Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Являясь в народном понимании ведущим органом, сердце легко уязвимо. Есенин приводит мысленную картину навязчивой убийственной жути, приставшей к его матери в мысли о сыне: «Будто кто-то мне в кабацкой драке // Саданул под сердце финский нож» (I, 179 – «Письмо матери», 1924). Сердце «ответственно» за душевное состояние человека и сопричастно в этом плане природному фону – погоде, климату: « И на сердце изморозь и мгла » (I, 234 – «Видно, так заведено навеки…», 1925); «У меня на сердце без тебя метель » (I, 282 – «Голубая кофта. Синие глаза…», 1925).

Есенин запечатлел типичный жест – человек хватается за грудь в области сердца: «И сердце под рукой теперь больней и ближе » (I, 223 – «Прощай, Баку! Тебя я не увижу…», 1925). Идея боли в сердце взята Есениным из известного почти всем людям болезненного физиологического состояния и, возможно, из народной песенной фразы – например, «Ох, от страданья сердце больно , // Тяжело грудью дышать» [1183] из жанра «жестокого романса» («А уж вы глазки, мои глазки» с. Секирино Скопинского р-на). Есенин записал в родном селе Константиново «страданье» с подобным узкожанровым фольклорным штампом – « от страданья сердцу больно »:

Пострадала,

Ну, довольно…

От страданья

Сердцу больно

(1918 – VII (1), 328).

Произведенный анализ «портретного описания» сердца в сочинениях Есенина в большой мере сопоставим с выводом фольклориста А. В. Кулагиной, к которому она пришла при изучении частушек: «“Жизнь” сердца изображается разными способами, и прежде всего описанием: 1) состояния и разных форм движения сердца (болит, ноет, замирает, волнуется и т. д.); 2) “лежащих” на сердце предметов <“камень”>, а также овеществленных явлений и состояний; 3) физических действий, объектом которых становится сердце; 4) природных явлений и процессов, происходящих с сердцем (горением, замерзанием, таянием, засыханием, увяданием); 5) олицетворения (скорее, “очеловечивания”) сердца». [1184]

Грудь, спина, плечи

Человеческий торс состоит из груди, боков и других частей. В «Балладе о двадцати шести» (1924) с многократными вариативными повторами рассказано, как эти части в качестве наиболее объемных и массивных послужили мишенями при расстреле: «Кто с прострелом в груди , // Кто в боку », «И кто саблей, // Кто пулей в бок – // Всех сложили на желтый // Песок», «Кто в висок прострелен, // А кто в грудь » (II, 115, 117, 120).

Фразеологизм «распрямить грудь» с его значением «почувствовать уверенность в себе, стать сильным» выражает антитезу и выступает оксюмороном по отношению к общему контексту близящейся смертной казни и предчувствия скорого конца в стихотворении «В том краю, где желтая крапива…» (1915):

Поведут с веревкою на шее

Полюбить тоску

И когда с улыбкой мимоходом

Распрямлю я грудь ,

Языком залижет непогода

Прожитой мой путь (I, 69).

Грудь представляется вместилищем души: «Оттого, что в груди у меня, как в берлоге, // Ворочается зверенышем теплым душа» (III, 21 – «Пугачев», 1921). Будучи вместилищем, грудь впитывает в себя многообразные состояния мира, привычные звуки: «Колокольчик ли? Дальнее эхо ли? // Всё спокойно впивает грудь » (I, 215 – «Несказанное, синее, нежное…», 1925); «Так пей же, грудь моя, // Весну!» (II, 155 – «Весна», 1924). Показательно, что у Есенина грудь пьет и впивает , то есть вмещает в себя нечто по подобию физиологического акта. Лирический герой обращается к груди, подразумевая под этим и человеческий орган, и целиком самого себя: следовательно, образ груди может замещать собою всего человека.

Образ женской груди совершенно особенный. Женская грудь поэтизируется Есениным даже в тех смысловых фрагментах, которые наполнены негативным содержанием: «У какой ты злюки-матери // Титьку-вишенье высасывал?» (II, 201 – «Сказание о Евпатии Коловрате», 1912).

В целом ряде стихотворений воспевание девичьей груди позволяет Есенину преобразовать березку (как типично «женское дерево» в народном восприятии) в идеальную девушку: «Так и хочется к телу прижать // Обнаженные груди берез» (I, 125 – «Я по первому снегу бреду…», 1917); «Зеленая прическа, // Девическая грудь . // О тонкая березка» (I, 123 – 1918); «Уж и береза! // Чудная… А груди … // Таких грудей // У женщин не найдешь» (II, 164 – «Мой путь», 1925).

