История России XVIII-XIX веков - Леонид Милов

Такого рода кружок составили члены Общества любомудрия, после 14 декабря прекратившие свои тайные собрания, но объединившиеся вокруг журнала «Московский вестник». Среди них были живы настроения политического либерализма александровского времени, что давало основания III Отделению характеризовать их как «истинно бешеных либералов», чьи суждения отзываются «явным карбонаризмом». Подозреваемый в сочувствии к декабристам любомудр и поэт Д. В. Веневитинов был подвергнут кратковременному аресту. Когда в 1832 г. бывший любомудр И. В. Киреевский начал издавать журнал «Европеец», который уже названием своим утверждал мысль об общности путей русской и европейской культуры, то его программная статья «Девятнадцатый век» обратила на себя внимание Николая I. В статье И. В. Киреевский воспевал либеральные ценности, на что император заметил: «Под словом “просвещение” он понимает свободу, деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная середина не что иное, как конституция». Журнал был запрещен, однако философские искания, начатые любомудрами, были продолжены.

Кружок Н. В. Станкевича. Огромное значение в истории русского общества имел кружок Н. В. Станкевича, который возник в среде студентов Московского университета в 1831 г. и просуществовал, подвергаясь постоянным изменениям, до 1840 г. Он объединил талантливых представителей после декабристского поколения, интересовавшихся немецкой философией. Углубление в системы Шеллинга и Гегеля не было для них самоцелью, смысл обращения к классической немецкой философии объяснял И. В. Киреевский, чье влияние на молодежь в ту пору было значительно: «Чужие мысли полезны только для развития собственных. Философия немецкая вкорениться у нас не может. Наша философия должна развиваться из нашей жизни, создаться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта». В философии искали ключ к познанию российской действительности, занятия ею были естественной формой отхода от политической проблематики декабристского времени и ступенью на пути к социальным вопросам, которые стали играть ведущую роль в общественной мысли 1840-х гг.

Общественно-политические представления членов кружка отличались неясностью, хотя, как утверждал позднее К. С. Аксаков, они держались направления «большею частью отрицательного». Свидетельством размытости возникавших общественных направлений, их слабой дифференциации было то, что кружок Станкевича дал таких разных деятелей, как радикальный демократ, в конце жизни пришедший к идеям социализма, В. Г. Белинский, славянофил К. С. Аксаков, западник и будущий идеолог самодержавия М. Н. Катков, теоретик анархизма и идеолог революционного народничества М. А. Бакунин. Характерно, что, будучи членами кружка, Белинский и Аксаков были связаны тесной дружбой, в основе которой лежала общность воззрений «на Россию, на жизнь, на литературу, на мир».

Расправа над декабристами, оставившая по себе долгую память, всеобъемлющий и эффективный контроль III Отделения над состоянием умов дали возможность николаевскому правительству изменить характер и формы общественной жизни в России. Если для александровского времени было характерно существование разного рода общественных организаций, чье возникновение и деятельность не всегда отвечали намерениям властей, то после 14 декабря их численность резко уменьшается, а возникающие вновь обречены на безвестность, вовлекают в свою орбиту немногих единомышленников и быстро распадаются. Общественное движение практически замирает. В отношении литературы и особенно журналистики Николай I был сторонником твердых мер, исполнителями которых были А. X. Бенкендорф и С. С. Уваров. По настоянию Уварова в 1834 г. был запрещен журнал Н. А. Полевого «Московский телеграф», который пытался следовать либеральным традициям александровского времени. Уваров докладывал царю: «Революционное направление мысли, которое справедливо можно назвать нравственною заразою, очевидно обнаруживается в сем журнале». Он обвинял Полевого в нелюбви к России и утверждал: «Декабристы не истреблены: Полевой хотел быть органом их». Крайне редко выдавались разрешения на новые периодические издания, в журналистике тон задавали Ф. В. Булга-рин и Н. И. Греч, которые следовали указаниям III Отделения.

Утверждение николаевской идеократии вело к тому, что в общественной жизни России мысль стала доминировать над делом.

