Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг - Бенгт Янгфельдт

Holle vom Piz PaliX (в советском прокате "Пленники Белой горы”) с Лени Рифеншталь ("Если грешников в аду мучают такими картинками, то это действительно невыносимо”), но в первую очередь их интересует кинематографическое новшество — звуковое кино: Liebeswalzer (“про графьев и князьев — правда, пародийно, но все таки!”), So ist das Leben, Tiwei Herzen i Dreivierteltakt (чей лейтмотив стал популярным шлягером) и многие другие, в том числе “Дрейфус”, на показе которого они замечают среди зрителей Альберта Эйнштейна.

Если учесть работу Лили и Осипа в советской кинопромышленности, то многочисленные походы в кино вполне соответствовали "научной цели”, которой они мотивировали свою поездку. К серьезной программе относились и переговоры с издательством “Малик” — Лили вела их от имени Маяковского — и совещание (неясно с кем), на котором было принято решение попытаться учредить компанию по производству звуковых фильмов в Советском Союзе. Осип в свою очередь выступил в клубе советского посольства в Берлине и прочел публичную лекцию на немецком о новейшей литературе в Советском Союзе. Говорил он, по словам Лили, “блестяще”, а публика была такой же замечательной, как в Политехническом музее в Москве. Выступление в Берлине прошло с успехом, но у рапповцев в Москве оно вызвало сомнение по поводу правоверности Осипа: на самом ли деле он говорил то, что надо?

Каким бы полезным и продуктивным ни было пребывание Лили и Осипа в Берлине, немецкая столица служила лишь транзитным пунктом путешествия, конечной целью которого являлся Лондон. Официальной целью поездки в Лондон была встреча с матерью Лили, но за этим желанием скрывался еще один мотив: они хотели встретиться с Эльзой и познакомиться с ее мужем Луи Арагоном. Несмотря на то что в октябре им отказали в визе, Лили и Осип не оставляли надежду и 5 марта предприняли новую попытку, теперь через британское посольство в Берлине. На этот раз все прошло успешно, и 17 марта Елена Юльевна телеграфировала им, что визы получены. Об изменении отношения к ним британских властей свидетельствовала инструкция Home Office, согласно которой циркуляр

В.795 аннулировался и “имя [Лили] вычеркивалось из списка подозреваемых лиц”. Хотя Лили ничего не знала о циркуляре, запрещавшем ей и Маяковскому въезд в Англию, она должна была задаться вопросом, почему отношение властей к ней внезапно изменилось. Может быть, Англия просто хотела улучшить отношения с Советским Союзом после двух лет дипломатического холода? Какой бы ни была причина, Лили и Осип покинули Берлин 30 марта, не досмотрев до конца фильм “For the love of Anna” (немую версию “Анны Карениной” 1927 года) с Гретой Гарбо и Джоном Гилбертом — “не досидели, несмотря на весь комизм”. Спальный вагон, который вез их к английскому кораблю в Хук-ван-Холланд, был немецким: “лампочки, крючки и сетки всех систем”.

Перед тем как покинуть Германию, Брики уже неделю общались с Эльзой и Арагоном, которые из опасений, что поездка в Англию не состоится, на всякий случай приехали в Берлин. Короткого времени, проведенного вместе в “Курфюрстенотеле”, оказалось достаточно, чтобы Арагон смог произвести на Лили весьма благоприятное впечатление: “Хорош Арагон, — записала она. — Ужасно обидно, что не умею запомнить то, что он рассказывает”. И в другой дневниковой записи: “[Арагон] не встречается с Эйзенштейном за то, что тот жал руку Маринетти и снимался с ним на фотографии”. Член французской компартии не мог допустить, чтобы видный представитель советской культуры появлялся рядом с фашиствующим итальянским футуристом..

Баня В Москве

17 марта, в тот же день, когда Лили и Осип в Берлине получили радостное известие от матери, Маяковский в Москве проснулся совсем в другом расположении духа. Накануне в театре Мейерхольда состоялась премьера “Бани”, провалившаяся так же, как и в Ленинграде. Через два дня он написал Лили: “Третьего дня была премьера “Бани” мне за исключением деталей понравилось по моему первая поставленная моя вещь. Прекрасен Штраух (Победоносиков). Зрители до смешного поделились — одни

Дорогие товарищи! Почему домашним хозяйкам ситцу не дают, только дают одним детям 12 лет?

— Как по вашему, тов. Маяковский, доступны ли пониманию ваши пьесы рабочему? — Остроты натянутые, непонятны. Кто это Мике ль Анжело? — объясните. Вы пишете для интеллигенции.

Товарищ! Мне не нравится Ваша пьеса, а нравитесь

— Как по вашему, тов. Маяковский, доступны ли пониманию ваши пьесы рабочему?

— Остроты натянутые, непонятны. Кто это Мике ль Анжело? — объясните. Вы пишете для интеллигенции.

Вы сами. Люблю Вас давно.

Варламова Вера. — Товарищи, довольно нам заби-

вать головы, они у нас и так уже забиты. Мое мнение — прикончите все ваши сказки.

В декабре 1929 г. на обсуждении спектакля "Баня” в рабочем клубе “Пролетарий” публика передавала Маяковскому записки с вопросами. Некоторые из них были опубликованы в журнале “Советский театр” вместе с карикатурами на людей, их задающих.

говорят: никогда так не скучали — другие: никогда так не веселились. Что будут говорить и писать дальше — неведомо”.

Говоря о разделении публики на два лагеря, Маяковский самообольщался. Зал был в лучшем случае “холодноват”, по воспоминаниям Василия Катаняна, что не мог не заметить Маяковский ни во время представления, ни потом, когда он стоял в холле и заглядывал в глаза каждому, кто покидал театр. Впечатление подтвердили убийственные рецензии, которые пошли потоком спустя несколько дней после письма к Лили: отношение Маяковского к советской действительности “издевательское”, персонажи “нежизненные”, сама пьеса “поверхностная” и “плохая”, “как бюрократизм, так и борьба против него лишены конкретного классового содержания”.

Если Маяковский думал, что членство в РАППе обеспечит ему поддержку со стороны рапповцев, он глубоко заблуждался. Еще за неделю до премьеры рапповский критик Владимир Ермилов опубликовал в “Правде” статью под заголовком “О настроениях мелкобуржуазной “левизны” в художественной литературе”, где нападал на Маяковского за то, что в нем звучит “очень фальшивая “левая” нота, уже знакомая нам не по художественной литературе”, таким образом, косвенно связав его с троцкистской оппозицией. Мейерхольд опубликовал статью в защиту Маяковского, который сам ответил на критику тем, что к антибюрократическим плакатам, развешенным в зале театра в день премьеры, добавил еще один, адресованный “критикам вроде Ермилова”, чье перо “помогает бюрократам”. Это привело в ярость руководство РАППа, и оно потребовало, чтобы Маяковский снял плакат, что он и сделал. Сам факт, что такой борец, как Маяковский, сдал оружие столь унизительным образом, говорит о том, что он наступал не только “на горло собственной песне”, а на всю свою личность. Именно к этому и стремилось руководство РАППа — сломать Маяковского. Еще один шаг в том же направлении был предпринят через неделю после премьеры “Бани”, когда расширенный пленум РАППа постановил, что публикация в журнале “Октябрь” фрагментов пьесы, направленной, по мнению пленума, не против бюрократии, а против “пролетарского государства”, была “ошибкои.