не стал опровергать.
– Что ж, это вполне возможно. Похоже, вы правы. Вы не доверяете мне, и это закономерно. Нет оснований предполагать, что парень будет мне доверять. А это сделает любой разговор бессмысленным. Согласен. Но я надеюсь, что сумею убедить его.
– Убедить? – переспросил Фредди. – За вами стоят… другие. То, что вы нам сказали… один человек не может собрать столько и такой информации. За парнем следили. Я верю, что вы будете тактичны и деликатны, но те, за вами…
