Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Известное из этнографических описаний и произведений Н. А. Некрасова объединение пальцев в горсть, обычное для бросания семян хлебных злаков в пашню, показано в есенинском стихотворении «Под красным вязом крыльцо и двор…» (1917) и отнесено к божеству. Причем цветовой эпитет указывает на антропологический тип южанина (израильтянина по происхождению) и на опаленность солнцем и загорелость трудовых рук земледельца: «Он смуглой горстью меж тихих древ // Бросает звезды – озимый сев» (I, 89). Далее в «маленькой поэме» 1916 г. «Голубень» образная деталь «смуглой горсти» отнесена к ветру, наделенному таким способом антропоморфизмом: «И горстью смуглою листвы последний ворох // Кидает ветер вслед из подола» (I, 81). Но еще раньше, в «Подражанье песне» (1910) понятие горсти являлось вполне реалистичным и было отнесено Есениным к женской (или девичьей) кисти руки: «Ты поила коня из горстей в поводу» (I, 27).

Есенин употреблял и такой старославянизм, как «перст». Во фразеологизме «перст указующий» поэт видел не только жест с вытянутым пальцем, но, как и следует из внутренней коннотации, знак судьбы. Есенин писал матери из армии в разгар Первой империалистической войны: «Отец мне недавно прислал письмо, в котором пишет, что он лежит с отцом Гриши Панфилова. Для меня это какой-то перст указующий заколдованного круга» (VI, 87). Сестра Екатерина Есенина разъяснила, почему брат прибегнул к известному фразеологизму: «Встреча нашего отца с отцом Гриши Панфилова совпала с решающим моментом в жизни Сергея: ему было предложено написать стихи в честь Николая II. Это было в конце 1916 года. Канун революции. Сергей не мог писать стихи в честь царя и мучительно искал предлог для отказа. И в этот момент он получил от отца письмо, в котором тот сообщал о встрече с отцом Гриши Панфилова. С Гришей у Сергея были связаны все его свободолюбивые, революционные мечты, и это напоминание о Грише явилось “перстом указующим” в принятом Сергеем решении». [1202]

«Перст указующий» – это прямая библейская цитата. Так, в книге «Исход» говорится: «И сказал Господь Моисею: скажи Аарону: простри жезл твой и ударь в персть земную , и сделается персть мошками по всей земле Египетской» и «И сказали волхвы фараону: это перст Божий » (8: 16, 19).

Ноги

У Есенина символическое единение передано с помощью образа ног: «Так и мы! Вросли ногами крови в избы» (III, 10 – «Пугачев», 1921). Образ ног как единения известен в свадебном обряде Рязанщины: в с. Шостье Касимовского у. в 1923 г. утром перед венчанием в невестином доме «жених обвивает своей ногой ногу невесты». [1203] В с. Секирино Скопинского р-на новобрачным «ноги тогда заплетали, в хатку уходят». [1204]

Но и образ ног как символа разъединения, неустойчивости представлен в творчестве Есенина:

Остался в прошлом я одной ногою ,

Стремясь догнать стальную рать,

Скольжу и падаю другою

(II, 104 – «Русь уходящая», 1924).

Естественно, авторский образ ног более частотен и многозначен. Образ человеческой ноги в определенном контексте синонимичен самому человеку: «Туда редко кто заглядывал, и умные звери смекнули, что человеческая нога здесь еще не привыкла крушить коряги можжевеля» (V, 93 – «Яр», 1916).

Еще одно назначение упоминания ног – показать усталость человека: «Ох, как устал и как болит нога …» и «Как будто кто сослал их всех на каторгу // Вертеть ногами // Сей шар земли» (III, 7, 12 – «Пугачев», 1921); иногда – нервное напряжение: «А ты всю ночь не спишь // И дрыгаешь ногою » (II, 138 – «Письмо деду», 1924).

Наоборот, Есенин поэтизирует ноги талантливой библейской танцовщицы (безотносительно к преступно-греховному поведению девушки), уподобляет ноги птице или мифологическому крылатому коню, или крылатым сандалим древнегреческого бога Гермеса: «“Пляши, Саломея, пляши!” // Твои ноги легки и крылаты » (II, 28 – «Певущий зов», 1917).

Усталость и болезненность ног у крестьян и особенно у бедных странников часто оказывались следствием их босоногости, предпочтением ходить летом разутыми, чтобы сократить расходы на обувь. Мотив странничества особенно убедителен и наглядно показан с помощью образа ног. Здесь наблюдается самое прямое, непосредственное и нерасторжимое взаимодействие человека с природой. Путники ногами меряют дальние дорожные расстояния; их босые ноги вступают в соприкосновение с неровной поверхностью дороги, они окутаны дорожной пылью или омыты травяной росой, изодраны шипами и колкими остями стеблей придорожных растений:

Пойду в скуфье смиренным иноком

Иль белобрысым босяком (I, 40);

Матушка в Купальницу по лесу ходила,

Босая с подтыками по росе бродила.

