Пассажир - Жан-Кристоф Гранже

Пока он говорил, она взвешивала все за и против. Мог ли он быть убийцей? Сил бы ему хватило, но точно не быстроты. Ей не трудно было представить, как он отпиливает голову быку или оскопляет бродягу, но… Пять минут истекли.

— Извините, — оборвала она его. — По-вашему, сколько во Франции дагеротипистов?

— Нас всего несколько десятков.

— А точнее?

— Около сорока.

— А в Иль-де-Франс?

— Думаю, десятка два.

— Не могли бы вы дать мне их список?

Толстяк склонился к ней. Он был выше на добрых двадцать сантиметров.

— Зачем?

— Вы наверняка видели, как в кино полицейские задают вопросы. Но сами они на них никогда не отвечают.

Он помахал пухлой рукой.

— Извините, но у вас есть ордер или что-нибудь в этом роде?

— Ордер бывает в бухгалтерии. Если вы имеете в виду постановление, подписанное следственным судьей, то с собой у меня его нет. Я могу прийти с ним еще раз, но время дорого, и, обещаю, вы оплатите мне каждую потерянную минуту.

Он снова сглотнул. Пищеварительный процесс удава возобновился. Он неопределенно указал куда-то в глубь зала.

— Тогда мне надо распечатать список у себя в кабинете.

— Идемте.

Симонис огляделся вокруг. Рабочие трудились, не обращая на него никакого внимания. Дрели сверлили. Шлифовальные машинки шлифовали. В воздухе стоял запах раскаленного добела металла. Фотографу явно не хотелось покидать свою стройку, но все же он двинулся к застекленной кабинке в конце зала. Анаис пошла следом.

— Имейте в виду: не все дагеротиписты состоят в моем фонде.

— Я так и думала, но мы что-нибудь придумаем, чтобы их выследить. Свяжемся с поставщиками материалов, которые они используют.

— Мы?

Она подмигнула:

— А вам разве не хочется поиграть в сыщика?

Удав снова зашевелился. Анаис приняла это за знак согласия.

Спустя час у них уже был готов исчерпывающий список дагеротипистов Парижа, Парижского региона и всей Франции. Сопоставив ответы поставщиков с членами фонда, они насчитали восемнадцать художников в Иль-де-Франс и более двух десятков в оставшейся части страны. Анаис прикинула, что до завтрашнего вечера она успеет нанести визит всем жителям Иль-де-Франс. Ну а там будет видно.

— Вы знакомы со всеми?

— Практически, — процедил он.

— Вы бы заподозрили кого-нибудь в этом списке?

— Заподозрил в чем?

— В убийстве.

Он поднял брови, брылья его затряслись.

— Нет. Никогда в жизни.

— А кто-нибудь из них снимает сцены насилия?

— Нет.

— Может быть, что-то связанное с извращениями или мифологией?

— Нет. Вы задаете нелепые вопросы. Речь ведь о дагеротипах?

— Именно.

— Эта техника требует, чтобы объект подолгу сохранял полную неподвижность. Движение таким способом не снимешь.

— Я и имела в виду неподвижные объекты. Трупы.

Симонис нахмурился. Анаис шагнула вперед, вынудив его прижаться к стеклянной перегородке.

— У кого-то из членов фонда были проблемы с правосудием?

— Да нет же! Хотя откуда мне знать.

— Никто не высказывал странных идей?

— Нет.

— Не страдает психическим расстройством?

Великан уставился на Анаис тяжелым взглядом и промолчал. В своем стеклянном кабинете он казался пленником, словно кит в аквариуме.

Она перешла к главному пункту:

— Насколько я поняла, в технике дагеротипии важную роль играет химия.

— Разумеется. Дагеротип обрабатывают сначала йодистыми парами, затем парами ртути. Потом…

— Между этими этапами можно использовать кровь? Человеческую кровь?

— Не понял вопроса.

— Кровь, в частности, содержит окись железа. Может такой компонент участвовать в химических преобразованиях? Например, на последнем этапе, когда изображение покрывают хлоридом золота?

Марк Симонис выглядел испуганным. Он догадывался, что Анаис известно больше, чем она пожелала ему сказать.

— Возможно… Не знаю.

— Кто-нибудь из этих людей, — продолжила Анаис, помахав списком, — упоминал о подобных исследованиях?

— Нет, конечно.

— А нет ли среди них химиков, которые разбираются в этом лучше остальных? Дагеротипистов, способных увлечься органической химией?

— Никогда ни о чем подобном не слышал.

— Спасибо, месье Симонис.

Она повернулась к нему спиной. Он удержал ее за руку.

— Вы подозреваете одного из нас в убийстве?

