Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский

Для отчётности. У нас меньше недели. Надо выживать. Плевать мне на собственность Императора – откровенно вам говорю. Как лидер я должен заботиться о вас. Будем повышать себе цену. ПРО у нас остался единственный. Одна и три астроедных до Города. Значит, точность отражения – на критической. Вызываем звездолёт сюда. ПРО доставляем к ущелью. Обороняем установку, в ущелье не входя. Приходит «Черняков» – подаём несущую наверх, но приём не включаем. Требуем за включение противоядие и транспорт. Берём транспорт под контроль. Проверяем противоядие, принимаем. Тогда включаем приёмник. Пусть Мусохранов и Джэйвз идут на контакт сами. Они у нас крестоносцы. А мы охраняем зону контакта. Вышло, нет, – не наше дело. Мы возвращаемся. Задание выполнено. Наше задание. Хобо нужны Императору.

– Ваш план принимается, Рукинштейн, – тихо, но очень внятно сказал голосом Ска Шоса блик Мерсшайра в руке Никополова. Никополов выронил блик. – С единственной поправкой. Противоядие вы получите, только когда я увижу Судью Порохова. Если его не приведёт новик – пойдёте в ущелье сами. Кстати, «Чернякова» ждать не надо. Я, ублюдок Шос, уже здесь.

Глава 26 Галлюциногенный прожектор

Если привыкнуть и стараться, то можно многое разглядеть даже и в темноте. Или довообразить невнятно видимое. Вот следы в грязи, уже подмёрзшие. Вот пустая коробочка от курительных картриджей. Вот очередной этанный овраг, спасибо, что неглубокий и старый… Обрывок исподней майки – в общем, окровавленное тряпьё… Пустая одноразовая обойма – перезарядили флинт… Следы, следы. Дырявый обожжённый шлем, выдранное с корнем забрало. Никополова? После шлема я попал в плотную полосу невысоких круглых деревьев, чуть ниже меня ростом, называемых кусты, неширокую, но я вломился в неё не по проторённой тропе отступления (потерял), а в девственную чащу – и едва не заблудился, как пикмэн. Влага с голых веток просочилась под комб, и текла под ним по телу, и скоро забралась и в ботинки. Не знаю уж, как, но вышел я, вышел я, проломился, выбрался, исцарапав руки и по нескольку раз каждого не лишившись глаз… и выбрался – к двухметровому круглому валуну, про который упомянул, напутствуя меня, Блэк-Блэк.

Валун белел блестя, абсолютно мокрый, как и всё остальное на этой планете. Валун означал, что холмы кончились, и меня отделяла от гряды с разломом ЭТАЦ лишь четырёхкилометровая овражистая равнина, густо покрытая двумя видами засохшей травы – короткой и длинной. Когда она пойдёт под уклон – значит, до полутанка недалеко, кило – кило двести. Там надо учетверить осторожность. «И не вляпайся в трупы лошадей – там будет такая ложбинка. Мы через неё отходили, перемазались. Да и просто противно… И непрезентабельно». Последнего слова я тогда не знал.

Если б не сгустившаяся темнота, я бы уже видел гору, видел бы и верхушки белых столбов, служащие воротами в ущелье, и, может быть, я бы не удивился, разглядев на одной из них фигуру со скорчером на плече, как в кино. Но я был не в кино. И темнота сгустилась. Седьмой час местный, и – где-то ноябрь посередине.

У валуна я сделал привал – как и намеревался. У меня стучало изнутри черепа в виски, у меня скакал пульс. Мне не мешало сейчас поюзать мои новые способности: погасить сердце, погасить дыхание. Очень не мешало.

Я опустился на корточки, осторожно привалился спиной к валуну, обнял колени, стиснул зубы. Задержал дыхание, пережил привычную уже минуту удушья, сердце остановилось само. С болью в позвоночнике поделать я ничего не мог: гравитация на всех действует одинаково, дышишь ты, не дышишь. Отбитая задница бездыханьем тоже не лечится. Но впервые с начала моего приключения – заработала голова. Вышел робот из standby’я? Вышел-то он и вышел, но прежде всего надлежало выгрести эмоциональный шлак из контура. Душа просила отвести её, да, товарищи, выплеснуться, вот так.

Вот что из меня вышло.

Шкаб, разумеется, никакой не серьёз, а элементарный результат неудачного полового извращения, хоть у него и были живые папа и мама, и исповеди Шкаб принимает ввонь как плохо, а днём рождения своим может отныне и впредь подпоясываться вместо стираных многоразовых памперсов, кои тайно предпочитает; а никто от него ничего хорошего и не ждал; прик он прик и есть, со своим авторитетом и серьёзничеством… Со Шкабом я расправился за пару минут, но тщательно, чтобы больше на своих не тратиться.

Император Галактика. С Императором дело пошло хуже – но дальше, вглубь веков. Родословная монарха, вне всяких сомнений, родословная подлинная. Но собачья. Такие животные. Украденной из титановых сейфов Главного Земного Собачьего Питомника Породистого Собаководства, о котором я однажды слышал в аудиокниге. Но тут нельзя было исключить ошибки, и с Императором дело, может быть, обстояло ещё сложней. Животные свиньи наверняка в (…)[107] метрополии под ласковым Солнцем тоже делятся на породистых и непородистых, и у породистых животных свиней, как я понимаю, тоже есть родословные; могли украсть документ и у свиней. А своей Солнечной Визой можете подтираться ежедневно, отныне и до скончания, Ваше Величество Император. Марк Байно как гражданин Земли никогда не исполнится. Пока на троне Александр наш свет Галактика – минимум. Аминь, бля. Бессвязно, но честно, так.

С «Черняковым» я покончил мельком: ассенизационная, профильным продуктом заполненная цистерна есть «Черняков», вот и всё с «Черняковым».

А марсианскую хану я пропустил. И пропустил сознательно. Там было над чем поразмыслить не в сердцах, а рационально, в негативной тональности, но с некоторым пониманием.

Себя, идиота, я изничтожил без угара, но до очень глубинных слоёв добравшись. Себя я знал хорошо, бил ниже пояса. К сожалению, была причина и для восхищения собой: процент выживших после аварийной посадки на тяжёлую планету с тяжёлой атмосферой грузовоза «космос-космос». И землян-кораблестроителей пришлось помянуть очень добрым, не одиноким словом: тех, кто сорок лет назад укладывал парашюты в колодцы и рядил бустеры МD-системы, Император Александр своими подданными считать был не достоин никак.

А Хайк… Хоть он и подсуропил мне навязаться моему несчастному Очкарику в попутчики… Но Хайк… Хайк погиб, погиб мой Хайк, а я даже рядом с ним не был… А он наверняка звал меня.

Я не дышал, и моя боль была словно ватой обложена. Хорошо, что я умел не дышать.

Таким образом, всего за пять минут я привёл свой разум в более-менее рабочее состояние. Я сумел теперь расслабиться: лёг на мокрый грунт навзничь и сильно и правильно подышал этим невидимым, но свежим, насыщенным воздухом моего первого мира, моё сердце в смысле душевном успокоилось, в