Травы ворожбиные ноги ей кололи ,

Плакала родимая в купырях от боли (I, 29);

По дороге идут богомолки,

Под ногами полынь да комли (I, 58).

Восклицание Пугачева в одноименной поэме – «Ох, как устал и как болит нога …» (III, 7) – свидетельствует не только о потертостях кандалами лодыжки, но и об отсутствии обуви у героя в летний период, когда всюду по полям разлито «молоко соломенное ржи», «гонится овес на водопой рысцой», на грядках «челноки ныряют огурцов», когда он бежал из-под ареста 19 июня 1773 г. (III, 8, 502 – комм.). Босоногость, босячество также служат показателем низкого социального статуса, вплоть до выражения крайней нищеты, о которой на Рязанщине говорят, что нищенке «нечем прикрыть лытки » [1205] (то есть оборванное платье не закрывает икры ног).

Есенин употребил в авторско-вариативной форме фразеологизм как выражение крестьянской позиции, отталкивающейся в своей противоположности от православного ритуального этикета, согласно которому на Вербное воскресенье патриарх в средневековой Московии омывал и вытирал полотенцем стопы нищих в Кремле: «Отдай!.. – // Повторял он глухо. – // Не ноги ж тебе целовать !» (III, 176 – «Анна Снегина», 1925). Вот как описал исходное событие очевидец-иностранец в середине XVI века: «После обеда Патриарху подали таз и рукомойник; он встал и подошел к нищим; умыл им ноги, обтер и облобызал». [1206]

У Есенина образ ноги (как основного понятия) разложим на его составляющие, относящиеся к разностилевым лексемам: закорки, бедра, ляжка, колено, стопа, пятка, палец .

У Есенина в «Песни о Евпатии Коловрате» (1912, 1925) характеристика нательного ношения оружия богатырем – «За гленищем ножик сеченый // Подпирал колено белое » (II, 176) – вызывает тройную фольклорно-этнографическую аллюзию: у былинного героя «тело белое», у сказочного – «по колено ноги в серебре», плюс обычай крестьянских парней и мужиков носить нож в сапоге. Поймавший мифическое солнышко в реке рыболов применил привычный жест: «Уши коленом примял » (I, 94 – «Пропавший месяц», 1917). Легкая эротическая тональность звучит в описании отношения пастуха к очеловеченной девушке-березе: «За голые колени // Он обнимал меня» (I, 124 – «Зеленая прическа…», 1918). Явлена мифологема «золотого дождя», коим прибыл Зевс к Данае: [1207] «Где пляшет, сняв порты, // Златоколенный дождь» (II, 44 – «Октоих», 1917).

На родине Есенина незадолго до его рождения учитель Константиновской школы Рязанского у. Дмитрий Ильин 5 декабря 1892 года при работе с фольклорно-этнографической анкетой Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии записал от местного крестьянина быличку о «бесовском наваждении». В ней повествуется о том, будто бы бес утопил девушку нарочно около поставленного стариком-рассказчиком плота с уклейницей. В этой быличке очень выразительна фраза о спасании бегством героя – с подчеркиванием ведущей роли ног и управления ими самим Богом (с употреблением народного фразеологизма): «Я понял, что это бес кричит, поскорее давай Бог ноги ». [1208]

В беловом автографе «Октоиха» нога богочеловека показана священной и служит объектом христианского поклонения «О Русь, склонись главою // Перед стопой Христа» (II, 210). Очевидно, эти строки могли быть навеяны народными топонимическими преданиями о камнях-валунах с отпечатанными на них следами ступней Христа, Богородицы, святых, юродивых, бытовавших на Рязанщине (и по всей России). Есенин мог видеть изображение ступней христианских святых на церковных предметах в православных храмах (например, в Москве в церкви Дмитрия Солунского на ул. Ибрагимова рака с мощами святой Марии Магдалины содержит металлическую инкрустацию ее стопы; в Солдатской церкви на Госпитальной площади на иконе изображена Богородица над землей, а на высоком холме под ней вмонтирована металлическая стопа).

Совершенно иное, противоположное отношение к христианским святыням высказал Есенин в «Инонии» (1918): «Проклинаю тебя я, Радонеж, // Твои пятки и все следы!» (II, 63). А. Н. Афанасьев – любимый Есениным мифолог – в «Поэтических воззрениях славян на природу» (1865–1869) высказал суждение: «Нога, которая приближает человека к предмету его желаний, обувь, которою он при этом ступает, и след, оставляемый им на дороге, играют весьма значительную роль в народной символике». [1209] В русских сказках известны сюжеты о сбывшемся предсказании о том, что отцу придется омыть ноги своего сына.