Из поговорки «рубить сплеча», в которой нарочито актуализировано исходное значение рубки бревен вместо позднего переносного «говорить не подумав», Есенин соорудил своеобразную характеристику народного вождя в отрывке из поэмы «Ленин» (1924): « Сплеча голов он не рубил» (II, 144). Зато применительно к поэту во вневременном плане Есенин вполне допускал погибель таким способом: «Череп с плеч только слов мешок» (II, 226 – вариант «Кобыльих кораблей»); «Прыгают кошками желтыми // Казацкие головы с плеч » (III, 13 – «Пугачев», 1921); «Мирно грезит родимый очаг // О погибших во мраке плечах » (I, 76 – «Нощь и поле, и крик петухов…, 1916–1922). Следовательно, именно через плечи в авторской трактовке подан эсхатологический мотив в его индивидуальном, личностном воплощении.

Однако у Есенина возможен и обратный – жизнеутверждающий – подход, когда акт божественного первотворения, каждый раз повторно реализуемый в новом расцвете юной девичьей красоты, заключен в нежном изгибе и развороте плеч: «Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи – // К светлой тайне приложил уста» (I, 73 – «Не бродить, не мять в кустах багряных…», 1916).

У Есенина плечи в полной мере представляют человека, манифестируют его, равнозначны ему, в авторской «телесной поэтике» являются метонимией человека: поэтому тень от человека способна к самостоятельной жизни, найдя пристанище в плечах, воплотившись в них, – «Неодетая она ушла, // Взяв мои изогнутые плечи » (IV, 148–149 – «День ушел, убавилась черта…», 1916); по этой же причине возможно воспоминание очеловеченного очага (!) об утраченных хозяевах – «Мирно грезит родимый очаг // О погибших во мраке плечах » (I, 76 – «Нощь и поле, и крик петухов…», 1916–1922).

Поэт демонстрирует образ плеч как опоры, поддержки, силовой линии, внушительного основания, к которому могут прислониться разные предметы, люди или, что часто встречается у Есенина, другие части тела того же человека: «Вились кудри у Евпатия, // В три ряда на плечи падали» (II, 176 – «Песни о Евпатии Коловрате», 1912, 1925); «Мои рыдающие уши, // Как вёсла плещут по плечам ?» (IV, 185 – «Прощание с Мариенгофом», 1922). Предложение уставшему опереться о плечо сильного человека, пожелание более слабому приклониться к крепкому плечу звучит в обращении к Аврааму в «Иорданской голубице» (1918): «Сядь ты ко мне на крылечко, // Тихо склонись ко плечу » (II, 60).

«Вечные образы» античности, в числе которых находится древнегреческий титан Атлант, после поражения в титаномахии поддерживавший небесный свод на крайнем западе близ сада Гесперид, [1185] отразились в «Железном Миргороде»: «…и броненосцы громадными рычагами, как руками великанов, подымают их и сажают на свои железные плечи » (V, 273). Близкая идея поддержания Земного шара содержится в строках «И горит на плечах // Необъемлемый шар!..» (II, 38 – «Отчарь», 1917). Стихи могли быть навеяны изображением Антея, пригнувшего голову и держащего на плечах земной шар; фотография этой скульптуры помещена на стр. 115 книги Г. Шваба «Мифы классической древности» (М., 1916), а на стр. 113 рассказана его история. [1186] Эта книга имелась в личной библиотеке Есенина [1187] и, возможно, послужила одним из источников его поэтических строк (см. главу 11).

В творчестве Есенина представлены виды человеческого тела спереди (наиболее часто) и сзади. Ради передачи острых физиологических ощущений, возникших на расстоянии от вызвавшего их источника, Есенин показал человека со спины: «Какой-то ток // Невыразимой дрожи // Я чувствую во всю спину » (II, 164 – «Мой путь», 1925).

Спина – это известное место телесного наказания. В «Сказке о пастушонке Пете…» (1925) перечислены одинаково направленные меры физического воздействия на нестарательного подростка с позиции грозного мужика: «Да как в спину втянет // Прямо кнутовищей», и мокрого древесного листа, который «Так и хлещет в спину , // В спину и в загривок » (II, 168, 169). Загривок – диалектное название задней стороны шеи человека и животного.

Наказание превращается в смертную казнь при проделывании определенных манипуляций со спиной; о смертельной позе говорится в черновом автографе «Метели» (1924): «И первого // Меня повесить нужно, // Скрутивши руки // За спиной » (II, 243).