Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

1979

«Нас было восемь пар…»

Нас было восемь парв костюмах Рая.Был откупорен бар,и страсть, сгорая,

стонала и текла,возвратно поступала,и общие телавалялись как попало.

Ты отдавалась им,меня целуя,я, жадностью томим,напропалую

все силы отдавали той, и этой,и третью раздевал,с уже раздетой.

1980

«Бог отводит от меня любовь…»

Бог отводит от меня любовь,словно это меч карающий.Там, где мельтешение полов,взгляд горящий, жгучий, несгорающий.

Тело размягчается теплом,но не для того, чтоб с духом слиться.Отразится в скромных женских лицахбёдер беззастенчивый апломб.

1980

«Живя поодаль от людей…»

Живя поодаль от людей,таких по сути безнадёжных,я среди бёдер и грудейпытался скрыться безодёжных.

Я так немногого хотел,судьба ж всучала слишком много,я находил мечтам предел,где бёдра расщеплялись в ноги.

Я сторонился высоты,в которой виделось такое,что даже знаки красотыбессмысленной текли рекою.

Твоё нарядное лицов тех водах иногда мелькало.В тебя нырял я молодцом,но ты сквозь пальцы протекала.

И дважды я не мог войтини в ту же реку, ни в объятья.И ты глядела из водыбез сожаленья и без платья.

1981

«Вижу я самок голодных и ладных…»

Вижу я самок голодных и ладных —будь им неладно – не прикоснуться.Я же в желанье громоздком, как в латах,вовсе не рыцарь, с женщиной куцей

совокупляюсь. Мир вне дивана видится вкрасках, а ты – чёрно-белой.В теле горячем лежу, как в нирване,но петухом моё сердце пропело:

«Вот ты и продал божественный трепет,разум его не впервой распинает,ты у привычки теперь на потребе —кончилась жизнь твоя разбитная,

стала разбитая», – так моё сердцевдруг кукарекнуло снова и снова.Мне, урождённому питерцу, словоэто пророчило ключик от дверцы

Рая, но прежде – мученья деянийждали меня на дороге к погосту.Боже, я ждал от тебя подаяний,страсти твоей неудачный апостол.

«Член опять поднимает голову…»

Член опять поднимает голову,ты на это разводишь ногами.Взгляд тяжёлый, подобно олову,в веки тонкие, будто пергамент,

завернёшь – но в подлобье закатится.И лобок, сухостоем заросший,под которым подушка загадится,мне увидится страшно хорошим.

И поводьями жилы натянутсяна губами запятнанной шее.Ничего от любви не останется —лишь на миг мы казались нужнее.

На лице различив безразличиеутолённой и мокренькой спеси,покидая условья тепличные,снова голову член повесил.

«Оказалось-то, что я не ловец…»

Оказалось-то, что я не ловец,так как зверь-то на меня не бежит.Кто же я тогда? Наверно, певец,но который не поёт, а брюзжит.

Ты рычишь со мной в постели, как зверь,но замужество ты хочешь в улов,и любому открывается дверь,ведь пароль не из объятий – из слов.

И тебе в самцов глазами пулять,озверевших от влагалища, знать.Кто же ты тогда? Обычная блядь,но не смеющая цену назвать.

«В России бы давно перееблись…»

В России бы давно перееблись,а здесь сидят, посасывают пиво,меж сжатых ног удерживая слизь,которую б увидеть так красиво.

Они всю ночь про жизнь проговорят,накурятся живой марихуаны,но всё ж не смогут брешь проковырятьтам, где штанины сходятся нахально.

Так, в бёдрах накопив сто тысяч вольт,случится то, что нам давно известно —поедут в магазин и купят «кольт»,а если подешевле – «смит-и-вессон».

«Мне с женщинами нравится молчать…»

Мне с женщинами нравится молчать,верней, производить общенье молча,а то словес обильная мочажеланье заливает что есть мочи.

Но им бы только дать поговорить,им разговор не кажется развратом.Со мной в кровати просят их покрытьне только телом, но ещё и матом.

«Любовь за чтеньем книг в кровати…»

Любовь за чтеньем книг в кровати,за слушанием Паваротти.Но всё одно – рассказ кровавыйв крутом телесном повороте.

Земля. Америка. Живоежеланье быть, и быть бы живу.Есть отопленье паровое,пинает зиму в хвост и в гриву.

Со мною рядом дева с книгойнапоминает тело юга,и скоро наслаждений кликаворвётся в мелкий шрифт досуга.

Сосок глядит из-под одьяла,и фимиам пизды повеял,средь свалки наших одеянийобъятиям трусов поверил.

«Так знай же, ты присутствуешь ещё…»

Так знай же, ты присутствуешь ещёв моих ночах. И несмотря на время,я чую запах губ и впалость щёк,которые засасывали семя.

