Девочка, которая зажгла солнце - Ольга Золотова

глубокие телесного цвета миски. «Например, о вкусных угощениях или будущих подарках на праздник… Нет, нет, что-нибудь еще, лишь бы не ужасный кролик с шоколадными дырками вместо глаз. Подумай о прекрасной погоде за окном. Разве сегодня не чудный день, чтобы отправиться в гости к друзьям? Странно, однако, что Тара не отправила пригласительную открытку в этом году — наверное, они с семьей куда-то уехали или сами оказались частью чужого праздника. Но зачем? Почему люди рубят некогда дышащие свежестью леса ели, несут их по снегу, не замечая, как след опадающей на снег хвои схож с кровавыми отпечатками раненого существа? Радуются смерти своего Бога, вернее, Его Воскрешению, хотя оба этих слова между собой совершенно одинаковы? Это странно… Да, наверное, все к этому просто привыкли. Ведь именно привычка страшнее всего. Нет, я снова не о том думаю… Но больше нет никаких других мыслей. Хорошо, предсталю своего сына, словно он сейчас сидит передо мной и просит что-нибудь ему рассказать. Он невысокого роста; пятилетняя кроха с темно-рыжими кудрявыми волосами и умилительными карими глазками, доставшимися от пока еще невыдуманного отца. Сидит на стуле, поджав под себя ноги в мягких носках со звездами, улыбается и пьет какао, который ему приготовили в честь праздника и украсили сверху небольшими сладкими зефирками, а затем вдруг спрашивает удивленно и искренне: «Мама, скажи, тебе это нравится?» А я вздрагиваю снова, как сейчас, и с губ срывается уже немой вопрос, а перед глазами бегут сотни ярких картин: недавняя ссора и разбитая в приступе гнева чашка, брошенные на прикроватный столик открытки с тысячами пожеланий счастья и любви, этот самый ребенок, сидящий прямо напротив и глядящий на меня в упор — все смешалось разом в единую кучу и превратилось в облачные клубы, застилающие глаза и мешающие думать. Да, просто-напросто ватные облака. И никаких шоколадных кроликов». Рэйчел неловко вздрогнула; ей пришлось на мгновение отложить в сторону нож и крепко зажмуриться, пока видения не отступят прочь, уступая место трезвому сознанию.

Но почему именно полночь? Разве Бог так спешил угадать с ровным часом?

Ресницы испуганно дрогнули, и Робертсон снова могла приступить к готовке — вот-вот мама ворвется в смиренный покой кухни, примешивая свой слишком резкий запах благоухающих роз (девочке все время казалось, что в духи выжимают сок из лепестков настоящих цветов, а после процеживают его через какое-нибудь специальное сито и делают прозрачным, чтобы люди могли пахнуть так же, как и убитые цветы, собравшие свои ароматы в одной крошечной капле) к другим, куда более замечательным, как, например, может только пахнуть запеканка с сыром, томящаяся в духовке, или источать сладковатые нотки кружки нарезанного свежего ананаса. Но вместо того, чтобы вернуться к данному поручению, Рэй отошла от стола и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к окну, заворожено глядя сквозь толстую стеклянную стену.

Там… Словно два различных мира разделяли сваренные вместе стеклянные плиты. Один, где нескончаемая суета уже начинала вызывать тошноту и легкое головокружение, а все движение происходило лишь вокруг приготовляемых блюд и стоящей в гостиной Рождественской ели, и другой, кажущийся волшебным и недосягаемым простым человеческим сердцам. За окном Бостон окружили пушистые облака, которые словно утопали в нежнейшем йогурте зимнего заката; из огненно-красного у самой черты грязного горизонта небо становилось поначалу светло-персиковым, затем чуть более бардовым, и в конце-концов уходило в сгущающуюся пелену сумерек, темнеющую с каждой секундой все больше и больше. Это… пожалуй, один из тех видов, что хочется наблюдать вечно, не сводя полных немого восторга глаз с произведения искусства, написанного самой природой. Здесь она небрежно черканула надвигающейся ночью, оставив силы для будущей россыпи звезд; чуть подтерла контуры исчезающего солнечного диска, вынуждая его несколько приубавить жар и начать гаснуть; подсветила края невесомых на вид облаков, и, глядя на горящие алым рваные края, сложно было представить на месте рассыпчатой ваты тонну парящей воды. Мир для маленькой Рэйчел будто застыл, позволяя ей насытиться удивительным мгновением, и она даже успела подумать: «Почему не сейчас? Разве это — не самая прекрасная картина божественного возрождения?» Однако, из раздумий ее выдернула чья-то тяжелая рука, развернувшая ребенка обратно, из волшебных чертогов в праздничные хлопоты:

— Рэйчел… Детка, ты еще ничего не сделала? Как так? Скоро придут гости, нужно было давно закончить с салатами и приступить к индейке; кто будет мариновать овощи и готовить тесто для сырного пирога? Ты, наверное, да? — распалялась Джанетт, истерично размахивая руками и то и дело поправляя болтающийся у самого уха завитой локон волос. — Сама встретишь их, накроешь стол и предложишь что-то сладкое, пока у тебя закипает жаркое и настаивается смесь в холодильнике, а между тем перебросишься парой слов и нальешь всем по чашке горячего кофе?! Сможешь проделать все это одновременно, милая? Видимо, сможешь, раз находишь свободную минуту на то, чтобы бездумно пялиться в окно. Так что ступай прочь, сейчас же, и найди себе действительно полезное дело. Можешь, к примеру, спросить, как продвигаются дела у твоего отца — кажется, он должен был десять минут назад вернуться из сада и приступить к украшению общей комнаты.

Юная Робертсон покорно кивнула головой, вызвав у матери победную улыбку на подкрашенных ядрено-красным блеском губах, делающих их похожими на две приклеенные к лицу полоски, и прошлепала вон из теплой кухни, чувствуя, как некогда пленившее ее торжество медленно угасает сродни скрывающемуся на ночь солнцу.

«Если ей и хотелось заставить меня показаться жалкой», — размышляла про себя Рэйчел, как можно медленнее шагая в гостиную и уже с порога замечая коричневый отцовский свитер и сосредоточенное мужское лицо, — «то она достигла желаемого. Нет, казалось бы, как просто можно избавиться от человека — еще несколько секунд назад он ощущал себя повелителем раскрашенного неземной палитрой неба, видел облака и буквально ощущал их сладковатый вкус, а после… Лучше не говорить о том, к чему опускаются такие люди. Иначе станет по-настоящему грустно».

В гостиной она, как и предсказывала Джанетт, обнаружила папу. Мужчина расположился на диване с газетой в руках, практически скрывая за огромными бумажными листами задумчивое лицо, а у его ног замерли раскрытые второпях грязно-бежевые коробки, из которых выглядывали, словно выпотрошенные внутренности, длинные нити гирлянд и разноцветные бока шаров. «Разве это не должно висеть на елке?» — вновь спросила себя девочка и села напротив отца, в ожидании наклонив голову и сверля его наивным детским взглядом.

Наконец, Элиот отложил газету и тихо прошептал, наклоняясь почти к самому уху дочери:

— Ты что здесь делаешь,