Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Диапазон отношений, проявленных в панегириках, – от дружелюбной шутки до сарказма, граничащего с откровенной досадой – Джон Донн и ехидных замечаний – Бен Джонсон. Надо отметить, что дружелюбно-шутливых панегириков подавляющее большинство.
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ РАТЛЕНДА ДОБАВЛЯЮТ И ДРУГИЕ ПАНЕГИРИКИ
БЭКОН
Подозреваю, что к «Кориэтовым нелепостям» приложил руку и Бэкон: похоже, что первый панегирик, названный по древнегречески «Друг путешествующих за границей», написан именно им. Известно длинное письмо Бэкона пятому графу Ратленду, которое может быть названо точно так же. Оно было впоследствии опубликовано как назидание путешествующим за границей. Полагаю, что Бэкон, как главное действующее лицо в творческом водительстве Ратленда, был просто обязан появиться в панегириках. Стихотворение доброжелательное, в шутливом тоне описывает необычайные достоинства Кориэта начиная с младенчества. Необходимо точно перевести и издать все панегирики, равно как и географическую часть – путевые заметки, тогда читателю не с чужих слов, а собственным видением откроется поистине грандиозная фигура Кориэта.
КОРБЕТ
Пример дружелюбия и послание Ричарда Корбета (1582-1635). Корбет называет голову Кориэта «огромной и многознающей», набита она горами, аббатствами, храмами, синагогами и т. д. Не исключено, что «massive» – аллюзия на размеры головы Кориэта-Ратленда.
Эта его особенность видна на миниатюре И. Оливера, где граф сидит под деревом с большим мечом в руке. Сравните эту строку со стихотворением Джона Донна «Канонизация». Нет ни одного точного перевода этого знаменитого стихотворения, в один даже вкралась досадная ошибка. Поэтому привожу подстрочник:
Ик нам взывайте: вы, чья светлая любовь Вас сделала приютом друг для друга;
Чья тишью славилась любовь, а наша – гневом; Кто душу мира в каплю сжал и, в линзу глаз
Вогнав, оборотил глаза в зеркала;
И вот теперь они, уменьшив, отражают
Дворы, столицы, страны. Так молите Небо
Нас осенить такой любовью.
Заканчивает Корбет стихи истинно похвальным словом: Англия, гордись,
Прими сей груз (сей том), что бесподобный Человек Здесь приземлил…
Пусть прочитают и поймут его,
В нем все великолепно, как сам автор.
Конечно, написано это с юмором, но в словах нет, ни грана насмешки. Епископ Корбет был человек замечательный, весельчак и острослов, любитель отмочить шутку, которая, пожалуй, и не очень-то приличествовала его сану. Вместе с тем его отличали самые превосходные качества, терпимость, здравый смысл, литературный и другие таланты. Так что его похвала стоит особенно дорого. Уж если он говорит «The Man of Men», то говорит всерьез, иначе это оскорбление, а он был не из тех, кто ради красного словца готов оскорбить. Корбет, как многие люди того времени, заслуживает жизнеописания – может, у нынешних прагматических поколений что-то зашевелится в сердце. Стихотворение Корбета свидетельствует, что Ратленд был действительно «Звездой поэтов».
У историков литературы, неортодоксальных, сомнение вызывает еще одно великое произведение, относящееся к тому времени. Это – «Дон Кихот» Сервантеса. Роман был написан, опубликован и переведен на английский язык в те годы, когда создавалось произведение Томаса Кориэта. Сомнение имеет под собой почву. И если допустить, как полагают некоторые исследователи, что «Дон Кихот» изначально написан на английском языке, а испанский вариант – перевод, то автором его мог бы быть, конечно, не Бэкон, а епископ Корбет. Бэкон, человек душевно холодный, добрым и отзывчивым был по велению ума. А Корбет отличался добросердечием и душевной чистотой. И не исключено, что его творческому воображению Дон Кихота навеял граф Ратленд. От того времени осталось три книги о странствующих «рыцарях»:
«Дон Кихот», «Аргенис», «Кориэтовы нелепости». И за всеми ними стоит герой-идеалист, совершающий поступки, которые могли бы быть смешными, если бы не были гротеском, за которым скрыто благороднейшее существо. Именно таким в жизни был граф Ратленд.Вот еще примеры из панегириков, подтверждающие, что путешественник Кориэт был и поэтом.
How shall my pen describe thy praise,
Thou only wonder of our daies?
Since tis a task that’s best befits
Our Poets chiefe, I mean the wits.
Guillemus Austin (William Austin)
Подстрочник:
Как описать пером хвалу
Тебе, о чудо наших дней?
Ведь это только по плечу
Поэтов-умников главе.
Нетрудно догадаться, кто в начале века был признанным главой поэтической братии – «поэтов, то бишь “wits”». В нескольких панегириках Томас Кориэт прямо и без насмешки назван первым среди поэтов. Как не вспомнить и «Оn Poet-Ape» Джонсона, где он в первой строке называет поэта-обезьяну «главой поэтов». В четверостишии из «Кориэта» – шутка: описать это чудо из чудес лучше бы самому этому чуду.
Учитывая многозначность слова «wit», панегирики, где употребляется это слово, прочитываются по-разному. Показательно в этом смысле и четверостишие Джона Оуэна «То the Reader, in Praise of this worthy Worke, and the Author thereof» [317]:
The Fox is not so full of wiles
As this booke full of learned smiles
Come seeke, and thou shall find in it
Th’Abridgment of great Britains wit.
Лис полон яда. Кориэт –
Учен и весел. Яда нет:
Английских шуток образец,
Поэтомудрия венец.
Конечно, возможен и другой перевод последнего слова «wit». Значит оно «поэтический ум». Я пока не нашла ему эквивалента, тем более столь короткого. В английском языке множество слов с очень высокой степенью обобщения, конкретное их значение реализуется в контексте. Отсюда такая путаница с переводом слова «wit».
Вышеприведенную эпиграмму Джона Оуэна можно расценить как ответ Бену. Первое слово «The Fox», конечно же, напомнило тогдашнему читателю комедию Бена Джонсона «Лис, или Вольпоне» («Vоlроnе, or The Fox), которая была поставлена в «Глобусе» в 1605, опубликована ин-кварто в 1607. Пьеса полна язвительных насмешек. Особенному осмеянию, не столько язвительному, сколько очень уж гротескному, подвергся сэр Политик-ли, рыцарь (Sir Politick Would-be, a Knight). За ним отчетливо маячит невероятный выдумщик Кориэт-Ратленд.
Пьесе предпослано длинное посвящение «двум знаменитым университетам», в котором Бен горячо доказывает, что он нигде в пьесе не переходит на личности: «Мои сочинения разрешены, они