Поколебавшись, она заговорила уже не таким командным тоном:

— Честно говоря, я и сама не знаю. Это направление в расследовании основывается на одних предположениях… — Она огляделась. На полках стояли банки с ртутью, упаковки йода и брома. — Более легковесных, чем любой из ваших паров.

Через пять минут она была на музейной парковке и разглядывала план парижского предместья. Анаис пыталась прикинуть маршрут, исходя из списка имен и адресов.

Зазвонил мобильный. Солина. Она подбросила мобильный на ладони и прикинула, могли ли его засечь. Ей бы следовало выбросить его, как только она вышла из тюрьмы.

После пятого звонка она ответила. Зажмурившись, словно в ожидании взрыва.

— Ты самая мерзкая стерва из всех, кого я видел.

— Мне пришлось. Нужно разрабатывать другой след.

— Какой же?

— Не могу сказать.

— Тем хуже для тебя.

— Угрозами меня не проймешь.

— А два свеженьких трупа?

— Чьих?

— Пока не установлено. Два парня в фирменных черных костюмах. Одного уложили двумя пулями сорок пятого калибра. Второму всадили в рожу осколок стекла. Дом арендует некий Арно Шаплен. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Нет, — солгала она.

Кровь отхлынула у нее от головы.

— В двух кварталах оттуда на улице Бреге нашли их тачку. Черная «ауди» Q7. Номерной знак 360 643 АР 33. Это тебе тоже ни о чем не говорит?

Анаис молчала, судорожно пытаясь собраться с мыслями. Значит, Януш уцелел и на этот раз. Теперь единственной доброй вестью от него, на которую она могла рассчитывать, были трупы.

— И похоже, съемщик лофта по описанию соответствует Янушу.

— Откуда ты узнал? — спросила она, поворачивая ключ зажигания.

— Кто-то проболтался. У нас в полиции очень тонкие стены.

— Кто ведет дело?

— Уголовка. Но я позвоню прокурору. Это история связана с перестрелкой на Монталамбер. Значит, я и буду ее расследовать.

— Ты можешь это доказать?

— Докажу, если мне передадут дело.

— А где трупы?

— А сама как думаешь? В Институте судебной медицины.

Анаис не знала, где это, но она найдет.

— Встречаемся там?

— Даже не знаю, как тебе это удается, — усмехнулся он. — Ты меня имеешь, как хочешь, а я прошу добавки. Может, займемся садомазохизмом?

— Через полчаса?

— Я уже в пути. Жду тебя на месте.

Оба зародыша витают в околоплодной жидкости, подобно двум крошечным космонавтам. Между кровью и водой, воздухом и духом. Легкие, сплетенные воедино. Первый намного больше. Тем не менее именно он находится сверху. Второй вжат в нижнюю стенку матки. Побежденный. Над ними вьется, изгибается сеть сосудов, похожих на летучие корни, как у тех растений, которые выращивают в невесомости на космических станциях.

— У нас проблема.

Кабинет врача. Он не сводит глаз с мужчины и беременной женщины, сидящих напротив него. Она — молодая блондинка с почти белыми волосами, он — крупный бородач. В комнате преобладают осенние тона. Красный, охряный, золотисто-коричневый. Только лакированное дерево и пурпурные ткани.

— Что за проблема?

Женщина, обхватив руками округлившийся живот, задает этот вопрос с агрессивностью, выдающей ее страх. У нее лицо славянского типа. Высокие скулы. Кошачьи глаза. Волосы такие тонкие, что искрятся на солнце. Между налитыми грудями беременной женщины сверкает крест.

Мужчина представляет собой мужское воплощение все того же славянского типа. Рубаха дровосека, широкие плечи, густая борода. Выступающая челюсть.

Врачу явно не по себе. Его лицо не предвещает ничего доброго. Молодой, но уже почти облысевший. Блестящий лоб венчает костистое лицо, словно завершение навязчивой, неотступной мысли. Тонкие губы выговаривают сухие слова без плоти и украшательств.

— Если это способно вас успокоить, — улыбается он, — такое бывает довольно часто.

— Что за проблема?

— Как вы знаете, у вас монохориальная беременность.

Мужчина и женщина переглядываются.

— Мы не очень хорошо говорим по-французски, — шепчет женщина с сильным акцентом, в котором слышится какая-то холодная ярость.

— Извините. На этом французском не говорит никто. Я хочу сказать, у вас монозиготные близнецы. Они вышли из одной оплодотворенной яйцеклетки. Вам, наверное, все это уже объясняли. Они помещаются в одном пузыре, и у них одна плацента. Другими словами, они питаются из одного источника.