Любая ласка, если длилась, товсесильно доводила до оргазма.Без пуговицы, рваное пальтотвоё рождало стыд и зло сарказма.

Я знаю, ты бы в оргии быланезаменима для совместных действий.Но ты была и в семени сплыла,ни слуха нет, ни духа, ни известий.

Одно перечисленье городов,что так и не смогли меня заставитьзабыть тебя, – внушительнее словлюбовных, что могла бы ты представить.

«Я всю жизнь бежал от жизни…»

Я всю жизнь бежал от жизни —жаждал инобытия.Бытие в иной отчизнене давало забытья.

Я бежал в стихи и прозу,в запредельную страну,в мелодическую позувстав, щипал одну струну.

Получалось песнопеньео прославленной пизде,от которой упоеньерастекается везде.

Вот как выглядит прекрасноэто инобытиё,значит, вовсе не напрасноя от жизни утаён.

«Я искусство в рот ебал…»

Я искусство в рот ебал —сучья сублимация.Раскрывай-ка свой оскал —неча проливаться ей.

Я не чую в нём души,но души не чаю.Свет над телом не туши —я пизду встречаю!

«Мечте не пережить оргазма…»

Мечте не пережить оргазма,но возродиться ей дано.Она лишь крепче раз от раза,как долгожданное вино.

От каждой смерти оправляясь,она становится сильней.И я уже не испугаюськонца, идущего за ней.

«Чтоб никто не смел будить…»

Чтоб никто не смел будить,кроме солнца и птиц,чтоб никто не смел судить,кроме добрых девиц.

Чтобы мысли никогдане забыли мечты,чтобы каждая пиздаубивала почти.

«Мне нужен не оргазм, а буйная мечта…»

Мне нужен не оргазм, а буйная мечта,которую оргазм утихомирит.Разъятая пизда, горячая мочамой заливает хуй, скользящий в жарком жире.

Теперь в тебе светло, и ты на стон готова,и, то вобрав в себя, то выпятив живот,ты наш роман творишь, не говоря ни слова,и ногопись в огонь, кончая, бросишь снова,но не сгорит она, а лишь огонь прибьёт.

Пройдут недолговечные минуты,и ты опять, ногами раздвоясьи на меня пахнув извечной тайной смутой,всесильно призовёшь продолжить нашу связь.

«Есть женщины, которые кричат…»

Есть женщины, которые кричатво время ебли.Есть женщины, которые молчат,хоть спазмы крепли.

Они теперь свободны. Оголятьпромежность, грудипозволено. К ней подступаешь – глядь,уж мозги крутит.

Они теперь мужают. На мужчинне бочку катятс вином иль пивом, а берут почини еблю гадят.

Но все они, в себя хуи вобрав,напрягшись, скорчась,вдруг признаются – тот мужчина прав,кто даст им кончить.

«Ты явишься мне с того света…»

Ты явишься мне с того света,всё та же любовь во плоти.И я не послушал совета«людей размножай и плоди».

Я, верующий в наслажденье,молился Богине Пизде,общественное окруженьея быстро оставил в хвосте.

И вот на прямую свободыя вышел – о, как я бежал!И не было слаще работы,когда я тебя обнажал.

«Можешь на пизду смотреть не жмурясь?…»

Можешь на пизду смотреть не жмурясь?На сокровище, что солнца ярче?Не с глазами женскими амурясь,а лишь с оком Божьим, не иначе.

И когда от женщины я слышуо глазах глубоких, взглядах ясных,мне тогда не до четверостиший,я – на четвереньки их, глазастых.

«Отпускаю мыслей повода…»

Отпускаю мыслей повода,и они, пощипывая травку,движутся туда, где спит вода,в озеро свернувшись. На поправку

мысли приболевшие пошли —ночью пережили кризис жанра.Покупал я радость за башли —в Индии свирепствовала Тантра.

А когда нагрянул я в Париж,юные, ну прямо из детсада,проститутки выросли до крышна харчах учителя де Сада.

Властные зелёные рубли,что зовутся долларом, и франкидобывали женщин ой-люли,о-ля-ля! – их сладенькие ранки

мышцами любви окружены,жаждущими спазмочкам предаться.Самочкам не семечки нужны,а мечта повыгодней продаться.

Я унёс за горы, за леса —и располовинилась Джульетта,ранку до конвульсий зализал,потому что спали мы валетом.

Но не та мамзель, что В. Шекспирнаделил бессмысленным Ромео,а Джульетта, званная на пирМ. де Садом из «альфа-ромео».

Кончили, вздохнули, расплелись,выжатые соки обоняли.Мысли позади страстей плелись,а теперь легко их обогнали.

«Твоя пизда пунцовая кричала…»