Студенческие кружки. Подтверждением этому были слабые попытки следовать примеру декабристов. В 1827 г. несколько студентов Московского университета, возглавляемые тремя братьями Критскими, вели разговоры о своем «отвращении к монархическому правлению», которое возникло у них под воздействием сочинений Пушкина и Рылеева. Они говорили о желательности создания тайной организации, ближайшей задачей которой было бы составление прокламации, обличавшей преступление царя перед русским народом. Деятельность кружка была быстро раскрыта, а его члены посажены в крепость. Бенкендорф счел необходимым донести императору, что Московский университет служит «очагом заразы».

Серьезным испытанием для николаевского режима стали события 1830–1831 гг. Июльская революция во Франции, революция в Бельгии, волнения в германских и итальянских землях, польское восстание и холерные бунты всколыхнули общественность. Это было время вновь возникшего интереса к политике, мечтаний о перемене правительственного курса. Московский студент Я. Костенецкий свидетельствовал, что он и его товарищи расправу с восставшей Польшей считали «несправедливою, варварскою и жестокою: в поляках видели страдальцев за родину, а в правительстве нашем — жестоких тиранов, деспотов». Костенецкий и его единомышленники составили кружок, который возглавил Н. П. Сунгуров. Молодые люди считали себя преемниками дела декабристов и «для возбуждения ненависти к государю и правительству» предполагали «разослать по всем губерниям прокламации к народу». Они строили планы восстания, возмущения «черни московской» и захвата арсенала. В 1831 г. все члены кружка были арестованы и судимы. Некоторые из них были приговорены к смертной казни, замененной каторгой и ссылкой.

Недовольство вышло далеко за пределы небольшого кружка. III Отделение отмечало стремление московских студентов «овладеть общественным мнением, вступить в связь с военной молодежью». Среди недовольных были те, кто ориентировался на опыт Западной Европы, и их оппоненты, мечтавшие о реформах в русском духе. Правительство ответило распространением слухов об угрозе военной интервенции западных держав, о необходимости сохранить целостность империи. Волна национализма и казенного патриотизма захлестнула общество. Высочайшие манифесты о событиях в Царстве Польском, писал Блудов, который, по замечанию Вяземского, «получил литературную известность прологами своими к действиям палачей». Взятие Варшавы в августе 1831 г., которое совпало с Бородинской годовщиной, царь и его окружение восприняли как знаменательное совпадение, как повод для патриотических манифестаций.

Казенное противопоставление России и Европы. Уваровская идеология казенного патриотизма, положенная в основу николаевской идеократии, довела до предела принципиальное политическое и идейно-культурное противопоставление России и Европы, присущееманифестам М. М. Сперанского и Д. Н. Блудова. Она была универсальна и предназначалась разным слоям русского общества. Казенные идеи усердно утверждались журналистами и университетскими профессорами, они излагались в школьных учебниках и звучали на театральной сцене. Герой пьесы знаменитого тогда драматурга Нестора Кукольника восклицал: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, / Что если Русь восстанет на войну, / То вам почудится седое море, / Что буря гонит на берег противный!»

В сентябре 1832 г., начиная курс лекций в Московском университет, историк М. П. Погодин, который прочно связал свою ученую карьеру и общественную репутацию с идеями казенного патриотизма, использовал победу над Наполеоном как аргумент, доказывающий превосходство России над Европой: «Отразив победоносно такое нападение, освободив Европу от такого врага, низложив его с такой высоты, обладая такими средствами, не нуждаясь ни в ком и нужная всем, может ли чего-нибудь опасаться Россия? Кто осмелится оспаривать ее первенство, кто помешает ей решать судьбу Европы и судьбу всего человечества, если только она сего пожелает?» Погодин утверждал, что александровским царствованием завершился европейский период русской истории, а Николай I начал ее «своенародный», национальный период.

Это было предельно ясно выраженный разрыв с традициями екатерининского и александровского времени, когда Россия понималась как неотъемлемая и притом важная в политическом отношении часть Европы. Воздействие казенного патриотизма, утверждавшего превосходство самодержавной России над Европой, на российское общество было глубоким. Ушло в прошлое привычное для общественного сознания историко-культурное сопоставление российских и европейских порядков. Ему на смену пришло и прочно укоренилось противопоставление российских и европейских политических и социальных институтов, идея особого русского пути.