Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам еще предстоит этим заниматься и заново прочитать Эдмонда Мэлона, видевшего чуть ли не в каждой пьесе Бена нападки на Шекспира. Действительно, в комедиях Бена мы почти в каждой находим Ратленда. «Лис, или Вольпоне» действительно аристофановская комедия. Вольпоне осмеян злобно. И сэр Политик осмеян, но если Вольпоне вызывает ужас, то рыцарь Политик-ли просто очень, очень смешон. Ратленд, судя по всему, не обиделся.
Он любил хорошую шутку, умел оценить ее, он был склонен к розыгрышам, сам на себя возводил веселые напраслины, чему свидетельство его книга «Кориэтовы нелепости».
Еще раз подчеркиваю, панегирики исключительно важны для понимания личности Ратленда-Шекспира, его места в культурной элите того времени, его отношений со всеми, кто внес лепту в поэтическое многоголосье той эпохи. Чтобы точно передать это четверостишие, надо единственно руководствоваться содержанием и интонациями «Кориэта».
Томас Фарнаби в бесспорно хвалебном панегирике пишет:
Lycurgus, Solon, and Pythagoras
Have by their travails taught learned
Thomas, That an Ulysses is not borne at home,
But made abroad.
Ликург, Солон и Пифагор –
Скитанья их пример для Тома:
В пути родится Одиссей,
В краях далеких, а не дома.
Вот и обозначился круг чтения Кориэта – Ликург, Солон, Пифагор. Ратленд был ведь еще ученый юрист, по возвращении из Европы он учился в Грейз-инн, одной из четырех юридических академий. Упоминание Пифагора существенно расширяет наше представление о Ратленде. Наизнаменитейший в истории европейской мысли античный философ превосходно знал восточные эзотерические школы. Согласно его учению, самое главное для понимания Бога, Природы и Человека – изучение геометрии, музыки и астрономии. Судя по бельвуарским бухгалтерским книгам, именно эти книги читал граф Ратленд у себя в замке, именно этим занимался: покупал музыкальные инструменты, телескоп, предметы, необходимые для черчения. В сонете 14 (строки 1, 2) Шекспир говорит: Not from the stars do I my judgement pluck;
And yet methinks I have astronomy…
В переводе этих строк у Маршака ошибка, у Степанова, Фрадкина, Шаракшане – неточность. Во второй строке автор доводит до нашего сведения: он, по его мнению, астрономию знает. И никакие довески вроде «имея астрономию иную», «Хоть звездочет я, звезды ни к чему» или «знакома астрономия и мне» не нужны: они или несут дополнительную мысль («и мне» – уничижение), или дают иную стилистическую окрашенность («звездочет»). Или совсем утрачен смысл прямого утверждения «знаю астрономию».
Подстрочник:
Даю совет, гадая не по звездам,
Хоть знаю астрономию, поверь.
Миллион раз повторяю, переводя такую личную поэзию, нельзя менять ни единого оттенка мысли, а тем более искажать значение. Как у Маршака: «И астрономия не скажет мне». Ведь мы на русском языке воссоздаем автора, представляя читателю его неповторимую сущность. А все это происходит из-за стремления переводчиков сохранить рифму.
Рифма, на мой взгляд, – убийца смысла при переводе столь личных стихов.
Как известно из книги Уильяма Кэмдена «Remains», Ратленд ломал голову и над анаграммами, переставляя буквы в своем имени, а значит, был причастен к кабалистике. Словом, граф пытался постигнуть секреты процесса, посредством которого, согласно тогдашним гуманистическим взглядам, могло быть осуществлено возрождение человечества.
Из «Кориэта» узнаем и о пристрастии Ратленда-Кориэта к перемене мест и о сочинительстве трагедий. Это нам сообщают стихи Роберта Ричмонда, о котором мало что известно.
Судя по содержанию девяноста восьми строк его панегирика, он был наверняка знаком с рукописью и знал о планах будущих путешествий Кориэта. Я так долго работаю над текстами того времени, связанными с Шекспиром, что у меня появилось чутье на присутствие аллегорий или аллюзий, на первый взгляд не видимых. Вот, например, такие строки: Leave we the baggage then behinde, and to our matter turne us,
As Coryate did, who left at home his socks and his cothurnous.
Оставим же багаж и далее пойдем,
Так Кориэт поступил, забыв котурны дома.
Котурны – высокие ботики на шнурках, которые носили на сцене трагические актеры в античном театре. Но какие котурны могли быть у шута Кориэта? Добро бы стихи относились к предыдущей маске Ратленда – актеру Шаксперу, но Кориэт к театральной сцене не имел никакого отношения. А вот Ратленд-Шекспир к 1608 году завершил трагический период своего творческого пути, так что котурны не только вполне уместны, но и намекают читателю, что трагедий Кориэт-Шекспир больше, пожалуй, писать не будет. Интересны третья и четвертая строки:
Thy skill in Arts and Armes doe to us evenly show,
As thou are born to Mars, so to Mercurio.
Искусствами владеешь и копьем:
Под Марсом и Меркурием рожден.
Читатель, наверное, помнит отрывок из панегирика Хейвуда, сочиненного для книги «Британская Минерва» (1612) Генри Пичема, тоже участника поэтической части «Кориэта».
На всякий случай привожу его еще раз:
We know thou art Minerva that alike
Holds Arts and Armes, can speake as well as strike.
Минерва в облачении своем
Искусна в слове и разит копьем.
Здесь, как и в «Кориэте», имеется анаграмма «Arts and Armes», которой Хейвуд описывает «богиню искусств и войны». Ричмонд то же самое говорит о Кориэте, он, как и Афина Паллада, равно велик в «Arts and Arms». Но Кориэт, великий охотник до странствий, имеет еще и крылышки на ногах, как и положено тем, кто рожден под знаком Меркурия.
Псевдоним «Shake-speare» восходит, как известно, к Афине Палладе, Потрясающей копьем. Здесь же воинственность Кориэта объясняется еще влиянием Марса. Первым, как сказано в Илиаде, потрясал копьем ужасный бог Арес (или, по другому написанию, – Арей), то есть Марс. Автор панегирика – человек в высшей степени образованный, хорошо знает европейские и английские исторические реалии. И, конечно, весь его круг превосходно знаком с Илиадой, если не с древнегреческим текстом, то с недавно появившимся тогда переводом Чапмена, который участвовал и в поэтическом разделе «Кориэта», и в реквиеме «Жертва любви» Роберта Честера (1612), оплакивающем платоническую чету Ратлендов. Культурная ойкумена нуждалась в переводе «Илиады», но Чапмен не только обогатил культурные английские закрома, но и создал превосходное произведение. У Китса есть замечательный сонет именно об этом переводе, который потряс его. Думаю, что современники Чапмена так же его восприняли. На этот сонет Китса обратила мое внимание аспирантка МГЛУ Татьяна Шабаева.
В 1611 году «Хор поэтов» («Vatum Chorus») безудержно веселится вместе с Кориэтом.
Один из авторов даже
