М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников - Максим Гиллельсон

вать в «экспедициях против горцев». Я утверждал, что

не понимаю их влечения к трудностям боевой жизни,

и противопоставлял ей удовольствия, которые ожидаю

от кратковременного пребывания в Пятигорске, в хоро­

шей квартире, с удобствами жизни и разными затеями,

которые им в отряде, конечно, доступны не будут...

На другое утро Лермонтов, входя в комнату, в кото­

рой я со Столыпиным сидели уже за самоваром,

обратясь к последнему, сказал: «Послушай, Столыпин,

а ведь теперь в Пятигорске хорошо, там Верзилины

(он назвал еще несколько имен) ; поедем в Пятигорск».

Столыпин отвечал, что это невозможно. «Почему? —

быстро спросил Л е р м о н т о в , — там комендант старый

Ильяшенков, и являться к нему нечего, ничто нам не

мешает. Решайся, Столыпин, едем в Пятигорск».

С этими словами Лермонтов вышел из комнаты. На

дворе лил проливной дождь. Надо заметить, что Пяти­

горск стоял от Георгиевского на расстоянии сорока

верст, по тогдашнему — один перегон. Из Георгиевска

мне приходилось ехать в одну сторону, им — в другую.

Столыпин сидел, задумавшись. «Ну, ч т о , — спросил

я е г о , — решаетесь, капитан?» — «Помилуйте, как нам

ехать в Пятигорск, ведь мне поручено везти его в отряд.

В о н , — говорил он, указывая на с т о л , — наша подорож­

ная, а там инструкция — посмотрите». Я поглядел на

подорожную, которая лежала раскрытою, а развернуть

сложенную инструкцию посовестился и, признаться,

очень о том сожалею.

Дверь отворилась, быстро вошел Лермонтов, сел

к столу и, обратясь к Столыпину, произнес повелитель­

ным тоном:

«Столыпин, едем в Пятигорск! — С этими словами

вынул он из кармана кошелек с деньгами, взял из него

монету и сказал: — Вот, послушай, бросаю полтинник,

если упадет кверху орлом — едем в отряд; если решет­

кой — едем в Пятигорск. Согласен?»

Столыпин молча кивнул головой. Полтинник был

брошен, и к нашим ногам упал решеткою вверх. Лер­

монтов вскочил и радостно закричал: «В Пятигорск,

в Пятигорск! позвать людей, нам уже запрягли!» Люди,

два дюжих татарина, узнав, в чем дело, упали перед

389

господами и благодарили их, выражая непритворную

радость. « В е р н о , — думал я, — нелегка пришлась бы им

жизнь в отряде».

Лошади были поданы. Я пригласил спутников в свою

коляску. Лермонтов и я сидели на задней скамье,

Столыпин на передней. Нас обдавало целым потоком

дождя. Лермонтову хотелось закурить т р у б к у , — оно

оказалось немыслимым. Дорогой и Столыпин и я мол­

чали, Лермонтов говорил почти без умолку и все время

был в каком-то возбужденном состоянии. Между

прочим, он указывал нам на озеро, кругом которого он

джигитовал, а трое черкес гонялись за ним, но он

ускользнул от них на лихом своем карабахском коне.

Говорил Лермонтов и о вопросах, касавшихся

общего положения дел в России. Об одном высоко­

поставленном лице я услыхал от него тогда в первый раз

в жизни моей такое жесткое мнение, что оно и теперь

еще кажется мне преувеличенным.

Промокшие до костей, приехали мы в Пятигорск

и вместе остановились на бульваре в гостинице, кото­

рую содержал армянин Найтаки. Минут через двадцать

в мой номер явились Столыпин и Лермонтов, уже пере­

одетыми, в белом как снег белье и халатах. Лермонтов

был в шелковом темно-зеленом с узорами халате,

опоясанный толстым снурком с золотыми желудями

на концах. Потирая руки от удовольствия, Лермонтов

сказал Столыпину: «Ведь и Мартышка, Мартышка

здесь. Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним».

Именем этим Лермонтов приятельски называл

старинного своего хорошего знакомого, а потом скоро

противника, которому рок судил убить надёжу русскую

на поединке.

Я познакомился в Пятигорске со всеми людьми,

бывавшими у Лермонтова; но весть о печальной

кончине поэта нагнала меня уже вне Пятигорска.

M. X. ШУЛЬЦ

ВОСПОМИНАНИЯ О M. Ю. ЛЕРМОНТОВЕ

(В пересказе Г. К. Градовского)

— Знаете ли, как я очутился на Кавказе? — спросил

меня однажды Шульц.

— Будьте добры, расскажите.

— Был я молодым офицером, без связей, без

средств. Но тогда все дворянство служило в войске

и приобретало положение на военной службе. Служил

я в Петербурге. Военному все двери были открыты...

Познакомился я с одним семейством, где была дочь

красавица... Конечно, я влюбился, но и я ей понравился.

По тогдашнему обычаю, сделал предложение родителям

девушки и получил нос.Они нашли меня недостаточно

заслуженным и мало пригодным женихом... Тогда-то

я и поехал на Кавказ, заявив, что буду или на щите, или

под щитом. Она обещала ждать.Это обещание и горячая

к ней любовь и окрыляли меня, смягчали горечь разлуки.

На Кавказе в то время нетрудно было отличиться:

в делах и экспедициях недостатка не было. Чины

и награды достались на мою долю... В известном деле

под Ахульго 1 я получил несколько ран, но не вышел из

строя, пока одна пуля в грудь не повалила меня за­

мертво... Среди убитых и раненых пролежал я весь

день... Затем меня подобрали, подлечили, послали за

границу на казенный счет для окончательной поправки.

За это дело получил я Георгиевский крест. За границей,

уже на возвратном пути в Россию, был я в Дрездене.

Конечно, пошел в знаменитую картинную галерею...

Подхожу и смотрю на Мадонну... Вдруг чувствую,

будто электрический ток пробежал по мне, сердце

застучало, как молот... Оглядываюсь и не верю своим

глазам... Воображение или действительность?.. Возле

391

меня, около той же картины, стоит она...Достаточно

было одного взгляда, довольно было двух слов... Мы

поняли друг друга и придали особое значение чудесному

случаю, сведшему нас после долгих лет разлуки. Моя

мадонна осталась верна мне. Родные уже не возражали,

и мы обвенчались. Сама судьба соединила нас!

— Прелестный р о м а н , — сказал я.

— Но вы не знаете, почему я рассказал вам эту

старую историю. Дело в том, что так же, как вам,

я рассказал ее Лермонтову... Давненько это было: вас

и на свете тогда еще не было... Мы с ним встречались

на Кавказе... Рассказал, и Лермонтов спрашивает меня:

«Скажите, что вы чувствовали, когда лежали среди